Михаил Херасков - Собрание сочинений Страница 2

Читатель! ежели, преходя всѣ сiи бѣдства нашего отечества, сердце твое кровiю не обливается, духъ твой не возмутится и наконецъ въ сладостный восторгъ не придетъ — не читай мою Россiяду — она не для тебя писана — писана она для людей умѣющихъ чувствовать, любить совю отчизну, и дивиться знаменитымъ подвигамъ своихъ предковъ, безопасность и спокойство своему потомству доставившихъ.

Знаю, что моя Поэма далеко отстоитъ отъ Эпическихъ Поэмъ въ мiрѣ извѣстныхъ; знаю, что въ ней есть немалыя погрѣшности, слабости, несовершенства; что многое въ ней подвержено благоразсудной критикѣ, но не плевеламъ головъ поврежденныхъ — но кто изъ Писателей избѣжалъ критики? и кто написалъ совершенное творенiе въ мiрѣ?

ПѢСНЬ ПЕРВАЯ

                       Пою отъ варваровъ Россiю свобожденну,             Попранну власть Татаръ и гордость низложенну;             Движенье древнихъ силъ, труды, кроваву брань,             Россiи торжество, поверженну Казань.   5          Изъ круга сихъ времянъ спокойныхъ лѣтъ начало,             Какъ свѣтлая заря въ Россiи возсiяло.

                       О ты, витающiй превыше свѣтлыхъ звѣздъ,             Стихотворенья духъ! приди отъ горнихъ мѣстъ,             На слабое мое и темное творенье   10          Пролей твои лучи, искусство, озаренье!

                       Отверзи, Вѣчность! мнѣ, селенiй тѣхъ врата,             Гдѣ вся отвержена земная суета;             Гдѣ души праведныхъ награду обрѣтаютъ;             Гдѣ славу, гдѣ вѣнцы тщетою почитаютъ,   15          Передъ усыпаннымъ звѣздами олтаремъ,             Гдѣ рядомъ предстоитъ послѣднiй рабъ съ Царемъ;             Гдѣ бѣдный нищету, нещастный скорбь забудетъ;             Гдѣ каждый человѣкъ другому равенъ будетъ.             Откройся вѣчность мнѣ, да лирою моей   20          Вниманье привлеку народовъ и Царей.             Завѣса поднялась! Сiяютъ предъ очами             Герои, свѣтлыми увѣнчанны лучами.             Отъ нихъ кровавая Казанская луна             Низвергнута во мракъ и славы лишена.   25          О вы, ликующи теперь въ мѣстахъ небесныхъ!             Во прежнихъ видахъ мнѣ явитеся тѣлесныхъ.

                       Еще восточную Россiи древней часть             Заволжскихъ наглыхъ Ордъ обременяла власть;             На нашихъ плѣнникахъ гремѣли тамъ оковы,   30          Кипѣли мятежи, расли злодѣйства новы;             Простерся блѣдный страхъ по селамъ и градамъ;             Летало зло за зломъ, бѣды во слѣдъ бѣдамъ;             Куренiй олтари во храмахъ не имѣли,             Умолкло пѣнiе, лишь бури тамъ шумѣли;   35          Безъ дѣйства въ полѣ плугъ подъ тернами лежалъ,             И пастырь въ темный лѣсъ отъ стада убѣжалъ.             Когда свѣтило дня къ полунощи взирало,             Стенящу, страждущу Россiю обрѣтало.             Въ ея объятiяхъ рожденная Казань   40          Изъ томныхъ рукъ ея брала позорну дань.             Сей градъ, Россiйскими врагами соруженный,             На полночь гордою горою возвышенный,             Поднявъ главу свою, при двухъ рѣкахъ стоитъ,             Отколѣ на брега шумящей Волги зритъ.   45          Подъ тѣнiю лѣсовъ, межъ пестрыми цвѣтами             Поставленъ Батыемъ ко сѣверу вратами,             Чрезъ кои въ сердце онъ Россiи выбѣгалъ,             Селенья пустошилъ и грады пожигалъ.             Съ вершины видя горъ убiйства и пожары,   50          Гдѣ жили древнiе Россiйскiе Болгары,             Разженны вѣрою къ закону своему;             Казань, поверженна въ Махометанску тму,             Въ слезахъ на синiй дымъ, на заревы взирала,             И руки чрезъ поля въ Россiю простирала;   55          Просила помощи и свѣта отъ Князей,             Когда злочестiе простерло мраки въ ней.             Подвигнуты къ странамъ природнымъ сожалѣньемъ,             Народа своего бѣдами и томленьемъ,             На части полночь всю разторгшiе Князья,   60          Смиряли наглыхъ Ордъ, во браняхъ кровь лiя.

