Владимир Нарбут - Стихотворения Страница 28

«Зачем ты говоришь раной…»

Зачем ты говоришь раной,алеющей так тревожно?Искусственные румянаи локон неосторожный.Мы разно поем о чуде,но голосом человечьим,и, если дано нам будет,себя мы увековечим.Протянешь полную чашу,а я — не руку, а лапу.Увидим: ангелы пашут,и в бочках вынуты кляпы.Слезами и черной кровьюсквозь пальцы брызжут на глыбы;тужеет вымя коровье,плодятся птицы и рыбы.И ягоды соком зреют,и радость полощет очи…Под облаком, темя грея,стоят мужик и рабочий.И этот — в дырявой блузе,и тот — в лаптях и ряднине:рассказывают о пузепо-русски и по-латыни.В березах гниет кладбище,и снятся поля иные…Ужели бессмертия ищеммы, тихие и земные?И сыростию туманаужели смыть невозможнос проклятой жизни румянаи весь наш позор осторожный?

РОССИЯ

Щедроты сердца не разменяны,и хлеб — все те же пять хлебов,Россия Разина и Ленина,Россия огненных столбов!Бредя тропами незнакомымии ранами кровоточа,лелеешь волю исполкомамии колесуешь палача.Здесь, в меркнущей фабричной копоти,сквозь гул машин вопит одно:— И улюлюкайте, и хлопайтеза то, что мне свершить дано!А там — зеленая и синяя,туманно-алая дугавосходит над твоею скинией,где что ни капля, то серьга.Бесслезная и безответная!Колдунья рек, трущоб, полей!Как медленно, но всепобеднаяточится мощь от мозолей.И день грядет — и молний трепетныхраспластанные веера на трупукажут за совдепами,на околевшее Вчера.И Завтра… веки чуть приподняты,но мглою даль заметена.Ах, с розой девушка — Сегодня! — Тыобетованная страна.

В ОГНЕ

Овраг укачал деревню(глубокая колыбель),и зорями вторит певнюпастушеская свирель.Как пахнет мятой и тминоми ржами — перед дождем!Гудит за веселым тыномпчелиный липовый дом.Косматый табун — ночное —шишига в лугах пасет,а небо, как и при Ное;налитый звездами сот.Годами, в труде упрямом,в глухой чернозем врослагорбунья-хата на самомотшибе — вон из села.Жужжит веретёнце, коконнаматывает рука,и мимо радужных оконкуделятся облака.Старуха в платке, горохомусыпанном, как во сне…В молитве, с последним вздохом,ты вспомнила обо мне?Ты вспомнила все, что было,над чем намело сугроб?..Родимая!Милый-милый,в морщинах прилежный лоб.Как в детстве к твоим коленамприжаться б мне головой…Но борется с вием-тленомкладбище гонкой травой;но пепел (поташ пожарищ)в обглоданных пнях тяжел…И разве в дупле нашаришьгнездо одичавших пчел;да, хлюпнув, вдруг захлебнетсябеременное ведро;журавль сосет из колодцастуденое серебро…Пропела тоненько пуля,махнула сабля сплеча…О теплая ночь июля,широкий плащ палача!Бегут беззвучно колеса,поблескивает челнок,а горе простоволосымглядит на меня в окно.Ах, эти черные ранына шее и на груди!Лети, жеребец буланый,все пропадом пропади!Прощайте, завода трубы,мелькай, степная тропа!Я буду, рубака грубый,раскраивать черепа.Мое жестокое сердце,не выдаст тебя, закал!Смотри, глупыш-офицерик,как пьяный навзничь упал…Но даже и в тесной сечея вспомню (в который раз)родимой тихие речии ласковый синий глаз.И снова учую, снова,как зерна во тьме орут,как из-под золы лиловойвербены вылазит прут.

ДОМБРОВИЦЫ

Сияй и пой, живой огонь,над раскаленной чашей — домною!В полнеба — гриву, ярый конь,вздыбленный крепкою рукой, —твоей рукой, страда рабочая!Тугою молнией звеня,стремглав летя, струит огромнаякатушка полосы ремня,и, ребрами валы ворочая,ворчит прилежно шестерня.А рядом ровно бьется пульсцилиндров выпуклых.И радугистальной мерещащийся груз,и кран, спрутом распятый в воздухе, —висят над лавой синих блуз.И мнится: протекут века,иссохнет ложе Вислы, Ладоги,Урал рассыплется под звездами, —но будет направлять рукапривычный бег маховика;и зори будут лить вино,и стыть оранжевыми лужами;и будет петь веретено,огнем труда округлено,о человеческом содружестве.

