Евгений Плужник - Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов Страница 2

«Туман стеною. Загудит в лицо…»

Туман стеною. Загудит в лицоЗлой ветер и коням растреплет гривы,И засквозит вдруг рыжее кольцоТам, где нырнуло солнце в сумрак сивый.

Вновь моросит. Кожух дождем набряк,В сон низко клонит отворот кожуха.Но кони в гору не идут никак —Тяжелая дорога так разбухла!

Слезаю с воза и одним плечомТолкаю сзади — ну же, вороные!Не разберешь, что по лицу течет,Горячий пот иль капли дождевые…

Что за безлюдье! Слышу голоса…Нет, это стонет под ногами глина…А если впрямь она такая вся —Влюбленная в электростолб краина?

«Я вновь на хуторе. Шумят, как шелк, гаи…»

Я вновь на хуторе. Шумят, как шелк, гаи,Все усыпляя во дворе и в хате…И кажется — додуманы твоиВсе думки, и играть стихами хватит!

Ну разве что одну вписать в альбомБез лишних слов и даты, ибоСтиху и хутору — обоимПришла погибель.

«Мужик, близ леса скашивая жито…»

Мужик, близ леса скашивая жито,Об желтый череп косу зазубрил…Чья и за что была тут жизнь убита,Кто, за кого тут голову сложил,Ему едино…                  Тут, на месте боя,Родится жито тучное, а то,Что землю сдобрил человек собою,—Ничто…Косарь поник над вещью дорогою,Своей косой, что череп пощербил,И, череп тот отбросивши ногою,— Поразбросало вас, — проговорил.

«Нежна сухая линия плеча…»

Нежна сухая линия плеча,Твоих локтей — по-детски острых,А уж не раз тайком я замечал:Глаз интерес, и страх, и слезыВзрываются вдруг вызовом, и смехСлетает с уст…                     О девушка, ты — женщина!

«Ах, флейты голос над рекою…»

Ах, флейты голос над рекою —И синий день, и даль, и ты!Легко со светлою такою,Как голос флейты над рекою,Плыть наугад на зов мечты.

Пускай же лодку за водоюВ раздолье дня, что синеват.Неистовство — быть молодою,Покой — плыть быстрою водою,Безумие — жить наугад!

«Она спустилась к морю. Кто она…»

Она спустилась к морю. Кто она,Ей все равно теперь, как этой пене.…Да и не все ли мы — единство снаВ пустой и мимолетной перемене?

Ленивый жест — и под ноги ложитсяПрозрачный венчик — брошенный платок,И на стебле высоких стройных ногЦветок тяжелый жарко золотится —И вся она нетронуто нага!

Спадает вал… Немеют берега.И снова плеск. И снова все смолкает…То розовыми пальцами ногаПучину бирюзовую смиряет.

И открывает лоно ей своеВеличье вод, что всем ветрам открыто,—Как бы назад приходит АфродитаВ тот белый шум, что породил ее.

«Над городом гуси вчера пролетали…»

Над городом гуси вчера пролетали,Над каменным местом в ночи…Сжать сердце себе повелел от печали:Молчи, ты безумно, молчи!

Довольно скорбей и мечтаний без цели…Все это глядит со страниц.Ты слышишь, — вчера тополя облетели:— Тсс…

О девочка тихая, боль и печали,Вечерняя греза моя!Над городом гуси вчера пролетали…А я?

«Когда-то я девочку встретил мале́ньку…»

Когда-то я девочку встретил мале́нькуТам, где земля Днепром расколота,—Из воды выбирала в жменькуСинее золото.

И были тогда небеса без края.Помоги мне, дядя, немножко!..…А у самой нет глаз — сверкаютДве волошки[1].

Девочка! Лучшая из химер!И зачем тебе это золото?…Уж мне не смеяться теперьПо-старому, глупо-молодо.

«Ночь… а челн — как сребристый птах!..»

Ночь… а челн — как сребристый птах!(Что слова, когда сердце клокочет!)…Не спеши, не лети, развевая прах,Ненадежный ты мой челночек.

А над нами, под нами горят мечты…А внизу и вверху глуби́ны…О, какой же прекрасный ты,Мир единый!

«Прекрасен мир в ночи…»

Прекрасен мир в ночи,Бесформенный. Безликий. Смерти ложе.…Молчи, молчи!И кто и что сказать тут может?