                       Но какъ Россiйскiе Ираклы ни сражались,             Главы у гидры злой всечасно вновь раждались,             И жалы отростивъ въ глухихъ мѣстахъ свои,             Вползали паки въ грудь Россiи тѣ змiи.   65          Драконова глава лежала сокрушенна,             Но древня злоба въ немъ была не потушенна;             Подъ пепломъ крылся огнь и часто возгаралъ,             Во смутны Россовъ дни онъ силы собиралъ;             Неукротимыхъ Ордъ воскресла власть попранна,   70          Во время юности втораго Iоанна.             Сей дѣда храбраго вѣнчанный славой внукъ             Едва не выпустилъ Казань изъ слабыхъ рукъ;             Смутился духъ его нещастливымъ походомъ,             Гдѣ онъ начальствовалъ въ войнѣ прошедшимъ годомъ;   75          Гдѣ самъ Борей воздвигъ противу Россовъ брань,             Крилами мерзлыми отъ нихъ закрывъ Казань;             Онъ мрачной тучею и бурями увился,             Подобенъ грозному страшилищу явился,             Въ глухой степи ревѣлъ, въ лѣсу дремучемъ вылъ,   80          Крутился между горъ, онъ рвалъ, шумѣлъ, валилъ,             И Волжскiя струи на тучны двинувъ бреги,             Подулъ изъ хладныхъ устъ морозы, вихрь и снѣги;             Ихъ пламенная кровь не стала Россовъ грѣть,             Дабы въ наставшiй годъ жарчае воскипѣть.   85                    Въ то время юный Царь въ столицу уклонился,             Гдѣ вмѣсто гласа трубъ забавами плѣнился.             О ты, на небесахъ живущiй въ тишинѣ!             Прости великiй Царь мою отважность мнѣ,             Что утро дней твоихъ во тмѣ дерзну представить,   90          Пресвѣтлый полдень твой громчае буду славить;             Великъ, что бурю ты вкругъ царства укротилъ,             Но больше, что страстямъ душевнымъ воспретилъ.

                       Увидѣвъ, что Москва оставивъ мечь уснула,             Трепещуща луна изъ облакъ проглянула;   95          Храняща ненависть недремлющи глаза,             Отъ Волги поднялась какъ страшная гроза;             Орда, нарушивъ миръ, оковы разрывала,             И злобой движима, мутилась, бунтовала,             И стала воздымать главу и рамена,   100          Россiю утѣснить, какъ въ прежни времяна.             Сей страшный исполинъ въ Россiйски грады входитъ,             Убiйства, грабежи, насильства производитъ;             Рукою мечь несетъ, другой звучащу цѣпь,             Валятся стѣны вкругъ, томится лѣсъ и степь.   105          Уже велѣнiемъ коварныя Сумбеки,             Въ Казанѣ полились Россiйской крови рѣки;             И пламенникъ нося неукротимо зло,             Посады въ ярости московскiе пожгло;             Въ жилища Христiянъ съ кинжаломъ казнь вступила,   110          И кровь страдальческа на небо возопила;             Тамъ плачь, унынiе, сиротствующихъ стонъ;             Но ихъ отечество сей вопль вмѣняло въ сонъ.

                       Алчба, прикована корыстей къ колесницѣ,             Въ Россiйской сѣяла страданiе столицѣ.   115          О благѣ собственномъ вельможи гдѣ рачатъ,             Тамъ чувства жалости надолго замолчатъ.             Москва, разимая погибелiю внѣшной,             Отъ скорбей внутреннихъ явилась безутѣшной.

                       Сокрылась истинна на время отъ Царя;   120          Лукавство, честь поправъ, на собственность воззря,             Въ лицѣ усердiя въ чертогахъ появилось,             Вошло, и день отъ дня сильнѣе становилось.

