Николай Некрасов - Полное собрание стихотворений. Том 2 Страница 21

Всё ли нас, бедных, добром поминаете

Или забыли давно?…"

Не ужасайся их пения дикого!

С Волхова, с матушки Волги, с Оки,

С разных концов государства великого -

Это всё! братья твои – мужики!

Стыдно робеть, закрываться перчаткою,

Ты уж не маленький!.. Волосом рус,

Видишь, стоит, изможден лихорадкою,

Высокорослый, больной белорус:

Губы бескровные, веки упавшие,

Язвы на тощих руках,

Вечно в воде по колено стоявшие

Ноги опухли; колтун в волосах;

Ямою грудь, что на заступ старательно

Изо дня в день налегала весь век…

Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:

Трудно свой хлеб добывал человек!

Не разогнул свою спину горбатую

Он и теперь еще: тупо молчит

И механически ржавой лопатою

Мерзлую землю долбит!

Эту привычку к труду благородную

Нам бы не худо с тобой перенять…

Благослови же работу народную

И научись мужика уважать.

Да не робей за отчизну любезную…

Вынес достаточно русский народ,

Вынес эту дорогу железную -

Вынесет всё, что господь ни пошлет!

Вынесет всё – и широкую, ясную

Грудью дорогу проложит себе.

Жаль только – жить в эту пору прекрасную

Уж не придется – ни мне, ни тебе.

В эту минуту свисток оглушительный

Взвизгнул – исчезла толпа мертвецов!

"Видел, папаша, я сон удивительный,-

Ваня сказал, – тысяч пять мужиков,

Русских племен и пород представители

Вдруг появились – и он мне сказал:

"Вот они – нашей дороги строители!..""

Захохотал генерал!

"Был я недавно в стенах Ватикана,

По Колизею две ночи бродил,

Видел я в Вене святого Стефана,

Что же… всё это народ сотворил?

Вы извините мне смех этот дерзкий,

Логика ваша немножко дика.

Или для вас Аполлон Бельведерский

Хуже печного горшка?

Вот ваш народ – эти термы и бани,

Чудо искусства – он всё растаскал!"

– "Я говорю не для вас, а для Вани…"

Но генерал возражать не давал:

"Ваш славянин, англосакс и германец

Не создавать – разрушать мастера,

Варвары! дикое скопище пьяниц!..

Впрочем, Ванюшей заняться пора;

Знаете, зрелищем смерти, печали

Детское сердце грешно возмущать.

Вы бы ребенку теперь показали

Светлую сторону…"

– "Рад показать!

Слушай, мой милый: труды роковые

Кончены – немец уж рельсы кладет.

Мертвые в землю зарыты; больные

Скрыты в землянках; рабочий народ

Тесной гурьбой у конторы собрался…

Крепко затылки чесали они:

Каждый подрядчику должен остался,

Стали в копейку прогульные дни!

Всё заносили десятники в книжку -

Брал ли на баню, лежал ли больной.

"Может, и есть тут теперича лишку,

Да вот поди ты!.."- махнули рукой…

В синем кафтане – почтенный лабазник,

Толстый, присадистый, красный, как медь,

Едет подрядчик по линии в праздник,

Едет работы свои посмотреть.

Праздный народ расступается чинно…

Пот отирает купчина с лица

И говорит, подбоченясь картинно:

"Ладно… нешто… молодца!… молодца!…

С богом, теперь по домам, – проздравляю!

(Шапки долой – коли я говорю!)

Бочку рабочим вина выставляю

И – недоимку дарю…"

Кто-то "ура" закричал, Подхватили

Громче, дружнее, протяжнее… Глядь:

С песней десятники бочку катили…

Тут и ленивый не мог устоять!

Выпряг народ лошадей – и купчину

С криком "ура" по дороге помчал…

Кажется, трудно отрадней картину

Нарисовать, генерал?..

(1864)

48. ПРИТЧА О ЕРМОЛАЕ ТРУДЯЩЕМСЯ

Раньше людей Ермолай подымается,

Позже людей с полосы возвращается,

Разбогатеть ему хочется пашнею.

Правит мужик свою нужду домашнюю

Да и семян запасает порядочно -

Тужит, землицы ему недостаточно!

Сила меж тем в мужике убавляется,

Старость подходит, частенько хворается,-

Стало хозяйство тогда поправлятися:

Стало земли от семян оставатися!

