Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы Страница 25

1941

Беженцы

Киев пал. Все ближе знамя Одина.На восток спасаться, на восток!Там тюрьма. Но в тюрьмах дремлет Родина,Пряха-мать всех судеб и дорог.Гул разгрома катится в лесах.Троп не видно в дымной пелене…Вездесущий рокот в небесахКак ознобом хлещет по спине.

Не хоронят. Некогда. И некому.На восток, за Волгу, за Урал!Там Россию за родными рекамиПять столетий враг не попирал!..Клячи. Люди. Танк. Грузовики.Стоголосый гомон над шоссе…Волочить ребят, узлы, мешки,Спать на вытоптанной полосе.

Лето меркнет. Черная распутицаХлюпает под тысячами ног.

Крутится метелица да крутится,Заметает тракты на восток.Пламенеет небо назади,Кровянит на жниве кромку льда,Точно пурпур грозного судьи,Точно трубы Страшного Суда.

По больницам, на перронах, палубах,Среди улиц и в снегах дорогВечный сон, гасящий стон и жалобы,Им готовит нищенский восток.Слишком жизнь звериная скудна!Слишком сердце тупо и мертво.Каждый пьет свою судьбу до дна,Ни в кого не веря, ни в кого.

Шевельнулись затхлые губернии,Заметались города в тылу.В уцелевших храмах за вечернямиПлачут ниц на стершемся полу:О погибших в битвах за Восток,Об ушедших в дальние снегаИ о том, что родина-острогОтмыкается рукой врага.

1941

Баллада <Эвакуация вождя из мавзолея в 1941 году>

Подновлен румяным гримом,Желтый, чинный, аккуратный,Восемнадцать лет хранимыйПод стеклянным колпаком,Восемнадцать лет дремавшийПод гранитом зиккурата, —В ночь глухую мимо башенВзят – похищен – прочь влеком.

В опечатанном вагонеВдоль бараков, мимо станций,Мимо фабрик, новостроекМчится мертвый на восток,И на каждом перегонеТолько вьюга в пьяном танце,Только месиво сыроеРваных хлопьев и дорог.

Чьи-то хлипкие волокна,Похохатывая, хныча,Льнут снаружи к талым окнамИ нащупывают щель…Сторонись! Пространство роя,Странный поезд мчит добычу;Сатанеет, кычет, воетПреисподняя метель.

Увезли… – А из гробницы,Никому незрим, незнаем,Он, способный лишь приснитьсяВот таким, – выходит самБез лица, без черт, без мозга,Роком царства увлекаем,И вдыхает острый воздухВ час, открытый чудесам.

Нет – не тень… но схожий с теньюКонтур образа… не тронувНи асфальта, ни ступеней,Реет, веет ко дворцуИ, просачиваясь сноваСквозь громады бастионов,Проникает в плоть живого —К сердцу, к разуму, к лицу.

И, не вникнув мыслью грузнойВ совершающийся ужас,С тупо-сладкой, мутной больюТолько чувствует второй,Как удвоенная воляВ нем ярится, пучась, тужась,И растет до туч над грустной,Тихо плачущей страной.

1942

* * *

Не блещут кремлевские звезды.Не плещет толпа у трибуны.Будь зорок! В столице безлуннойКак в проруби зимней, черно…Лишь дальний обугленный воздухПрожекторы длинные режут,Бросая лучистые мрежиГлубоко на звездное дно.

Давно догорели пожарыВ пустынях германского тыла.Давно пепелище остылоИ Новгорода, и Орла.Огромны ночные ударыВ чугунную дверь горизонта:Враг здесь! Уже сполохом фронтаТрепещет окрестная мгла.

Когда ж нарастающим гудомЗвучнеют пустые высотыИ толпы в подземные сотыСпешат, бормоча о конце, —Навстречу сверкают, как чудо,Параболы звезд небывалых:Зеленых, серебряных, алыхНа тусклом ночном багреце.

Читай! В исполинском размахеВращается жернов возмездья,Несутся и гаснут созвездья,Над кровлями воет сполох, —Свершается в небе и в прахеЖивой апокалипсис века:Читай! Письмена эти – вехаНародов, и стран, и эпох.

Декабрь 1941

* * *

      Ты еще драгоценнейСтала в эти кромешные дни.      О моем АвиценнеОборвавшийся труд сохрани.

      Нудный примус грохочет,Обессмыслив из кухни весь дом:      Злая нежить хохочетНад заветным и странным трудом.