                       Тамъ лесть представилась въ притворной красотѣ,             Котора во своей природной наготѣ   125          Мрачна какъ нощь, робка, покорна, тороплива,             Предъ сильными низка, предъ низкимъ горделива,             Лежащая у ногъ владѣтелей земныхъ,             Дабы служити имъ ко преткновенью ихъ.             Сiя природну желчь преобративъ во сладость,   130          Въ забавы вовлекла неосторожну младость;             Вельможи, выгодѣ ревнующи своей,             Соединилися къ стыду державы съ ней;             И лесть надежныя подпоры получила,             Отъ Царскаго лица невинность отлучила.   135          Гонима истинна стрѣлами клеветы,             Что дѣлала тогда? Въ пещеры скрылась ты!

                       Во смутны времяна еще вельможи были,             Которы искренно отечество любили;             Соблазны щастiя они пренебрегли,   140          При явной гибели не плакать не могли;             Священнымъ двигнуты и долгомъ и закономъ,             Стенать и сѣтовать дерзали передъ трономъ;             Пороковъ торжество, попранну правду зря,             Отъ лести ограждать осмѣлились Царя.   145          Вельможи въ сѣдинахъ Монарха окружаютъ,             Ихъ слезы общую напасть изображаютъ;             Потупленны главы, ихъ взоры, ихъ сердца,             Казалося, туманъ простерли вкругъ вѣнца;             На смутныхъ ихъ челахъ сiяетъ добродѣтель,   150          Въ которыхъ свой позоръ прочесть бы могъ владѣтель.             Духъ бодрости въ тебѣ, вѣщаютъ, воздремалъ!             Но Царь, то зная самъ, ихъ плачу не внималъ.

                       Унылъ престольный градъ, Москва главу склонила,             Печаль ея лице, какъ нощь прiосѣнила;   155          Вселилась въ сердце грусть и жалоба въ уста,             Тоскуютъ вкругъ нея прекрасныя мѣста;             Унынье, разтрепавъ власы, по граду ходитъ;             Потупивъ очи внизъ, въ отчаянье приводитъ,             Бiетъ себя во грудь, рѣками слезы льетъ;   160          На стогнахъ торжества, въ домахъ отрады нѣтъ;             Въ дубравахъ стонъ и плачь, печаль въ долинахъ злачныхъ;             Во градѣ скопища, не слышно пѣсней брачныхъ;             Все въ ризу облеклось тоски и сиротства,             Единый слышенъ вопль во храмахъ Божества.   165          Грызомая внутри болѣзнью всеминутной,             Казалася Москва водѣ подобна мутной,             Которая, лишась движенья и прохладъ,             Тускнѣетъ, портится и зараждаетъ ядъ.             Народъ отчаянный, гонимый, утомленный,   170          Какъ будто въ Этнѣ огнь внезапно возпаленный,             Лѣсистые холмы, густыя древеса,             Съ поверхности горы бросаетъ въ небеса,             Народъ возволновалъ! Тогда при буйствѣ яромъ,             Отъ искры наглый бунтъ великимъ сталъ пожаромъ;   175          По стогнамъ разлился, на торжищахъ горитъ,             И заревы Москва плачевныхъ слѣдствiй зритъ.             Противу злыхъ вельможъ мятежники возстали,             Которы строгости Царевы подгнѣтали,             Которы душу въ немъ старались возмущать,   180          Дабы при бурѣ сей Россiю расхищать.             Два Князя Глинскiе смятенью жертвой были,             Единаго изъ нихъ мятежники убили;             Другой пронырствами отъ нихъ спастись умѣлъ,             И новой бурею отъ трона возшумѣлъ.   185          Простерся мщенья мракъ надъ свѣтлымъ Царскимъ домомъ,             Непримирима власть вооружилась громомъ;             Разила тѣхъ мужей, разила тѣ мѣста,             Гдѣ правда отверзать осмѣлилась уста;             Поборники забавъ награды получали,   190          А вѣрные сыны возплакавъ замолчали.

                       Россiя, прежнюю утративъ красоту,             И видя вкругъ себя раздоръ и пустоту,             Вездѣ унынiе, болѣзнь въ груди столицы,             Набѣгомъ дерзкихъ Ордъ отторженны границы,   195          Подъ сѣнью роскошей колеблющiйся тронъ,             Въ чужомъ владѣнiи, Двину, Днепръ, Волгу, Донъ,             И приближенiе встрѣчая вѣчной ночи,             Возноситъ къ небесамъ заплаканныя очи;             Возноситъ рамена къ небесному Отцу;   200          Колѣна преклонивъ, прибѣгла ко Творцу;             Открыла грудь свою, грудь томну, изъязвленну,             Рукою показавъ Москву окровавленну,             Другою вкругъ нея слiянно море зла;             Взрыдала, и рещи ни слова не могла.