Иль пустота потусторонних сферИ бесконечность мирозданья-клеткиНе вся исчерпана теперьУчебником для семилетки?!

Воистину прекрасен мир в ночи!

«Бушует море. Каждый новый вал…»

Бушует море. Каждый новый валВздымает бездна, грохоча и воя…Весь хаос вод беснующийся шквалИсторг из глубины покоя!

И странно знать, что где-то в глубинеНичто морские толщи не волнует,И лишь дельфин в застывшем табунеДетеныша и учит, и балует!

О хаос, узнаю тебя!

«Опасайся неба ночного!..»

Опасайся неба ночного!Для его немой пустотыМало значит твой взор. И много —Коль ей душу откроешь ты.

Зачарует. Проспит. Стушует.Как? Откуда?.. Навек… Твой духПотому и мятется всуе,И колеблется…

             Бойся, друг!

«Напишешь, рвешь… и пишешь снова!..»

Напишешь, рвешь… и пишешь снова!Не так, не то… увы, увы…Пока прогнивших слов половуНе выметет из головы.

И дрогнут губы… Дни унылы,И скукой истина полна:Хоть все слова собрать, мой милый,Души не вычерпать до дна!

Пусть нервы жгут огнем, пусть скованТы вдохновенья холодком —Умей зевнуть с лицом спокойнымНад неоконченным стихом.

«Линяют краски… Голоса в тени…»

Линяют краски… Голоса в тени…И души тише… Но души не трогай.И эту тишину в себе храни,Как редкий дар, великий и убогий.

Так и живи: ленись или трудись,Тащись иль в ногу ты иди с судьбою,Но только оставаться берегисьНаедине с собою!

«Чем меньше слов, тем высказаться легше…»

Чем меньше слов, тем высказаться легше.Сгребай, поэт, их намели метели.В безумном колесе вращайся, векша…Ах, тщетный бег!Ах, тщетный труд без цели!

Что можешь высказать? Ума чужогоПро наше сердце домысел готовый?Печаль размаха мировогоВ масштабе хутора глухого?

Твори!Твори!

«Дикий сон мне каждой ночью снится…»

Дикий сон мне каждой ночью снится:Я — скрипач в пивнушке «Mon Ami»,Выдаю гостям такого Гриця[2],Как никто на свете, черт возьми…

А они, выкрикивая хлипко,Пьяно плачут, всех и вся бранят…Завывай, потягиваясь, скрипка,Разливай густой горячий смрад!..

Но все тише и печальней звуки,Все развязней жесты и слова…Головы́ не слушаются руки,Ниже, ниже никнет голова…

И тогда мгновенным пьяным взрывомИстина взрывается навзрыд,—На руках, что держат кружки с пивом,Чья-то кровь парует и кипит!

Ширится пивнушка и двоится…И в кровавый дым погруженыСиние погибельные лица,Плач и визги — дики и пьяны!

Круг убийц и трупов все жесточе.Я, скрипач пивнушки «Mon Ami»,Вою так в лицо ослепшей ночи,Как никто на свете, черт возьми.

«Я отныне за себя спокоен…»

Я отныне за себя спокоен,Новый быт я целиком приемлю:У моих знакомых, как и прежде,По субботам — ровно в десять — пулька!Соломон Борисович Фурункул,Что главбух какого-то центртреста,Журналист Макуха-Подорожний,Я и, член трех-четырех комиссий,Сам хозяин; общество что надо.Вежливость, внимание, корректность.Come il faut, — сказать бы по-французски…А товарищ Соломон ФурункулДаже курит редкие сигарки!Жесты плавны, голоса ленивы…— Пас… Куплю-с… А мы его валетом…И никто не улыбнется даже,Оставаясь при восьми без взятки,—Высший тон сего не допускает!А когда, уставши от ремизов,Мы зеленый стол на время бросим,Нас хозяйка угощает чаемВ комнате уютной и просторной,Где ведутся чинно разговорыПро спецставки, про высокий полис,Про упадок общий и частичный,Про Париж, немного про валюту,Но, конечно, больше про культуру —Близкие, болезненные темы!Но все это мягко и спокойно,Как и должно, где хрусталь и бронза,Свежий кекс и ямочки на щечкахУ хозяйки Мавры Николавны.

«Разит мышами, прахом, что-то мглится…»