Андрей Вознесенский - Тьмать Страница 23

BАЙДАBАЙДАBАЙ

Семидесятые

«Скрымтымным» – это пляшут омичи?скрип темниц? или крик о помощи?или у Судьбы есть псевдоним,тёмная ухмылочка – скрымтымным?

Скрымтымным – то, что между нами.То, что было раньше, вскрыв, темним.«Ты-мы-ыы…» – с закрытыми глазамив счастье стонет женщина: скрымтымным.

Скрымтымным – языков праматерь.Глупо верить разуму, глупо спорить с ним.Планы прогнозируем по сопромату,но часто не учитываем скрымтымным.

«Как вы поживаете?» – «Скрымтымным…»Из-за «скрымтымныма» закрыли Крым.

Скрымтымным – это не силлабика.Лермонтов поэтому непереводим.Лучшая Марина зарыта в Елабуге.Где её могила? – скрымтымным…

А пока пляшите, пьяны в дым:«Шагадам, магадам, скрымтымным!»Но не забывайте – рухнул Рим,не поняв приветствия: «Скрымтымным».

Так спасают автогонщиков.Врач случайная, на ждавши «скорой помощи»,с силой в лёгкие вдувает кислород —рот в рот!

Есть отвага медицинская последняя —без посредников, как жрица мясоедная,рот в рот,не сестрою, а женою милосердиядушу всю ему до донышка даёт —рот в рот,одновременно массируя предсердие.

Оживаешь, оживаешь, оживаешь.Рот в рот, рот в рот, рот в рот.Из ребра когда-то созданный товарищ,она вас из дыханья создаёт.

А в ушах звенит, как соло ксилофона,мозг изъеден углекислотою.А везти его до Кировских Ворот!(Рот в рот. Рот в рот. Рот в рот.)Синий взгляд как пробка вылетит из-подвек, и лёгкие воздохнут, как шар летательный.Преодолевается летальныйисход…

«Ты лети, мой шар воздушный, мой минутный.Пусть в глазах твоихмной вдутый небосвод.Пусть отдашь моё дыхание кому-торот – в рот…»

Бобры должны мочить хвосты.Они темны и потаённы,обмакнутые в водоёмы,как потаённые цветы.

Но распускаются с опаскойдва зуба алою печалью,как лента с шапки партизанскойиль кактусы порасцветали.

Когда я придаю бумагечерты твоей поспешной красоты,я думаю не о рифмовке, —с ума бы не сойти!

Когда ты в шапочке бассейнойко мне припустишь из воды,молю не о души спасенье, —с ума бы не сойти!

А за оградой монастырской,как спирт ударит нашатырный,послегрозовые сады, —с ума бы не сойти!

Когда отчётливо и грубострекозы посреди полейстоят, как чёрные шурупыстеклянных, замерших дверей,

такое растворится лето,что только вымолвишь: «Прости,за что мне, человеку, это!С ума бы не сойти!»

Куда-то душу уносили —забыли принести.«Господь, – скажу, – или Россия,назад не отпусти!»

Опали берега осенние.Не заплывайте. Это омут.А летом озеро – спасениетем, кто тоскуют или тонут.

А летом берега целебные,как будто шина, надуваютсяольховым светом и серебряными тихо в берегах качаются.

Наверно, это микроклимат.Услышишь, скрипнула калиткаили колодец журавлиный, —всё ожидаешь, что окликнут.

Я здесь и сам живу для отзыва.И снова сердце разрывается —дубовый лист, прилипший к озеру,напоминает Страдивариуса.

Приценись ко мне в упор,бюрократина.Ты опаснее, чем вор,скупщик краденого!

Лоб краплёный полон мыслями,белый, как Наполеон,чёлка с круглыми залысинамилипнет трефовым тузом…

Символы предметов реютв твоей комнате паучьей,как вещевая лотерея:вещи есть – но шиш получишь!

Кражи, шмотки и сапфирызашифрованы в цифири:«4704… моторчик марки “Ява»,“Волга» (угнанная явно).Неразборчивая цифра… списанная машина шифера,пешка Бобби Фишера,ключ от сейфа с шифром,где деньги лежат.

200 000… гора Арарат,на остальные пятнадцатьномеров подрядвыпадает по кофейнойчашечке с вензелемотель “Украина»,печать райфина,или паникадило(по желанию),или четырёхкомнатная“малина»на площади Восстания,или старый “Москвич»(по желанию).236-49-45…непожилая,но крашеная под серебро прядьпоможет Вам украстьтридцать минут счастья +кофе в номер(или пятнадцать рублей денег).Демпинг!(Тем же награждаются все последующиечетыре номера.)

№ 14709… Памятник. Кварц в позолоте.С надписью “Наследник —тете».

Инв. № 147015… Библиотечный штамплиловый,золотые буквы сбоку:“Избранное поэта О-ва»(где сто двадцать строчекБлока).

№ 22100… Пока ещё неизвестно что.№ 48… Манто, кожаное, нохлоркой сведено пятно.

№ 1968… Судья класса А,мыло “Москва».

На оставшийся 21-й билетвыпадает 10 лет.

Размечтались, как пропеллер, —воровская лотерея:«Бриллианты миссис Тэйлор,и ворованные еюмногодетные мужчины,и ворованная иминефть печальных бедуинов,и ворованные темисамолёты в Йемене,и ворованное Времяваше, читатель, к этой теме,и ворованные Временемнаши жизни в море бренном,где ворованы ныряльщикомбриллианты нереальные,что украли душу, телоу бедняжки миссис Тэйлор…»

И на голос твой с порога,мел сметая с потолков,заглянёт любитель Блокаучастковый Уголков,потоскует синеокои уйдёт, не расколов.