   205                    На радужныхъ заряхъ превыше звѣздъ сѣдящiй,             Во буряхъ слышимый, въ перунахъ Богъ гремящiй,             Предъ коимъ солнечный подобенъ тѣни свѣтъ,             Въ комъ движутся мiры, кѣмъ все въ мiрахъ живетъ;             Который съ небеси на всѣхъ равно взираетъ,   210          Прощаетъ, милуетъ, покоитъ и караетъ;             Царь пламени и водъ, позналъ Россiи гласъ;             И славы чадъ своихъ послѣднiй видя часъ,             Дни горести ея въ единый мигъ изчислилъ;             Онъ руку помощи простерти къ ней помыслилъ;   215          Свѣтлѣе стали вдругъ надъ нею небеса,             Живительная къ ней пустилася роса,             Ея печальну грудь и взоры окропила,             Мгновенно томную Россiю подкрѣпила;             Одѣла полночь вкругъ румяная заря;   220          На землю Ангели въ кристальну дверь смотря,             Составили изъ лиръ небесну гармонiю             И пѣли благодать, вѣнчающу Россiю.

                       Тогда единому изъ праведныхъ мужей,             Живущихъ въ лѣпотѣ божественныхъ лучей,   225          Господнему лицу во славѣ предстоящихъ,             И въ ликѣ Ангеловъ, хвалу Его гласящихъ,             Всевышнiй рекъ: гряди къ потомку твоему,             Дай видѣть свѣтъ во тмѣ, подай совѣтъ ему;             Въ лицѣ отечества явися Iоанну,   230          Да узритъ онъ въ тебѣ Россiю всю попранну!…

                       Скоряй, чѣмъ солнца лучь, текущаго въ эѳиръ,             Летящiй средь мiровъ, какъ вѣющiй зефиръ,             Небесный мужъ въ страну полночную низходитъ,             Блистательну черту по воздуху проводитъ;   235          Закрытый облакомъ, вступаетъ въ Царскiй домъ,             Гдѣ смутнымъ Iоаннъ лежалъ объятый сномъ;             Съ пришествiемъ его чертоги озарились;             Весь градъ затрепеталъ, пороки въ мракъ сокрылись.             Является Царю сiя святая тѣнь   240          Во образѣ такомъ, въ какомъ была въ той день,             Въ который въ мiрѣ семъ оставивъ зракъ тѣлесный,             Взлетѣла возстенавъ во свѣтлый домъ небесный;             Потупленна глава лежаща на плечахъ,             Печальное лице, померклый свѣтъ въ очахъ,   245          Мечемъ пронзенна грудь, съ одежды кровь текуща,             Трепещущая тѣнь съ молчанiемъ грядуща,             И спящаго Царя во ужасъ привела,             Приближилась къ нему и такъ ему рекла:

                       Ты спишь, безпечный Царь, покоемъ услажденный,   250          Весельемъ упоенъ, къ побѣдамъ въ свѣтъ рожденный;             Вѣнецъ, отечество, законы позабылъ,             Возненавидѣлъ трудъ, забавы возлюбилъ;             На лонѣ праздности лежитъ твоя корона,             Не видно вѣрныхъ слугъ; ликуетъ лесть у трона.   255          Ты зришься тигромъ быть, лежащимъ на цвѣтахъ;             А мы, живущiе въ превыспреннихъ мѣстахъ,             Мы въ общей гибели участiе прiемлемъ,             Рабовъ твоихъ слова въ селеньяхъ горнихъ внемлемъ.             Ты властенъ все творить, тебѣ вѣщаетъ лесть;   260          Ты рабъ отечества, вѣщаютъ долгъ и честь;             Но гласа истинны ты въ гордости не внемлешь,             Ты гонишь искренность, безбожну ложь объемлешь.             Мы Князи сей страны и прадѣды твои,             Мы плачемъ, взоръ склонивъ въ обители сiи,   265          Для вѣчныхъ радостей на небо восхищенны,             Тобой и въ райскихъ мы селеньяхъ возмущенны;             О Россахъ стонемъ мы, мы стонемъ о тебѣ;             Опомнись! нашу скорбь представь, представь себѣ;             О царствѣ, о себѣ, о славѣ ты помысли,   270          И избiенныхъ насъ злодѣями изчисли.