1864

49. НАЧАЛО ПОЭМЫ

Опять она, родная сторона

С ее зеленым, благодатным летом,

И вновь душа поэзией полна…

Да, только здесь могу я быть поэтом!

(На Западе – не вызвал я ничем

Красивых строф, пластических и сильных,

В Германии я был как рыба нем,

В Италии – писал о русских ссыльных,

Давно то было… Город наш родной,

Санкт-Петербург, как он ни поэтичен,

Но в нем я постоянно сам не свой -

Зол, озабочен или апатичен…)

Опять леса в уборе вековом,

Зверей и птиц угрюмые чертоги,

И меж дерев, нависнувших шатром,

Травнистые, зеленые дороги!

На первый раз сказать позвольте вам,

Чем пахнут вообще дороги наши -

То запах дегтя с сеном пополам.

Не знаю, каково на нервы ваши

Он действует, но мне приятен он,

Он мысль мою свежит и направляет:

Куда б мечтой я ни был увлечен,

Он вмиг ее к народу возвращает…

Чу! воз скрипит! Плетутся два вола,

Снопы пред нами в зелени ныряют,

Подобие зеленого стола,

На коем груды золота мелькают.

(Друзья мои картежники! для вас

Придумано сравненье на досуге…)

Но мы догнали воз – и порвалась

Нить вольных мыслей. Вздрогнул я в испуге:

Почудились на этом мне возу,

Сидящие рядком, как на картине,

Столичный франт со стеклышком в глазу

И барыня в широком кринолине!..

1864

50-54. O ПОГОДЕ

Что за славная столица

Развеселый Петербург!

Слава богу, стрелять перестали!

Ни минуты мы нынче не спали,

И едва ли кто в городе спал:

Ночью пушечный гром грохотал,

Не до сна! Вся столица молилась,

Чтоб Нева в берега воротилась,

И минула большая беда -

Понемногу сбывает вода.

Начинается день безобразный -

Мутный, ветреный, темный и грязный.

Ах, еще бы на мир нам с улыбкой смотреть!

Мы глядим на него через тусклую сеть,

Что как слезы струится по окнам домов

От туманов сырых, от дождей и снегов!

Злость берет, сокрушает хандра,

Так и просятся слезы из глаз.

Нет! Я лучше уйду со двора…

Я ушел – и наткнулся как раз

На тяжелую сцену. Везли на погост

Чей-то вохрой окрашенный гроб

Через длинный Исакиев мост.

Перед гробом не шли ни родные, ни поп,

Не лежала на нем золотая парча,

Только, в крышу дощатого гроба стуча,

Прыгал град да извозчик-палач

Бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч,

И вдоль спин побелевших удары кнута

Полосами ложились. Съезжая с моста,

Зацепила за дроги коляска, стремглав

С офицером, кричавшим: "Пошел!"- проскакав,

Гроб упал и раскрылся.

"Сердечный ты мой!

Натерпелся ты горя живой,

Да пришлося терпеть и по смерти…

То случится проклятый пожар,

То теперь наскакали вдруг – черти!

Вот уж подлинно бедный Макар!

Дом-то, где его тело стояло,

Загорелся, – забыли о нем,-

Я схватилась: побились немало,

Да спасли-таки гроб целиком,

Так опять неудача сегодня!

Видно, участь его такова…

Расходилась рука-то господня,

Не удержишь!.."

Такие слова

Говорила бездушно и звонко,

Подбежав к мертвецу впопыхах,

Провожавшая гроб старушонка,

В кацавейке, в мужских сапогах.

"Вишь, проклятые! Ехать им тесно!"

– "Кто он был?" – я старуху спросил.

"Кто он был? да чиновник, известно;

В департаментах разных служил.

Петербург ему солон достался:

В наводненье жену потерял,

Целый век по квартирам таскался

И четырнадцать раз погорал.

А уж службой себя как неволил!

В будни сиднем сидел да писал,

А по праздникам ноги мозолил -

Всё начальство свое поздравлял.

Вот и кончилось тем – простудился!

Звал из Шуи родную сестру,

Да деньжонок послать поскупился.

"Так один, говорит, и умру,

Не дождусь… кто меня похоронит?

Хоть уж ты не оставь, помоги!"

Страх, бывало, возьмет, как застонет!