Лаэрт Добровольский - Силуэты. Стихи Страница 2

Ольга Берггольц

Когда и я бывал за гранью светаИ замерзал в полярной полумгле,Стихи Берггольц накладывали ветоНа тень минутной слабости во мне.

И снова голос музы ЛенинградаЗвучал во мне как строгий метрономИ строк Берггольц щемящая отрадаВновь согревала искристым вином.

Проходит всё… И слово горькой тризныВ небытиё уйдёт в урочный час:Вновь муза Ленинграда – муза ЖизниПобедным словом осеняет нас!

Михаил Дудин

Бронзовея, прямые, как совесть.

Смотрят старые сосны в закат.

«Бронзовея, прямые, как совесть.Смотрят старые сосны в закат»;Каждый день – как отдельная повесть.Каждый ствол – как отдельный солдат:

Знает место своё в обороне.Прочен в деле, не резов в речах.Серебрятся могучие кроны.Утопая в закатных лучах.

Жала пуль и осколков в древесныхДо поры затаились телах.Что же ныне в ряды неуместныхВстали речи о ратных делах?..

Бередят засмолённые раны.Отнимая покой по ночамИ скрипят старики-ветераны,Не спеша обращаться к врачам:

Что теперь о свинцовых привесках,О довесках осколков стальных —Бьётся новое время в подлесках.Как в истерике, в ритмах шальных:

То ли хмари болотной завеса.То ли мозглый холодный туманОбнимает подножие леса.Наводя на деревья дурман…

Только в кронах всё резче суровостьИх судьбы позади перекат…«Бронзовея, прямые, как совесть.Смотрят старые сосны в закат.»

Герман Гоппе

Надежд слепая круговертьКоснувшись вскользь, промчится мимо.Непоправима только смерть,Всё остальное – поправимо.

Непоправим бросок в високСвинца на тонкой струйке дыма.Непоправим на волосок —Всё остальное – поправимо.

Всё поправимо… Пыль и прахИзбудут униженье Рима:Державный гнёт и рабский страх,И остальное – поправимо.

К пещере каменной пыляВ скале, пробитой караимом.Телег кривая колеяИ в наше время поправима.

Всё поправимо до черты.До планки, поднятой тобою.До той поры, пока что тыНе утерял готовность к бою.

Когда же, смертью смерть поправИ дела светлого во имяТы прорастёшь средь буйных трав.Неповторим непоправимо.

Души беспечный мотылёкВспорхнёт с ладони серафимаИ новой жизни уголёкЗаймётся вновь необоримо

И кто-нибудь с душой твоей.Как с телевизором в прокате.Начнёт отсчёты новых днейИ так же жизнь свою прокатит —

И, может быть, поймёт, дышаПеред концом неумолимым —Неповторима лишь душа.Лишь смерть души непоправима.

По живому справляют поминки,Попирая российские ГОСТы.Как в атаке, летят без заминкиПерекрёстно звучащие тосты.

Что за странная, право, утеха —Где б слезам низвергаться в подойник.Над собой, не жалеючи смеха.Изгаляется дерзкий покойник.

Брошен вызов и свету, и мраку.Вызов брошен и смерти, и жизни —В пику вечным унынью и страхуИроничность гуляет на тризне.

Отодвинув дверную защёлку.Опершись на косу в коридоре.Смерть пытается в узкую щёлкуУхватиться за суть в разговоре.

За столом полон водки половник —Так и ходит, и ходит по кругу;Подливает в стаканчик виновникНа поминки пришедшему другу.

Только что за поминки? – Пирушка…(У соседки – крутое колено…)В щель беззубая смотрит старушка —Не старушка – сухое полено.

А в двенадцать, с последним ударом,Поднимается дружно застольеИ, обдав старушонку угаром.Подаётся к цыганам за сто лье.

Только ахнуть старуха успела.Не решив основного вопроса.А виновник костлявое телоУтром выбросил в бак для отбросов.

Юрии Воронов

Сердцем отойти давно бы надоОт блокадной стужи и тоски,Только слово хлёсткое «блокада»Вновь сжимает сердце как тиски.

Сколько в жизни новых впечатленийВпору всё прошедшее забыть,В толчее средь новых поколенийПостараться современным быть.

Но опять идём, не зная броду.Мы – своих невольники преград:Горожанин рвётся к огороду.Каждой грядке, как находке, рад.

И блокадным горожанам старымПамятнее той поры слова.Что всего с одной восьмой гектараХватит овощей семье сполна.

Бетховен

Привычка быть рабом октав – необорима…На нотный стан себя – как шкуру на колкиРаскинув, пригвоздить, и пригородом РимаСочащуюся кровь – на землю за долги.

Провидел, может быть, из всех других Аменда —Ударом по резцу с аккордом шёл аккорд.Готовя скорбный лик под гипс для монумента:Всё лишнее – в отвал, и так за годом год.

Всё глуше внешний мир и яростнее лица.Но этот гнусный смех!.. – он каплей через край;Симфонию несёт, как в поле кобылицуИ надо устоять… Играй, оркестр, играй!

Но руки не в ладах с аккордом и синкопой —В межзвёздной пустоте опоры нет крылам.Гори, гори, звезда, над суетной Европой…И падать, умерев, в ущелие орлам.

Viva, Глинка и Кавос!

