Владимир Набоков - Гроздь Страница 2

«Как воды гор, твой голос горд и чист…»

И. А. Бунину

Как воды гор, твой голос горд и чист.Алмазный стих наполнен райским медом.Ты любишь мир и юный месяц, лист,желтеющий над смуглым сочным плодом.

Ты любишь змей, тяжелых злых узловлиловый лоск на дне сухой ложбины.Ты любишь нежный шелест голубиныйвокруг лазурных, влажных куполов.

Твой стих роскошный и скупой, холодныйи жгучий стих один горит, одиннад маревом губительных годин,и весь в цветах твой жертвенник свободный.

Он каплет в ночь росою ледянойи янтарями благовоний знойных,и нагота твоих созвучий стройныхсияет мне как бы сквозь шелк цветной.

Безвестен я и молод в мире новом,кощунственном, но светит все яснеймой строгий путь: ни помыслом, ни словомне согрешу пред музою твоей.

II. ТЫ

«Когда, туманные, мы свиделись впервые…»

Когда, туманные, мы свиделись впервые,когда задумчиво вернулся я домой,мне все мерещились глаза твои живыесквозь дымку чуждости. Я заперся в немойи светлой мастерской, моих видений полной,где в солнечной пыли белеет бог безмолвный,где музу радуют два бронзовых борца,их мышцы вздутые, лоснящиеся спины,и в глыбе голубой сырой и нежной глиныя призрак твоего склоненного лицаруками чуткими по памяти наметил:но за туманами еще таилась ты,и сущности твоей тончайшие чертыв тот день я не нашел. И вновь тебя я встретил,и вновь средь тишины высокой мастерской,забыв наружный мир, с восторгом и тоской,я жадно стал творить, и вновь прервал работу…Чредой сияли дни, чредой их позолотусмывала мгла ночей. Я грезил и ваял,и приходил к тебе, простые слышал речи,глубокий видел взор, и после каждой встречичертою новою, волшебной наполнялнесовершенное твое изображенье.Порой казалось мне, что кончен тонкий труд,что под рукой моей твои уста поют,что я запечатлел живое выраженье,все тени, все лучи любимого лица…но, встретившись с тобой, я чувствовал, как многоеще не найдено, как смутно, как убогоподобие твое… Далече до конца,но будет, будет час, когда я, торжествуя,нас разделявшую откину кисею,сверкнет твоя душа, и Счастьем назову яработу лучшую, чистейшую мою.

«Мечтал я о тебе так часто, так давно…»

Мечтал я о тебе так часто, так давно,     за много лет до нашей встречи,когда сидел один, и кралась ночь в окно,     и перемигивались свечи.

И книгу о любви, о дымке над Невой,     о неге роз и море мглистомя перелистывал — и чуял образ твой     в стихе восторженном и чистом.

Дни юности моей, хмельные сны земли,     мне в этот миг волшебно-звонкийказались жалкими, как мошки, что ползли     в янтарном блеске по клеенке…

Я звал тебя. Я ждал. Шли годы, я бродил     по склонам жизни каменистыми в горькие часы твой образ находил     в стихе восторженном и чистом.

И ныне, наяву, ты, легкая, пришла,     и вспоминаю суеверно,как те глубокие созвучья-зеркала     тебя предсказывали верно.

Сонет

Весенний лес мне чудится… Постой,прислушайся… На свой язык певучийпереведу я тысячи созвучий,что плещут там под зеленью святой.

И ты поймешь, и слух прозрачный твойвсе различит: и солнца смех летучий,и в небе вздох блестящей легкой тучи,и песню пчел над шепчущей травой.

И ты войдешь тропинкою пятнистойтуда, в мой лес, и нежный и тенистый,где сердце есть у каждого листка,

туда, где нет ни жалоб, ни желаний,где азбуке душистой ветеркаучился я у ландыша и лани.