                       Отверзлось небо вдругъ вздремавшаго очамъ,             И видитъ Iоаннъ печальныхъ предковъ тамъ,             Которы кровiю своею увѣнчались,             Но въ прежнемъ образѣ очамъ его являлись;   275          Батыевъ мечь во грудь Олегову вонзенъ;             Георгiй братъ его лежитъ окровавленъ;             Нещастный Ѳеогностъ оковы тяжки носитъ,             Отмщенiя ордамъ за смерть и раны проситъ;             Склонивъ главы свои, стонаютъ Князи тѣ,   280          Которы мучимы въ ихъ были животѣ.             Тамъ видится законъ попранный, униженный,             Лiющiй токи слезъ и мракомъ окруженный;             Погасшимъ кажется Князей Россiйскихъ родъ;             Вельможи плачущи, въ унынiи народъ;   285          Тамъ лица блѣдные въ крови изображенны,             Которы въ жизни ихъ Ордами пораженны;             Онъ видитъ сродниковъ и предковъ зритъ своихъ,             Ихъ муки, ихъ тоску, глубоки раны ихъ.

                       И тѣнь рекла ему: Отшедъ въ мученьѣ многомъ,   290          Роптая на тебя, сiи стоятъ предъ Богомъ;             Послѣднiй убiенъ злодѣйскою рукой             Твой предокъ Александръ, я бывшiй Князь Тверской,             Пришелъ съ верьховъ небесъ отъ сна тебя возставить,             Твой разумъ просвѣтить, отечество избавить;   295          Зри язвы ты мои, въ очахъ тоску и мракъ,             Се точный при тебѣ страны Россiйской зракъ!             Зри члены ты мои, кровавы, сокрушенны,             И селы вобрази и грады разрушенны;             Днесь тотъ же самый мечь, которымъ я раженъ,   300          И тою же рукой Россiи въ грудь вонзенъ;             Лiется кровь ея!… Омытый кровью сею,             Забылъ, что Бога ты имѣешь судiею;             Вопль каждаго раба, страданiе и стонъ,             Взлетѣвъ на небеса, текутъ предъ Божiй тронъ;   305          Ты подданнымъ за зло отвѣтствовать не чаешь,             Но Господу за ихъ печали отвѣчаешь.             Вздремавшую въ тебѣ премудрость воскреси,             Отечество, народъ, себя отъ зла спаси;             Будь пастырь, будь герой, тебя твой Богъ возлюбитъ;   310          Потомство позднее хвалы тебѣ возтрубитъ.             Не мѣшкай! возгреми! рази! такъ Богъ велѣлъ….

                       Вѣщалъ, и далѣе вѣщати не хотѣлъ.             Чертогъ небесными лучами озарился,             Во славѣ Александръ въ домъ Божiй водворился.   315          Смущенный Iоаннъ не зритъ его во мглѣ;             Страхъ въ сердцѣ ощутилъ, печали на челѣ;             Мечта сокрылася, видѣнье отлетѣло,             Но въ Царску мысль свой ликъ глубоко впечатлѣло,             И сна прiятнаго Царю не отдаетъ;   320          Съ печальнаго одра онъ смутенъ возстаетъ,             Кидаетъ грозные ко предстоящимъ очи.             Какъ странникъ во степи среди глубокой ночи,             Послыша вкругъ себя шипенiе змiевъ,             Къ убежищу нигдѣ надежды не имѣвъ,   325          Не знаетъ гдѣ ступить и гдѣ искать спасенья,             При каждомъ шагѣ онъ боится угрызенья:             Таковъ былъ Iоаннъ, напомнивъ страшный сонъ:             Казалось мерзку лесть позналъ внезапно онъ:             Страшится онъ льстецовъ, имъ ввѣриться не смѣетъ.   330          Нещастенъ Царь, когда онъ друга не имѣетъ;             Но въ дѣйство тайное хотѣнье произвесть,             Велѣлъ въ чертогъ къ себѣ Адашева привесть.

