Сергей Маковский - Requiem Страница 2

REQUIEM

Dis manibuscum sacrum.

Шаги мои все ближе к вам, друзья,и дух о вас печалится все чаще, —все призрачней сквозят лесные чащи,в немую даль змеится колея,и горестней поет кастальская струя,родник из глуби говорящий.

Зовете ль вы, иль я зову — пора,и мне пора уйти в страну покоя,где грешника, святого и герояуравнивает строгая Сестра, —туда, в страну, где нет ни «завтра», ни «вчера»,а длится время неземное.

Да, вас — о, братья духу моему,чьи образы в себе всю жизнь лелею,друзья, которых не встречал милее, —родных мечте моей, родных умуи тех, кого любил, не знаю почему,и оттого еще сильнее.

Ни людям, ни себе давно не лгу,не обольщаю сердца ожиданьемутешной вечности, ни упованьемна встречу с вами вновь… Но не могуне вспоминать. Все, все на этом берегумне кажется воспоминаньем.

О, спутники мои! Со мной делявосторги грез и мысли ненасытнойи творческой гордыни беззащитной,вы были мне как милая семья,пока не рухнула Российская земляв бесправья хаос первобытный.

В те годы мир, весь мир казался наш,любуясь им росли мы все когда-то.Любили мы и Русь, и Запад свято,дворцы царей, Неву и Эрмитаж,Петрова города блистательный миражуже в крови его заката.

В те годы Анненский-мудрец был жив,учитель-друг, угасший слишком рано;всеискушенный Вячеслав Иванов, и Гумилев,и Блок (в те дни — не скиф:он бурю звал, разбит как утлый челн о рифразъявшегося океана)…

Забытым с той поры утерян счет,но вас забыть, взнесенных на высотыПарнасские, — нельзя! Во дни забот,борений, нужд, искали вы впередпутей нехоженных, в слова вбирая мед,бессмертья мед, как пчелы в соты.

Но кто из вас, кто страшно не погиб,кто спасся, отстрадав урок жестокийвойны, усобиц, безрассудной склоки, —от пуль, застенка и тюремных дыб?Лишь тот, воистину, кто внял примеру рыб,ушедших в темень вод глубоких.

О, сколькие меж вас, певцов-друзей,мне доверяли сны, обиды, муки!И женщины… Но нет! Одной лишь в рукиправило отдал я судьбы моей, —одной поверив, знал — что коль изменит, с нейи смерти не прощу разлуки.

Я Музой называл ее, с собойвлюбленно уводил в лесные чащи,где бьет родник из глуби говорящий.И не она ли, день и ночь со мной,и ныне призраков ко мне сзывает рой,так укоризненно манящий…

Но жизнь идет… Ее не победитни рок живых, ни вопли всех убитых,ни перекор надежд и слов изжитых.Пусть — ночь еще! Весенний лес шумитнад тишиной плющем обросших плити лаврами гробниц увитых.

Монфор-Ламори, 1959 г.

ПОСЛЕДНИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Земле

Прощаясь с тобой, поминать я будуВсе, все, что дала ты мне,Мой разум доверив бессмертья чуду,Забуду ль о земном дне!

Забуду ль и боль, и восторг сознанья,Что в смерти я жить начну,Твоей красоты печаль и молчанье,И счастье, любовь, весну…

Любимых, так много меня любившихИ брошенных мною давно,Простивших обиду и не простивших,Отомстивших, — не все ль равно!

Была ли и будешь? Иль только снишьсяИ так же другим солжешь?Но, может быть, в вечности ты продлишься,И правдой предстанет ложь.

Париж, 10 апреля 1962 г.

«Призраки надгробные…»

Призраки надгробные,Души — тени Божии,ангелоподобные,но с земными схожие,вижу вас: по лестницеснежнобелой храмины,благодати вестницы,в дар любови пламеннойна алтарь возносите,на алтарь сияющий,жены мироносицы,дух мой созидающий…

Париж, 15 апреля 1962 г.

