Эльвира Бочкова - Женское сердце в груди Страница 2

Тобою дарёная цепь.

Мешаю и дождь я, и слёзы.

Смеёшься, незлой человек?

…А в роще, где только берёзы,

Свет ангельских крыльев померк.

Стволы, словно белые стяги,

Спелёнаты Божьей рукой,

Стоят, ограждая овраги

Стеною, ей-ей, колдовской.

Обратную кажет дорогу

Твой солнечный вздох: «Не забудь!..»

…Два дня возвращаюсь к порогу,

Чтоб броситься вздоху на грудь.

РОДНИК

Как странно расставаться с жизнью той,

Где много солнца!..

Редкие осадки

Едва смягчали воздух, налитой

Жарою, испареньями из кадки.

Но из горы прозрачный бил родник

И шевелил прозрачными губами,

Как будто прочитал из старых книг,

Что смерть его уже не за горами.

На днях его железный демократ

Вселил в железный короб, то есть панцирь,

Мечтая приумножить во сто крат

Объём воды…

Он краном будет клацать!

Заплачет одинокая гора:

В железо заковали речь дружочка.

Теперь – одна, как матерь одиночка,

А ведь была ты

женщиной вчера.

вьюн

В лучшем случае, обвенчанном

С нерасчётливым вьюном,

Думать мне о покалеченном

Раскалённым, страстным днём?!

Стебель вверх – стрелою тянется…

Чаши ёжатся, тонк.

…Вверх и вверх, –

потом оглянется:

Он и почва – земляки.

Нет бы виться по заборчику,

Что в гнилушках и в тоске.

Но ему, вьюну-молодчику,

Строить замок на песке,

Чтоб сквозь щёлочки террасочки

Глазки слабенькой княжны

Не прощали зла

захватчику

Славной княжеской страны.

* * *

Зачем стремилась я сюда?

Здесь всё, к несчастью, изменилось.

…Ужель случится, как тогда,

Когда луна, как мяч, катилась?

Тогда луна была круглá.

Ну, а сейчас, в разгар июля,

Луна острá, как серп,

и зла,

Не обещая полнолунья.

Как больно мне теперь глядеть

Не на луну, на шею леса,

Пока на ней лунищи треть, –

Висит на шее, как повеса.

И не дождусь я, чтоб,

как встарь,

Округлым ликом малокровным

Луна над миром полусонным

Благословляла мой сентябрь.

* * *

Когда гудит сосны кровавый ствол,

В сырую землю тычутся иголки,

Я понимаю: не Мамай прошёл,

А лишь хозяин гладенькой двустволки.

Зачем опять, бездарный демократ,

Родную землю губишь за валюту? –

Фундамент роешь прямо под закат

Для финской бани, угодив уюту?

* * *

Я с возрастом зналась с рожденья.

Пригорок объели ветра:

Он сразу, с часов возвышенья,

Их жертва, – не их высота.

Узнать бы им, дерзким,

получше

Зыбучую силу песка:

Заплачет песчаная круча –

И жла в затишье виска

Уже напряглась, –

и порвётся,

Когда оголятся над ней,

Над кручей, привязанной к солнцу,

Канаты сосновых корней.

вид

Так спокойна река, как ещё не была!

Так сравнима река с зеркалами!

…Да и остров покинула молча ветла –

Вместе с листьями, вместе с ветвями.

Показалось мне: тысячи минули лет.

Показалось, что раны залижет

Тень ветлы, без которой немилый мне свет

Потускнеет, но станет мне ближе.

Устоял, точно вкопанный, вечный ивняк:

Бархатистый, наивный, вальяжный…

Так спокойна река!.. Сердце – сжато в кулак.

…Да и вид – чисто-чисто пейзажный.

И не стóят тогда даже визги пилы

И деревьев предсмертные корчи

В девяностых годах позабытой ветлы –

Той, чья тень перестройки короче.

* * *

Зачем, слабеющее зренье,

Всё обращаешься туда,

Где в полдень белого каленья,

Как закипевшая,

Вода

Сама с собой в полдневной речке

Должна о чём-то поболтать,

Хотя с утра синдромом речи

Я начала заболевать?

* * *

Перемены в погоде ценю.

Белый день –

он погиб на корню,

Но ещё остаются вершины

Сосен, метящих в полдень, в зенит.

…Ствол – в коре шоколадной на вид –

Вот у этой, – а что в сердцевине?

В сердцевине, где сердце, – тепло.