                       Сей мужъ, разумный мужъ, въ его цвѣтущи лѣта,             Казался при дворѣ какъ нѣкая планета,   335          Вступающа въ свой путь отъ незнакомыхъ мѣстъ             И рѣдко зримая среди горящихъ звѣздъ.             Придворные его съ досадой угнѣтали,             Но внутренно его сердцами почитали.             Адашевъ щастiя обманы презиралъ,   340          Мiрскiя пышности ногами попиралъ;             Лукавству былъ врагомъ, ласкательствомъ гнушался,             Величествомъ души, не саномъ украшался,             Превыше былъ страстей и честностiю полнъ.             Какъ камень посреди кипящихъ бурныхъ волнъ,   345          Борея не боясь, стоитъ неколебимо,             И волны, о него бiяся, идутъ мимо:             Адашевъ тако твердъ среди развратовъ былъ,             Отъ мiра удаленъ, отечество любилъ;             Спокойно въ домъ вступилъ, гдѣ грозный жилъ Владѣтель.   350          Страшится ли чего прямая добродѣтель!             Храняща лесть еще подъ стражей царскiй дворъ,             Увидя правду въ немъ, потупила свой взоръ;             Отчаянна, блѣдна и завистью грызома,             Испытываетъ все, ждетъ солнца, тучь и грома.   355                    Предсталъ почтенный мужъ, и честность купно съ нимъ;             Такъ въ мракѣ иногда бываетъ ангелъ зримъ!             Въ объятiяхъ своихъ Адашева имѣя,             Со подданнымъ Монархъ бесѣдуетъ краснѣя:             Тебѣ, въ слезахъ онъ рекъ, я сердце отворю;   360          Ты честенъ, можешь ли не быти другъ Царю?             Каковъ въ пустынѣ былъ, будь вѣренъ передъ трономъ.

                       Тогда, о страшномъ снѣ повѣдавъ съ горькимъ стономъ,             Мой Богъ меня смирилъ, онъ съ важнымъ видомъ рекъ;             Я въ нынѣшней ночи сталъ новый человѣкъ;   365          Стыжусь, что я благихъ совѣтовъ уклонился….             Восплакалъ Iоаннъ и правѣднымъ явился.             Какъ матерь вѣрный сынъ отечество любя,             Адашевъ чаялъ зрѣть на небесахъ себя;             На лесть взирающiй вкругъ трона соплетенну,   370          Оплакивалъ сей мужъ Россiю угнѣтенну;             Въ восторгѣ рекъ Царю: Благословенный сонъ!             Вѣрь, вѣрь мнѣ Государь, что Богомъ посланъ онъ;             Внемли отечества, внемли невинныхъ стону;             На сердцѣ ты носи, не на главѣ корону.   375          Что пользы подданнымъ, что есть у нихъ Цари,             Коль страждетъ весь народъ, попранны олтари,             Злодѣйство бодрствуетъ, а правда угнѣтенна;             Не Царь порфирою, порфира имъ почтенна!             Довольно презиралъ ты самъ себя и насъ;   380          Насталъ теперь твоей и нашей славы часъ!

                       Глаголамъ истины внимающiй Владѣтель,             Увидѣлъ съ небеси сходящу добродѣтель:             Какъ ангелъ, явльшiйся Израилю въ ночи,             Имѣла вкругъ главы блистательны лучи;   385          Се вѣрный другъ тебѣ! Монарху говорила,             И ликъ Адашева сiяньемъ озарила.             Увидѣлъ Царь, ея, въ его челѣ черты;             И такъ воззвалъ къ нему: Будь мой сотрудникъ ты;             Мнѣ нуженъ разумъ твой, совѣтъ, твоя услуга.   390          Всѣхъ паче благъ Царю искати должно друга.             Вѣщай мнѣ истинну, ея намъ грозенъ видъ;             Но видъ сей отъ коронъ и троновъ гонитъ стыдъ;             Гони сей стыдъ, гони и строгимъ мнѣ совѣтомъ             Яви стези iйти премудрости за свѣтомъ!   395                    Адашевъ, чувствуя, коль хитро можетъ лесть             Отъ истины отвлечь, Царя въ обманъ привесть;             Вѣщалъ: Отъ нашихъ душъ соблазны да отгонимъ,             Себя отъ здѣшнихъ стѣнъ и праздности уклонимъ;             Небесной мудрости прiобрести руно   400          Уединенiе научитъ насъ одно;             Премудрость гордости и лести убѣгаетъ,             Мiрскую суету она пренебрегаетъ;             Среди развратностей гражданскихъ не живетъ,             Въ пещерахъ и лѣсахъ ее находитъ свѣтъ;   405          Гдѣ нѣтъ тщеславiя, ни льсти, ни думъ смущенныхъ,             Пойдемъ ее искать въ обителяхъ священныхъ,