Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1 Страница 25

ТРИНАДЦАТАЯ ВЕСНА

Весна! весна! Грознейшая из весен!Вновь в сердце льешь мне голубое пламя ты…И вновь ведешь под тень тех ольх и сосен,Где было всё, что дорого для памяти…

Двенадцать лет назад, в таком же мае,В ручье лесном текучий жемчуг черпая,Я повстречалась, юная, немая,С моей подругой, с Музою, Эвтерпою.

Вложила в пальцы мне она сиринксу,В чело поцеловала загорелое, —И, лежа на траве, подобно сфинксу,Задумалась… И в первый раз запела я.

И в роще этой же и в том же мае,Костер сжигая, алый сверху дониза,Я встретила, веселая и злая,Любимца, друга, моего Адониса.

Меня он обнял, ласковый и дикий, —И вот в лицо, столь страшное и милое,В кудрях черней, душистей ежевики,Взглянула… И досель не разлюбила я.

Пускай ронял венок он, мной надетый, —Я вновь плету из роз и из сирени их,И воскресает он, святой, воспетый,Всегда, везде, во всех моих творениях…

Пусть мне не только радость – муку нес он, —Сменив сиринксу лирой семиструнною,Весной тринадцатой, весной из весенПою я и люблю, как в пору юную.

Здесь, далече от города,Под зарею вечернеюЯ в раздумье брожу вплоть до утренней…«Ты изведала горе, да!Всех минувших безмернее, —Шепчет явственно голос мне внутренний. —

В край родной свой и в милогоТы доселе так верила,Их уста твои пламенно славили.В год бунтарства бескрылого,Зла без цели, без мерилаИ они обманули, слукавили…

Что ж! Не розой увенчана,Но полынью отчизненной,Ты давно с испытаньями свыкнулась.Ты сильна, не как женщина…Не тобой ли, непризнанной,Лира новая дерзостно выгнулась…»

Поднимаю я голову:Розова неизменно высь,Но звезда в ней уж вспыхнула синяя…И от сердца тяжелогоОтлетает вдруг ненависть,Прочь мгновенное мчится уныние…

Да, клянусь, я сильна еще!Я-то стала ль невернее?..Нет. Лишь строже, светлей, целомудренней.И звездой, мне сияющей —Вот как эта – вечернею,Будет та ж, что была мне и утренней.

Бел плодовый мой сад…Всё развилóсь:Сливы, смородина…Но над ним уж висятТучи угроз…Ты ль это, родина?..

Вспомни: с юных ведь летШла я твоейДикою чащею, —Каждый лист твой воспетЛирой моей,Сладкозвучащею.

Ныне нет на ней струн.Кто ж их порвал?Уж не сама ли ты? —Другом стал тебе лгун,Недруг им стал.Кровью всё залито…

Но надежд потайныхРозовый цвет —В сердце, о родина…Столько гимнов златых,Солнечных летТщетно ль мной отдано?..

Уж цвели лазурные гиацинты,А березы были белы и голы…Стосковался ль в городе быть один ты,Иль вдали заслышал подруги голос? —

Только с дуновением легким утра,Словно на крылах, ты ко мне принесся —И, обняв, о бледный! о буйнокудрый!Целовал уста мои, грудь и косы…

Я же уклонялась, дика, как дева(Ибо за разлуку от ласк отвыкла),От горящих губ твоих вправо, влево,К сердцу ж близко-бьющемуся приникла…

После обошли мы родное место,Где для нас всё памятно и бесценно, —И, казалось, шли то – жених с невестой,Так мы были сдержаны и степенны.

Но в цветочных запахах, в хвойном шумеВновь во мне воскресла, как встарь, Паниска, —От весны и счастия обезумев,Видела я лик твой, склоненный низко…

И часы летели блаженно-быстро,Словно Ор смеющихся хороводы,И звенели вещих кукушек систры,И любви и жизни суля нам годы.