Своим рождением как композитор Глинка всецело обязан Катарино Альбертовичу Кавосу (1776–1840), композитору родом из Италии, капельмейстеру императорской оперы в Петербурге, более сорока лет руководившему оперны-ми постановками в столице. К моменту написания Глинкой оперы «Жизнь за царя» Кавосом уже была создана и поставлена опера «Иван Сусанин». Опера Кавоса шла несколько сезонов в театрах столицы, имела успех.

Ознакомившись с партитурой оперы Глинки, Кавос решительно приступил к подготовке театра для постановки новой – по сути первой русской национальной оперы, чем в ещё большей степени заслужил искреннее признание и любовь современников, по достоинству оценивших творческий и человеческий подвиг Катарино Кавоса.

Итальянец по происхождению, Кавос был беспредельно предан русскому искусству, всячески способствовал развитию музыкального образования и воспитания в России, практически подготовил русскую музыкальную культуру к появлению великого Глинки.

Ветрами звёздными омыт,В плену безмолвия ВезувийМолчит, до времени забыт —До новых приступов безумий…

Но жаркий вырвется огоньИ к звёздным далям встрепенётся,И дыма чёрная ладоньНад горизонтом вознесётся.

И, дрогнув, каменная твердьПласты гигантские разъемлет,И торжествующая смертьСвоим крылом накроет земли.

Свершится Новый Страшный Суд,И канут новые Помпеи,И волны пепла занесутРезца волшебного камеи.

И мир опустится во мрак,Зачахнут юные побеги…Замрут в объятьях смертной негиМечты, развеянные в прах…

Земли хладеющая грудьИ звёзд беспомощные вежды… О, всяк сюда держащий путь —Оставь надежды.

Зарёй зардеется ВостокИ солнце светом брызнет,И чутко дремлющий ростокПроснётся к жизни.

Очнутся долы ото сна,Седой растает иней.Пройдёт кудесница ВеснаПод сенью пиний.

Ударит в медь восставший храм.Призвав былую памятьИ в старом споре Сим и ХамВзойдут на паперть.

Подъемлет мир на раменаБылых сокровищ друзы.И вскачь, привстав на стремена.Помчатся музы.

О, муза верная моя.Навек я твой хранитель…Твои восславлю я краяВ стихе ль, в граните ль.

Горя божественным огнём,Мечта необорима.Я сплавлю невский окоёмИ краски Рима.

Будь славен, дружеский союзНародов и наречий.Талантом гениев и музУвековечен!

Чужую музыку ИСПОЛНИТЬ как свою,Нещадно усмирив слепой гордыни гонор…Дитя приёмное у жизни на краю —Откликнется ли в ком любви заветной донор?

Безвестное дитя, о ком не знает мир.Но голосом своим повергшее в смущеньеБлистательных певцов; и публики кумир —Сиятельный Кавос – за гранью восхищенья.

Прокаливать себя на медленном огнеЗавистливых идей и ревностных терзаний.Всё выжигать дотла, и всё же не вполнеИспепелить в себе зародыши дерзаний.

Себя перечеркнув, принять таким, как есть —В отрепьях и парче немыслимых гармоний…Дитя приёмное! Ты – благостная вестьО русском гении на музыкальном троне.

Чужую музыку УСЛЫШАТЬ как свою,Узнать её, как узнаются лица.Безревностно сознаться: «Признаю»,Уверовав в родство – не отстраниться.

Раскинув ставни собственной души.Как в летний полдень, отыскав приметуЗаветную, пробраться из глушиЛеснойнавстречу солнечному свету

И песне поля в мареве дорог,И новой жизни – яростной и странной.Преодолеть внутри себя порог.Мир делящий на свой и чужестранный

И, словно к Воскрешенью на пути —Строка судьбы не терпит плагиата —Стезёй тернистой жертвенно пройтиНе мановеньем Понтия Пилата…

О, поле нотного листа,Ты ждёшь, когда придёт воительВ твои безгласные местаИ молвит слово, повелитель.

Что светлый лик весны надежд.Что скорбный дух осенней прели?.Всей жизни сущность без одеждРазложит он на параллели.

Простор бескрайней целиныТаит терзания и пыткиТворцов далёкой стариныИ современников попытки…

До срока нотный стан молчитСлепым анонимом надгробья.Согнув скрипичные ключи —Ключа басового надбровья.

Мелодий дивный хороводКак жизни ток – непресекаем.И параллельных линий ходПером Творца – пересекаем.

И поле, чистое вокруг,Уже глядится полем пашни.Где жизнь, проснувшаяся вдруг,В побегах замыслов вчерашних:

Всё гуще стрелки и пучкиНа линиях и в междурядьях:Жучки, стрекозы, паучкиВ гирляндах нот и в нотных прядях.

Всё шевелится, всё бежит —И быть, и чувствовать стремится…И славы дерзостная птицаНа поле нотное спешит…

Пой в восторге, русский хор!Вышла новая новинка.Веселися, Русь, наш Глинка —Уж не Глинка, уж не Глинка, а фарфор!

За прекрасную новинкуСлавить будет глас молвыНашего Орфея – ГлинкуОт Неглинной, от Неглинной – до Невы.

В честь столь славные новинкиГрянь, труба и барабан.Выпьем за здоровье ГлинкиМы глинтвейну, глинтвейну стакан!

Слушая сию новинку,Зависть, злобой омрачась.Пусть скрежещет, но ужГлинку Затоптать, топтать, топтатьне может в грязь!

Музыка В.Одоевского и М. Глинки на 4 голоса.