Вадим Шершеневич - Лошадь как лошадь. Третья книга лирики Страница 2

Март 1918

ПРИНЦИП РАЗВЁРНУТОЙ АНАЛОГИИ

Вот, как черная искра, и мягко и тускло,Быстро мышь прошмыгнула по ковру за порог...Это двинулся вдруг ли у сумрака мускул?Или демон швырнул мне свой черный смешок?

Словно пот на виске тишины, этот скорый,Жесткий стук мышеловки за шорохом ниш...Ах! Как сладко нести мышеловку, в которой,Словно сердце, колотится между ребрами проволок мышь!

Распахнуть вдруг все двери! Как раскрытые губы!И рассвет мне дохнет резедой.Резедой.Шаг и кошка...  Как в хохоте быстрые зубы.В деснах лап ее когти блеснут белизной.

И на мышь, на кусочекМной пойманной ночи,Кот усы возложил, будто ленты веков,В вечность свесивши хвостик свой длинный,Офелией черной, безвинно-Невинной,Труп мышонка плывет в пышной пене зубов.

И опять тишина...  Лишь петух - этот маг голосистый,Лепестки своих криков уронит на пальцы встающего дня...................................................Как тебя понимаю, скучающий Господи чистый,Что так часто врагам предавал, как мышонка меня!..

Ноябрь 1917

РИТМИЧЕСКАЯ ОБРАЗНОСТЬ

Какое мне дело, что кровохаркающий поршеньИстории сегодня качнулся под божьей рукой.Если опять грустью изморщенТвой голос, слабый такой?!

На метле революций на шабаш выдумокРоссия несется сквозь полночь пусть!О если б своей немыслимой обидой могИскупить до дна твою грусть!

Снова голос твой скорбью старинной дрожит,Снова взгляд твой сутулится, больная моя!И опять небывалого счастья чертя чертежи,Я хочу населить твое сердце необитаемое!

Ведь не боги обжигают людское раздолье!Ожогам горяч достаточно стих!Что мне, что мир поперхнулся болью,Если плачут глаза твои, и мне не спасти их!

Открыть бы пошире свой паршивый рот,Чтоб песни развесить черной судьбе,И приволочь силком, вот так, за шиворот,Несказанное счастье к тебе!

Март 1918

ПРИНЦИП КУБИЗМА

А над сердцем слишком вытертом пустью нелепой,Распахнувшись наркозом, ты мутно забылась строкой.Как рукав выше локтя, каким-то о родственном крепком,Перебинтован твой голос тоской.

Из перчатки прошедшего выпираясь бесстонно,Словно пальцы, исколотые былью глаза, -И любовь - этот козырь червонный -Распялся крестом червонного туза.

За бесстыдство твоих губ, как в обитель нести,И в какую распуститься трещину душой,Чтоб в стакан кипяченой действительностиВалерьянкой закапать покой?!

И плетется судьба измочаленной  сивкойВ гололедицу тащить несуразный воз.И каким надо быть, чтоб  по этим глазам обрывкамНе суметь перечестьЭту страстьП е р е г р е з и в ш и х   п о з?!

В обручальном кольце равнодуший маскарадною маской измятойОбернулся подвенечный вуальЧерез боль...Но любвехульные губы благоприветствуют святоТвой, любовь, алкоголь.

И над мукой слишком огромной, чтоб праздничной,Над растлением кровью разорванных дней,Из колоды пожизненной не выпасть навзничноПередернутому сердцу тузом червей!

Февраль 1918

ПРИНЦИП МЕЩАНСКОЙ КОНЦЕПЦИИ

Жил, как все... Грешил маленько,Больше плакал... А ещеПо вечерам от скуки тренькалНа гитаре кой о чем.

Плавал в строфах плавных сумерек,Служил обедни, романтический архирей,Да пытался глупо в сумме рекПодсчитать итог морей!

Ну, а в общем,Коль не ропщем,Нам, поэтам, красоты лабазникам, сутенерам событий,Профессиональным проказникам,Живется дни и годыХоть куда!