«Позволь мечтать. Ты первое страданье…»

Позволь мечтать. Ты первое страданьеи счастие последнее мое,я чувствую движенье и дыханьетвоей души… Я чувствую ее,как дальнее и трепетное пенье…позволь мечтать, о, чистая струна,позволь рыдать и верить в упоенье,что жизнь, как ты, лишь музыки полна.

«Ее душа, как свет необычайный…»

Ее душа, как свет необычайный,как белый блеск за дивными дверьми,меня влечет. Войди, художник тайный,     и кисть возьми.

Изобрази цветную вереницуволшебных птиц, огнисто распишивсю белую, безмолвную светлицу     ее души.

Возьми на кисть росинки с розы чайнойи красный сок раскрывшейся зари.Войди, любовь, войди, художник тайный,     мечтай, твори.

«Когда захочешь, я уйду…»

Когда захочешь, я уйду,утрату сладостно прославлю, —но в зацветающем саду,во мгле пруда тебе оставлюодну бесценную звезду.

Заглянешь ты в зеркальный пруди тронешь влагу, и движеньябеспечных рук звезду вспугнут,но зыбь утихнет, отраженьевернется вновь, шепнет: я тут…

Ты кинешь камешек, и вновьзыбь круговая гладь встревожит.О, нет, звезде не прекословь,растаять в сумраке не можетмой лучший луч, моя любовь…

Над влагой душу наклоня,так незаметно ты привыкнешьк кольцу тончайшего огня;и вдруг поймешь, и тихо вскрикнешь,и тихо позовешь меня…

«О, светлый голос, чуть печальный…»

О, светлый голос, чуть печальный,слыхал я прежде отзвук твой,пугливый, ласково-хрустальный,в тени под влажною листвойи в старом доме, в перезвонеподвесок-искорок… Звени,и будут ночи, будут дниполны видений, благовоний;забуду ветер для тебя,игравший в роще белоствольной,навек забуду ветер вольный,твой лепет сладостный любя…Очарованье звуковое,не умолкай, звени, звени.Я вижу прошлое живое,между деревьями огнив усадьбе прадеда, и окнаоткрыты настежь, и скользят,как бы шелковые волокна,цветные звуки в темный сад,стекая с клавишей блестящихпод чьей-то плещущей рукойи умолкая за рекой,в полях росистых, в синих чащах.

«Все окна открыв, опустив занавески…»

Все окна открыв, опустив занавески,     ты в зале роялю сказала: живи!Как легкие крылья во мраке и блеске,     задвигались руки твои.

Под левой — мольба зазвенела несмело,     под правою — отклик волнисто возник,за клавишем клавиш, то черный, то белый,     звеня, погружался на миг.

В откинутой крышке отливы лоснились,     и руки твои, отраженные там,как бледные бабочки, плавно носились     по черным и белым цветам.

И звуки холмились во мраке и в блеске,     и ропот взбирался, и шепот сбегал,и ветер ночной раздувал занавески     и звездное небо впускал.

«В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной…»

В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной,где рояль уснул средь узорных теней,опустив ресницы, ты вышла неслышно     из оливковой рамы своей.

В этом доме ветхом, давно опустелом,над лазурным креслом, на светлой стенемежду зеркалом круглым и шкапом белым,     улыбалась ты некогда мне.

И блестящие клавиши пели ярко,и на солнце глубокий вспыхивал пол,и в окне, на еловой опушке парка,     серебрился березовый ствол.

И потом не забыл я веселых комнат,и в сиянье ночи, и в сумраке дня,на чужбине я чуял, что кто-то помнит,     и спасет, и утешит меня.

И теперь ты вышла из рамы старинной,из усадьбы любимой, и в час тоския увидел вновь платья вырез невинный,     на девичьих висках завитки.

И улыбка твоя мне давно знакомаи знаком изгиб этих тонких бровей,и с тобою пришло из родного дома     много милых, душистых теней. —

Из родного дома, где легкие льдинкичуть блестят под люстрой, и льется в окноголубая ночь, и страница из Глинки     на рояле белеет давно…

«О, любовь, ты светла и крылата…»