«От земли уйдя далече…»

От земли уйдя далече,О земле далекой грежу,Но земли далекой речиСлышу тише все и реже.

Привиденье все забвеннейЯви некогда мне милой.Ветром треплет лист осеннийГде-то над моей могилой.

Из неведомой отчизныЯрче благовестье света.Песнями прошедшей жизниУбаюкивает Лета…

Париж, 15 апреля 1962 г.

Крылья («Из века в век томился он о чуде…»)

Посвящается Владимиру Ивановичу Поль

Из века в век томился он о чуде,о крыльях, о полете ввысь, —Туда, туда, где не бывали люди,мечтал, крылатый, вознестись.

Века текли… Его упорный разум,пытая персть земную, креп,И сонмы солнц, невидимые глазом,прозрел умом он… И ослеп.

О небе мудрствуя, не крылья духаон сотворил, а саранчиПодобие, грохочущие глухомолниеносные смерчи.

Безумие! Иль светил купол звездный,ему пророча рай сквозь тьму,Чтоб он обрел во тьме, кидаясь в бездны,миры, где места нет ему?

О, бред! Уже везде, как волк голодный,ощерен на народ народ…Миг — и огонь наземный и подводныйразрушит все и все пожрет.

Превзойдена бездушной силы мера,зломудрию предела нет, —Смерчи погибельные Люциферавсевышний затмевают свет.

Париж, 10 апреля 1962 г.

Апрельский ландыш («Ландыш, колоколец нежный, позвонил к весне…»)

Ландыш, колоколец нежный,позвонил к весне,На краю ложбины снежнойкланяется мне.

Из лесной замшенной прели,возвещая май,Прокололся он в апрелепод грачиный грай.

На земле обрел, на небе льбелизну свою —Тянется от снега стебельк солнечному дню…

Слышу голосок твой чистыйпесней тишины,Колоколец серебристый,первенец весны!

Париж, 28 апреля 1962 г.

МОНФОР-ЛАМОРИ

Голубая сосна

Голубая сосна из окнагроздью перистой тянется в комнату,к лесу, к летнему вереску, к омутунеба раннего манит она.

Каждый дюйм голубого плаща —восходящего дня благовестие,зов доносит ко мне из полесияветерок, еле слышно журча.

О, таинственность зовов лесных,всесогласие сил созидающих,над светающим лесом сгорающихзатуманенных зорь золотых!

В дали смутные сумрак зоветна поляны тропами знакомыми.Там дубы веют древними дремамии о вечности утро поет.

И на зов я отвечу, пойдув этот лес, где так радостно-зелено, —иль всему, что живет, не повеленожить и радовать в Отчем саду?

Монфор-Ламори, 1961 г.

«Просыпаюсь. В окна — утро…»

Просыпаюсь. В окна — утро.Рань еще, совсем немая,горлица, и та не плачет.В переливы перламутрамгла лесная солнце прячет,на листве — как дымь сквозная.

Что это? Уже — сегодня?Или в зареве пожаравижу день, еще вчерашний?Длится он, а я спросонья…И пробьют часы на башнееле — слышных пять ударов.

«Старинный бор вокруг, и в нем…»

Старинный бор вокруг, и в немукромных деревень становья,где пахнет кабачок виноми молоком тепло коровье.А город сплошь Средневековье.

Когда жара спадет, ленивопо улочкам крутым брожу,и все, на что ни погляжу,в убогой забыли красиво:окно, решетка, свод — все диво.

На башне неподалекупробьют опять часы… И стонет,ушедший в вечность бой, нагонитна нерожденную строкуо давнем смутную тоску.

Так, на ходу пишу стихи,в уме… Что делать, коль приходят,непрошенные, и уводят,царапнув сердце за грехи,в миры неузнанных стихий…

Зной («Воистину лето земное…»)