А душа моя вместе с ними пела,Что навек мной избран из всех один ты…Вкруг березы были, как портик белый,Как венки священные – гиацинты…

Часто, часто теперь я думаю,Как на родине жить нам далее.Не исполнить ли уж мечту мою —И надолго умчать в Италию?

Здесь жила, и творя и грезя, я…А теперь лишь молчу от боли я…Здесь нужна ль вообще поэзия?А моя… а моя тем более.

В самом деле, друг. Не пора ли намНа земле холма флорентийского,Разуверенным, опечаленным,Отдохнуть от житья российского?

Нет там тьмы, мятежей, насилия,Небо, море – такие синие.Золотеют на склонах лилии,Завивают дома глицинии…

Нам встречался бы скот с бубенчиком,Кампанилла со звоном жалобнымИ мадонна в цветах и с венчиком, —На пути хорошо уж стало б нам.

Поклонилась бы Ей, Младенцу яИ, забыв о былом загубленном,Попросила б: «Прими, Флоренция,Бедных русских – меня с возлюбленным».

Желтый дотлел закат – тухнет и тучится,В снежной черемухе иволга трелит…Сердце! Зачем же так биться и мучиться?Вот – он. Ничто уже нас не разделит.

Рядом сидим мы здесь, на подоконнике,Призрачен лик его, сумрачен локон,Вянет в стальной руке ветка вероники…О, человек этот! Словно сам рок он…

Темная реет мысль, кружится, крадется:Был ведь и с тою, другою, он тут же…Боже, какая боль! Иль не изгладитсяЭто из памяти? Смерть бы уж лучше…

Но, как всегда, без слов всё понимающий,Смотрит в глаза он мне, гладит мне руки, —В окнах же май стоит… Пламенный май еще.Прочь же, зимы преждевременной муки!

Белая брезжит ночь… Дышит черемуха…Скорбная иволга больше не трелит…Знай же и помни, друг: насмерть, без промаха,Сердце измена вторая прострелит.

На лугах блестят заводи весенние,Словно зеркала, круглые, большие.Около одной встала на колени я —И, глядясь, смеюсь звонко, от души я…

Вот он, дерзкий рот… Кос змеистых жгутики…О, до этих пор недурна я, право!А овал воды оплетают лютикиЖелто-золотой тусклою оправой…

Ты ж простерт в тени, там, где шаль разложена.Строен и ленив силуэт лежачий…Но мгновенье – и, нежный и встревоженный,Ты бежишь ко мне, так как я уж плачу.

И на ласки я с горечью ответила:«Полно! ведь уж нам каждому по тридцать…Молвить ли? Сейчас у себя заметилаВолос я седой… Вот он, серебрится».

Ты ж, услышав то, что тебе сказала я,Вырвал нить седин быстро и безбольноИ, прижавши к ней губы вечно-алые,Спрятал на груди и шепнул, довольный:

«Как я ждал его, этого волосика!Будешь с этих пор лишь моей, моей ты».И пошли мы вдаль солнечною просекой,Слыша в вышине жаворонков флейты…

Пой же, сердце, пой! Ныне ты увереноВ верности его, золотой, бесценной…Вешняя вода! Зеркало Венерино!Зеркало любви! Будь благословенно!..

Распустились ландыши – и звенят, звонят…Маленькие белые их колоколаЯ из постели уж слышу.Пробудись, любимый мой! Я спускаюсь в сад.Поспеши мне следовать, – я почти ушла…Тише ступай только, тише…

Тонок и таинственен тот цветочный звон,Как наивный Angelus, что летит с церквейВ Умбрии древней и дальней.К тишине молитвенной призывает он…Вот и ты, улыбчивый, стал еще светлей,Любящей, но и печальней…

О, когда б тот благовест долетел, дошелДо моих сородичей, ко всему глухих, —Сталь бы мечей затупела.Погляди, любимый мой, на златистых пчел:Как для общей утрени собирает ихКолокол маленький белый…

Вихрем майских бурь развилась сиреньВ темно-розовый, ароматный клуб, —И срезаю ее для свирели я…Смерчи бед вокруг, смерти каждый день,Мы ж, возлюбленный, средь весенних купСправим эллинов праздник Фаргелии.