Лишь бы дятел не сделал дупло,

А нашёл себе пищу в заборе,

Чьи, как клавиши, доски –

бел

Там, где вотчина долгой жары,

И черн там, где плесень в фаворе

У пришедших с повинной дождей

К небесам, что струили елей

На пожухлые листья и травы,

Отгоняли от страждущих зной…

…Лишь бы дятел стучал заводной, –

И отстукивал звуки октавы.

* * *

Неужели июль холодел, чтоб не брать

Эти белые женские руки

В столь мужские свои, день за днём приближать

Час с изнеженным летом разлуки?

Оставаться одной одинокой душе

Предначертано свыше, пожалуй.

Только ей одиноче не будет уже

Даже в лето с жарой небывалой.

Но жара – за морями. И запад заныл:

Ведь жара для него непривычна.

…Тёплый ветер, ужели не выправишь крыл,

Чтоб сюда долететь хоть частично?

* * *

Не побоюсь оплакать – надо, надо! –

По воле гроз погибшее растенье,

Но и глухой завесой снегопада

Не натрудить бы мнительное зренье,

Что зиму подарило в чёрном цвете,

Когда все ветви – старческие вены,

Когда все беды – тжки и нетленны,

Пронизывают – напрочь! – толщь столетья.

Гляжу на звёзды: что же остаётся,

Когда вокруг – чредой – перевороты?

То красная в степь конница несётся,

То белых отступающие роты

Идут к реке и строят переправу…

И всё – зазря! И все-то канут в Лету.

…И только прут на берег волчьи травы –

Их волосы размётаны по вéтру.

* * *

Не думала тогда,

Что дождь мне будет мил,

Боялась одного:

Чтоб не разверзлись хляби.

А дождь – моя беда! –

Все дни и ночи лил

Затем, чтоб досадить стихи кропавшей бабе.

Без молний, без громóв –

Как пахарь, сеял хлеб,

Кропя сто тыщ борозд хозяйскими руками.

Дождь думал не о том, какой на свете век, –

Бросал зерно, бросал, играя желваками.

Поэт, пиши строфу о том, что соберёшь

Хотя б мешок зерна, потом – зерно помолешь!

…Но только льёт и льёт всё тот же долгий дождь,

И ты уж небеса о скором вёдре молишь.

* * *

Разве можно столичным умом

Осознать механизм перестройки?

Раскричались визгливые сойки

По-хозяйски в саду не родном.

Сойки сделали всё, что смогли:

Червячком червячка заморили

И отравой отважно запили

Из колдобин сиротской земли.

По суглинкам гуляли дожди.

…Было всё, что погоде угодно!

О крестьянском угодье

свободно

В теремах рассуждали вожди:

«Пораскинется в русскую ширь,

Разольётся морями пшеница –

И насытится наша столица!..

…Ну, а в хлебушек кинем имбирь».

* * *

Он погорел, июльский холод:

Зашёл с горушки роковой,

Как самолёт, чей опыт молод

И не окупится с лихвой.

И мне не быть рабою денег:

На них и крылья не купить,

Поскольку

врезались

в тот берег,

В который сильным волнам бить.

И если сердца катастрофу

Я вижу в том, что глох мотор,

Я не кляну за то эпоху:

Мой личный узок кругозор.

Но потепленье,

как и розу,

Я получу в своих мечтах.

И нету времени

морозу

Июль оставить на бобах.

* * *

…Похоже, август не зачах,

Хоть и напряг, пожалуй, вены,

Пока полмесяца в речах

Дождя

дождей играли гены.

А дождь, хотевший

проливным

Себе, любимому, казаться,

Всего лишь пел безделью гимн,

Дней трудовых боясь касаться.

И мы, раскрывшие зонты,

Своим делам сдались на милость,

С наивным дождиком на «ты»

Не перешли, – отгородились.

* * *

Между летечком и осенью

Прохлаждаться мне одной.

Тешу время безголосия

Тем, что время посевной

Грянет там, на воле вечности,

Где растает гололёд,

Где зима в своей сердечности

Для озябших шубы шьёт.

Если сердце отогреется

Возле тёплых батарей,

Пусть на то ещё надеется,

Что, возможно, побыстрей

Застучит, как будто не было

Ни упадка, ни хандры…

…И на то, что в клетках невода

Стайке рифм не до игры.

* * *

Этих осеней, веришь, не счесть:

Столько их на земле побывало!

А сегодня – об осени весть

В стихотворные строки попала.

Я о лете ещё напишу,

Даже если закопано в зиму.

Но теперь – не понять и ежу,

Почему он потворствует гриму:

Ходит в листьях – себе же во вред?! –

Как военный в летах – в камуфляже,