      Если нужно – под поездТы рванешься, как ангел, за ним;      Ты умрешь, успокоясь,Когда буду читаем и чтим.

      Ты пребудешь бессменно,Если сделаюсь жалок и стар;      Буду сброшен в геенну —Ты ворвешься за мной, как Истар.

      Ты проносишь искусство,Как свечу меж ладоней, во тьме,      И от снежного хрустаШаг твой слышен в гробу и тюрьме.

      Так прими скарабея —Знак бессмертья, любви и труда.      Обещаю тебе яНавсегда, навсегда, навсегда:

      Может быть, эту ношуРазроняю по злым городам,      Всё швырну и отброшу,Только веру и труд не предам.

1958

* * *

А сердце еще не сгорело в страданье,Все просит и молит, стыдясь и шепча,Певучих богатств и щедрот мирозданьяНа этой земле, золотой как парча:

Неведомых далей, неслышанных песен,Невиданных стран, непройденных дорог,Где мир нераскрытый – как в детстве чудесен,Как юность пьянящ и как зрелость широк;

Безгрозного полдня над мирной рекою,Куда я последний свой дар унесу,И старости мудрой в безгневном покоеНа пасеке, в вечно шумящем лесу.

Я сплю, – и все счастье грядущих свиданийС горячей землею мне снится теперь,И образы невоплощенных созданийТолпятся, стучась в мою нищую дверь.

Учи же меня! Всенародным ненастьемГорчайшему самозабвенью учи,Учи принимать чашу мук – как причастье,А тусклое зарево бед – как лучи!

Когда же засвищет свинцовая вьюгаИ шквалом кипящим ворвется ко мне —Священную волю сурового другаУчи понимать меня в судном огне.

1941

* * *

А. А.        

И вот закрывается теплый дом,И сени станут покрыты льдом,

Не обогреет старая печь,И негде будет усталым лечь.

Часы остановятся на девяти.На подоконник – метель, мети!

Уже сухари, котелок, рюкзак…Да будет так. Да будет так.

Куда забросит тебя пурга?Где уберечься от бомб врага?

И где я встречу твои глаза?И все же поднял я руку за.

На хищный запад, гнездовье тьмы,Не ты пойдешь, а солдаты – мы;

Доверю жизнь я судьбе шальной,И только имя твое – со мной.

Теперь, быть может, сам ЯросветНе скажет демону русских «нет»:Он вложит волю свою в ножны,А мы —                свою —                                 вынимать должны.

Ремень ложится мне на плечо,А в сердце пусто и горячо.

Одно еще остается: верь! —И вот, закрылась старая дверь.

1941—1958

Ленинградский апокалипсис (поэма)

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые:

Его призвали всеблагие,

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был

И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил.

1

Ночные ветры! Выси черныеНад снежным гробом Ленинграда!Вы – испытанье; в вас – награда;И зорче ордена хранюТу ночь, когда шаги упорныеЯ слил во тьме Ледовой трассыС угрюмым шагом русской расы,До глаз закованной в броню.

2

С холмов Москвы, с полей Саратова,Где волны зыблются ржаные,С таежных недр, где вековыеРождают кедры хвойный гул,Для горестного дела ратногоЗакон спаял нас воединоИ сквозь сугробы, судры, льдиныЖивою цепью протянул.

3

Дыханье фронта здесь воочиюЛовили мы в чертах природы:Мы – инженеры, счетоводы,Юристы, урки, лесники,Колхозники, врачи, рабочие —Мы, злые псы народной псарни,Курносые мальчишки, парни,С двужильным нравом старики.

4

Косою сверхгигантов скошеннымКазался лес равнин Петровых,Где кости пней шестиметровыхТорчали к небу, как стерня,И чудилась сама пороша намПропахшей отдаленным дымомТех битв, что Русь подняли дыбомИ рушат в океан огня.

5

В нас креп утробный ропот голода.За этот месяц сколько раз мыПреодолеть пытались спазмы,Опустошающие мозг!Но голод пух, мутил нам головы,И видел каждый: воля, вера,Рассудок – в этих лапах серыхПодатливей, чем нежный воск.

6

Он заволакивал нам зрение,Затягивал всю душу студнем;Он только к пище, только к буднямСпешил направить труд ума…Свои восторги, озарения,Тоску, наитья, взрывы злобыРождает этот дух безлобый,Бесформенный, как смерть сама.

7