Мы уйдем туда, в удаленный дол,Разведем огонь из пахучих хвой —Из сосновой коры и валежника,Мы прольем на грудь капли рос и смол,И сплету венки я и свой, и твойИз зеленой травы и подснежника.

Пусть идет раздор! пусть бунтует чернь!Пусть враждуют те, кто недобр и глуп! —А у нас здесь – любовь и веселие…О, кудрей твоих завитая чернь!О, вино твоих незакрытых губ!О, любовников праздник – Фаргелии!

В небе розы сплелисьПалевых зорь,Серые тениНá землю пали…

Мы с тобою сошлись, —Милый, не спорь! —Для наслажденийИ для печалей…

Горько пахнет вокругБледный паслен,Стон соловьиныйНезабываем…

Лишь предстанет нам вдругПризрак измен,Прошлого вины, —Как мы страдаем.

Золотой полумрак,Плещет вода,Месяц жемчужныйКлонится к голýбям…

Но лишь сблизим вот так,Милый, уста, —Рая не нужно…О, как мы любим!

Где сравненья найду,Чтобы был ты воспетГимном – не прозой,Жалкою прозой?

Разве в росном саду,Где раскрылись в рассветРанние розы,Разные розы.

Нежный лик твой, о друг,Я сравню только с ней,Желтою розой,Жалящей розой.

Прядь же вьющихся вкругБлаговонных кудрей —С темною розой,Ранящей розой…

С чем же равен твой рот?Лишь с сладчайшей из них —Алою розой,Жгущею розой.

Вот мой гимн тебе, вот.Голос замер, затих…В сердце – занозы…Роз тех занозы.

Как всё, подверглась перемене яЗа эти бурные года, —И, кажется, дерзка я менее,Но много тверже, чем тогда.

Пегасом заменила точно яТебя, славянский буйный тур.И не ищу звезду восточную,Но – западный златой Арктур…

Безумных маев уж одиннадцать,О, нет! Двенадцать отцвело, —Так как бровям темней не сдвинуться,Улыбкам вспыхивать светло.

Но всё же здесь, где полдни – зелены,А полночь – оголублена,Я снова радостна, как эллины,Как эолийки, влюблена.

Люблю – и в том лишь неизменна я —Его, кто зрел со мной и рос…И здесь нам – острова блаженные,Элизиум среди берез.

Да, мною ты любим не менее,Ты, для кого и явь, и сны,И цвет, и мрак, и тишь, и пениеМоей тринадцатой весны.

Не из тех я, что векПамятозлобствуют.Гнев отходчив во мне,Сердце же кроткое.Сафо

Если простила любимому,Родине не прощу ль? —Краю без края, так в май голубимому,Так златящемуся в июль.

Вон той березке, дико заломаннойИ всё же белой, как снег.Иль той лачуге с кровлей соломенной,Такой, как в девятый век.

Ширям и далям, ветрам всем растворенным,Но свежим, как райский сад,Где с пшеницей полынь и голубка с ворономСоседствуют и дружат.

Этому краю величья и немощи,Где нет непростимых обид…Где народ так младенчески нем еще,Но вот-вот уж заговорит…

Правда, глубокую рану яВ грудь приняла от него…Но сама я – не столь же странноеДля себя и других существо? —

Вот для ветреного любовникаЯ гимны из роз плету, —Так с упреком ли кольче терновникаК родине подойду?..Нет. Не покину я края отчегоВ чудной его судьбе,Ибо сердцем пылка, но отходчиваПодобно, о Сафо, тебе.

ЧАСТЬ II