Так и я непробудно, не считая потери иНе копя рубли радости моей,Подводил в лирической бухгалтерииБалансы моих великолепных дней.

Вы пришли усмехнуться над моею работой,Над почтенной скукой моейИ размашистым росчерком поперек всего отчетаРасчеркнулись фамилией своей.

И бумага вскрикнула, и день голубой ещеКовыркнулся на рельсах телеграфных струн,А в небе над ними разыгралось побоищеЗвезд и солнц, облаков и лун!

Но перо окунули в чернила выСлишком сильно, чтоб хорошо...Знаю милая, милая, милая,Что росчерк окончился кляксой большой.

Вы уйдете, как все... Вы, как все, отойдете,И в сахаре мансард мне станет зачем-то темно.Буду плакать, как встарь... Целовать на отчетеЭто отчетливое незасохнувшее пятно!

ПРИНЦИП АЛЬБОМНОГО СТИХА

Муаровый снег тротуарами завиваетсяКак волосы височками чиновника.Девушка из флигеля косого китайцаПод тяжестью тишины!Девушка, перегнувшая сны!Ты ищешь любовника?     Не стоит! Он будет шептать: Останься!     Любовью пригладит души непокорственный клок,     И неумело, как за сценой изображают поток     На киносеансе,     Будет притворяться: страдает от вторника     В гамаке убаюканных грез.     Разве не знаешь: любовник - побитый пес,     Которому не надо намордника.Н а и в н а я ! Песок на арене,Как любовь, для того, чтоб его топтать,Я не любовник, конечно, я поэт, тихий, как мать,Безнадежный, как неврастеник в мягких тисках мигрени!     Но я еще знаю, что когда сквозь окна курица,     А за нею целый выводок пятен поспешит,     Тогда, как черепами,     Сердцами     Играет улица,     А с левой стороны у всех девушек особенно заболит.И все, даже комиссары, заговорят про ДантеИ  Беатриче, покрытых занавеской веков,Верь! Весь звон курантовТолько треск перебитых горшков.     И теперь я помню, что и я когда-то     Уносил от молодости светлые волосы на черном пиджаке,     И бесстыдному красному закату     Шептал о моей тоске.А ты все-таки ищешь молодого любовника,Красивого, статного, ищешь с разбега,Тротуарами, где пряди снегаЗавиваются височками чиновника!     Ну что же, ищи!     Свищи!     Сквозь барабаны мороза и вьюги,     Сквозь брошенный игривым снежком плач,     На нежных скрипках твоих грудей упругих     Заиграет какой-нибудь скрипач.

СОДЕРЖАНИЕ ПЛЮС ГОРЕЧЬ

Послушай! Нельзя же такой безнадежно суровой,Неласковой!Я под этим взглядом, как рабочий на стройке новой,Которому: протаскивай!А мне не протащить печаль сквозь зрачок.Счастье, как мальчикС пальчик,С вершок.Милая! Ведь навзрыд истомилась ты:Ну, так оторвиЛоскуток милостиОт шуршащего платья любви!Ведь даже городовойПриласкал кошку, к его сапогам пахучимПритулившуюся от вьюги ночной.А мы зрачки свои дразним и мучим.Где-то масленица широкой волнойЗатопила засохший постИ кометный хвостСметает метлойС небесного стола крошки скудных звезд.Хоть один поцелуй. Исподтишечной украдкой,Как внезапится солнце сквозь серенький день.Пойми:За спокойным лицом, непрозрачной облаткой,Горький хинин тоски!Я жду, когда рот поцелуем завишнитсяИ из него косточкой поцелуя выскочит стон,А рассветного неба пятишницаУже радужно значит сто.Неужели же вечно радости объедки?Навсегда ль это всюдное "бы"?И на улицах Москвы, как в огромной рулетке,Мое сердце лишь шарик в руках искусных судьбы.И ждать, пока крупье, одетый в черное и серебро,Как лакей иль как смерть, все равно быть может,На кладбищенское зероЭтот красненький шарик положит!

Октябрь 1915