«России синяя роса…»

России синяя роса,крупитчатый, железный порох,и тонких сабель полоса,сквозь вихрь свистящая в просторах,кочуйте, Мор, Огонь и Глад, —бичующее Лихолетье:отяжелевших век оглядна борозды годины третьей.Но каждый час, как вол, упрям,ярмо гнетет крутую шею;дубовой поросли грубее,рубцуется рубаки шрам;и, желтолицый печенег,сыпняк, иззябнувший в шинели,ворочает белками елеи еле правит жизни бег…Взрывайся, пороха крупа!Свисти, разящий полумесяц!Россия — дочь!Жена!Ступай —и мертвому скажи: «Воскресе».Ты наклонилась, и ладоньмоя твое биенье чует,и конь, крылатый, молодой,тебя выносит — вон, из тучи…

СОВЕСТЬ

Жизнь моя, как летопись, загублена,киноварь не вьется по письму.Я и сам не знаю, почемумне рука вторая не отрублена…Разве мало мною крови пролито,мало перетуплено ножей?А в яру, а за курганом, в поле,до самой ночи поджидать гостей!Эти шеи, узкие и толстые, —как ужаки, потные, как вол,непреклонные, — рукой апостолаСавла — за стволом ловил я ствол,Хвать — за горло, а другой — за ножичек(легонький, да кривенький ты мой),И бордовой застит очи тьмой,И тошнит в грудях, томит немножечко.А потом, трясясь от рясных судорог,кожу колупать из-под ногтей,И — опять в ярок, и ждать гостейна дороге, в город из-за хутора.Если всполошит что и запомнится, —задыхающийся соловей:от пронзительного белкой-скромницейдетство в гущу юркнуло ветвей.И пришла чернявая, безусая(рукоять и губы набекрень)Муза с совестью (иль совесть с музою?)успокаивать мою мигрень.Шевелит отрубленною кистью, —червяками робкими пятью, —тянется к горячему питью,и, как Ева, прячется за листьями.

ЧЕКА

Оранжевый на солнце дыми перестук автомобильный.Мы дерево опередим:отпрыгни, граб, в проулок пыльный.Колючей проволоки низлоскут схватил на повороте.— Ну, что, товарищ?— Не ленись,спроси о караульной роте.Проглатывает кабинет,и — пес, потягиваясь, третсяу кресла кожаного.Нет:живой и на портрете Троцкий!Контрреволюция не спит:все заговор за заговором.Пощупать надо бы РОПИТ.А завтра…Да, в часу котором?По делу 1106(в дверях матрос и брюки клешем)перо в чернила — справку:— Есть.—И снова отдан разум ношам.И бремя первое — тоска,сверчок, поющий дни и ночи:ни погубить, ни приласкать,а жизнь — все глуше, все короче.До боли гол и ярок путь —вторая мертвая обуза.Ты небо свежее забудь,душа, подернутая блузой!Учись спокойствию, душа,и будь бесстрастна — бремя третье.Расплющивая и круша,вращает жернов лихолетье.Истыкан пулею шпион,и спекулянт — в истоме жуткой.А кабинет, как пансион,где фрейлина да институтки.И цедят золото часы,песка накапливая конус,чтоб жало тонкое косылизало красные законы;чтоб сыпкий и сухой песокшвырнуть на ветер смелой жменей,чтоб на фортуны колесорабочий наметнулся ремень!

Не загар, а малиновый пепел,и напудрены густо ключицы.Не могло это, Герман, случиться,что вошел ты, взглянул и — как не был!Революции бьют барабаны,и чеканит Чека гильотину.…………………………………..………………………………….Но старуха в наколке трясетсяи на мертвом проспекте бормочет.Не от вас ли чего она хочет,Александр, Елисеев, Высоцкий?И суровое Гоголя бремя,обомшелая сфинксова лапане пугаются медного храпажеребца над гадюкой, о Герман!Как забыть о громоздком уроне?Как не помнить гвоздей пулемета?А Россия?— Все та же дремотаВ Петербурге и на Ланжероне:и все той же малиновой пудройпосыпаются в полдень ключицы;и стучится, стучится, стучитсята же кровь, так же пьяно и мудро…

КОБЗАРЬ