(Посерьезнее Голгофучастковый Уголков.)

С этой ночи нет покоя.Машет в бедной головесиний махаон с каймоюмилицейских галифе.

Чуть застёжка залоснилась,как у бабочки брюшко.

Что вы, синие, приснились?Укатают далеко.(Где посылки до кило.)

Дочь твоя ушла, вернуласьи к окошку отвернулась,молода, худа и сжата,плоскозада, как лопатасо скользящим желобком, —закопает вечерком!

(С корешами вчетвером!)

Рысь, наследница, невеста.И дежурит у подъездавежливый, как прокурор,эксплуатируемый вор.

«Хорошо б купить купейныйв детство северной губернии,где безвестность и тоска!..Да накрылись отпуска.

Жжёт в узле кожанка краденая.Очищают дачу в Кратове.Блюминг вынести – раз плюнуть!Но кому пристроишь блюминг?…»

По Арбату вьюга дует…С рацией, как рыболов,эти мысли пеленгуетучастковый Уголков.

Вода и камень.Вода и хлеб.Спят вверх ногамиБорис и Глеб.

Такая мятнаявода с утра —вкус Богоматерии серебра!

Плюс вкус свободыбез лишних глазКак слово Бога —природы глас.

Стена и воля.Вода и плоть.А вместо соли —подснежников щепоть!

Он прёт на тебя, великолепен.Собак по пути зарезав.Лупи!Ну, а ежели не влепишь —нелепо перезаряжать!

Он чёрен. И он тебя заметил.Он жмёт по прямой, как глиссера.Уже между вами десять метров.Но кровь твоя чётко-весела.

Очнусь – стол как операционный.Кабанья застольная компанийкана восемь персон. И порционный,одетый в хрен и черемшу,как паинька,на блюде – ледяной, саксонской,с морковочкой, как будто с соской,смиренный, голенький лежу.

Кабарышни порхают меж подсвечников.Копытца их нежны, как подснежники.Кабабушка тянется к ножу.

В углу продавил четыре стулацентр тяжести литературы.Лежу.

Внизу, элегически рыдая,полны электрической тоски,коты с окровавленными ртами,вжимаясь в скамьи и сапоги,визжат, как точильные круги!

(А кот с головою стрекозы,порхая капроновыми усами,висел над столом и, гнусавя,просил кровяной колбасы.)

Озяб фаршированный животик.Гарнир умирающий поёт.И чаши торжественные сводятнад нами хозяева болот.

Собратья печальной литургии,салат, чернобыльник и другие,ваш хорменя возвращает вновь к Природе,оч. хор.,и зёрна, как кнопки на фаготе,горят сквозь мочёный помидор.

Кругом умирали культуры —садовая, парниковая, Византийская,кукурузные кудряшки Катулла,крашеные яйца редиски(вкрутую),селёдка, нарезанная, как клавиатураперламутрового клавесина,попискивала.Но не сильно.

А в голубых листах капусты,как с рокотовских зеркал,в жемчужных париках и бюстахвек восемнадцатый витал.

Скрипели красотой атласнойкочанные её плеча,мечтали умереть от ласкии пугачёвского меча.

Прощальною позолотойпетергофская нимфа лежала,как шпрота,на чёрством ломтике пьедестала.

Вкусно порубать Расина!

И, как гастрономическая вершина,дрожал на столеаромат Фета, застывший в кувшинках,как в гофрированных формочках для желе.И умирало колдовствов настойке градусов под сто.

Пируйте, восьмёрка виночерпиев.Стол, грубо сколоченный, как плот.Без кворума Тайная Вечеря.И кровь предвкушенная, и плоть.

Клыки их вверх дужками закручены.И рыла тупые над столом —как будто в мерцающих уключинахплывёт восьмивёсельный паром.

Так вот ты, паромище Харона,и Стикса пустынные воды.Хреново.Хозяева, алаверды!

Я пью за страшенную свободуотплыть, усмехнувшись, в никогда.Мишени несбывшейся охоты,рванём за усопшего стрелка!

Чудовище по имени Надежда,я гнал за тобой, как следопыт.Все пули уходили, не задевши.Отходную! Следует допить.

За пустоту по имени Искусство.Но пью за отметины дробин.Закусывай!Не мсти, что по звуку не добил.

А ты кто? Я тебя, дитя, не знаю.Ты обозналась. Ты вина чужая!Молчит она. Она не ест, не пьёт.Лишь на губах поблёскивает лёд.

А это кто? Ты ж меня любила!Я пью, чтоб в Тебе хватило силывзять ножик в чудовищных гостях.Простят убийство —промах не простят.

Пью кубок свой преступный, как агрессори вор,который, провоцируя окрестности,производил естественный отбор!

Зверюги прощенье ощутили,разлукою и хвоей задышав.И слёзы скакали по щетине,и пили на брудершафт.

Очнулся я, видимо, в бессмертье.Мы с ношей тащились по бугру.Привязанный ногами к длинной жерди,отдав кишки жестяному ведру,качался мой хозяин на пиру.

И по дороге, где мы проходили,кровь свёртывалась в шарики из пыли.

Из Роберта Лоуэлла