Тёмная поэзия - Олег Хасанов Страница 28

«Извините, но он умер», – слышу в телефонной трубке…

«Алло, алло! Хоть кто-нибудь!»

Безумцы! Кругом одни безумцы!

Они захлёбываются воплями – юристы, писатели, хреновы интеллигенты!

Никто уже не сравнится с человеком прошлого.

С тем, например, кем была я!

Деньги, деньги – вечная нехватка денег!

Но!

Сто рублей и взамен взгляд лентяя-внука.

Тоже неплохо.

Соседка сверху – дряхлая глуховатая скелетина – таскается ко мне с разговорами о Боге.

«Покайся, Люба, – воет она. – Господь всё видит! Сама же знаешь, что нам недолго осталось!»

Да как она смеет равнять себя со мной?

Читаю шестую главу от Матфея…

Господь…

Если Женя сейчас у него, это хорошо.

Жаль, что не свидимся больше. Нечего мне там делать, в этом вашем раю.

Да и кто меня туда пустит?

«Алло, Господь?»

«Извините, но он умер»…

Глотаю тараканов, плавающих в остывшем супе.

Смотрю на завядшие цветы в вазе.

А на подоконнике один-единственный горшок с сухой землей – растения давно уже нет.

Тусклый свет сочится в комнату сквозь немытые стекла. Пищит автосигнализация…

В горшке что – правда земля?

Может, там мой прах?

Ночью пробрало – бежала до туалета. Лилась мерзость – непереваренные тараканы…

Утром дочь обвинила меня в том, что я за собой не смываю.

Ёбнутая!

Пальцы на ногах немеют; пронзительно ноют старые кости.

Ненавижу осень! Но она никогда не кончается.

Никогда, никогда.

Моя последняя осень, да…

А дальше наступит весна.

Навсегда, навсегда…

Наступит же – да?

Снилось море. Женя нырял с причала – такой молодой, загорелый…

Выныривал с пробитой головой, и кровь хлестала из раны, струилась по лицу.

Ублюдки! Даже не позволили забрать гроб!

Пришлось хоронить в чужом городе.

Его могила… Она ветшает из года в год, потому что за ней некому присмотреть.

Никто не навещает мертвецов, никому нет до них дела.

Остаются лишь пыльные фотографии и жилплощадь.

Так было всё – и всё прошло.

На стене крест. Труп Бога таращится на меня.

Беру телефон и набираю номер – из прошлого, откуда-то издалека.

«Да?»

«Здравствуйте, скажите, а Господь ещё жив? Могу я поговорить с ним?»

Заучиваю строки из шестой главы…

Телевизор бормочет, бормочет, вопит…

Ухожу на улицу. Ветер треплет волосы – хорошо-то как!

Нужно бы выкинуть мусор – столько всего накопилось!

Я, например.

Или нет?

Лучше выбросить семью.

Попросить у Женьки – пусть отыщет в своем компьютере новую.

Людей, которые будут разговаривать, а не кричать.

Ночью снова кипятком по стенам. И за холодильник. И под раковину.

Тараканы разбегаются, давлю их босыми ногами.

Из комнаты дочери один-единственный усталый вздох.

Эвелина говорит, чтобы я не давала Женьке денег – пускай идёт работать.

Я и не даю.

Сто рублей только если.

Женька улыбается. Уходит куда-то и снова приходит.

Прошу у него сигарету.

Бреду тёмной улицей.

Кругом грязный снег и грязные автомобили, незнакомые грязные лица…

Я когда-то тоже водила машину, пока менты не избили и не отобрали права.

«Ага, – соглашается Эвелина, а чуть позже шепчется с кем-то по телефону: – Да она пьяная вдрызг была, чуть человека не задавила. Вот и лишили прав. Зато теперь всем жалуется, что её избили…»

«Покайся, Люба!»

Жирное тело немеет, в груди холод.

Сердце сбивается с ритма, но я всё равно ворую коньяк из комнаты дочери.

Сигареты и ингалятор…

Какой была! Директор, уважаемый человек, спортсменка и активистка!

А ныне все нос воротят…

Мурка поёт свою песню. Глаза у неё зеленоватые, с хитринкой.

Сую ей под нос морковку.

«Хочешь?»

Не-а, не хочет…

Опять притащился сосед-алкаш. Накормила его супом.

Пока он хлебал, Эвелина состроила недовольную рожу.

Видите ли, не нравится ей, что тут «всякие ходят».

Возвращаюсь затемно, в голове шумит после водки, перед глазами всё пляшет.

Мир куда-то плывёт, плывёт… Ноги не держат.

Хочется что-то сказать дочери – что-то приятное, ласковое. Хочется извиниться за то…

…что я такая, какая есть.

Эвелина начинает верещать, будто свинья на бойне. Называет меня пьяницей и чокнутой.

«Совсем из ума выжила!» – кричит она и хлопает дверью.

Швыряю в неё тарелкой, затем ещё одной.

Тоже начинаю орать.

Боже, как мне всё это надоело! Как я устала!

Утром трещит голова.

А внучка ноет и ноет: это она есть не будет, то она есть не будет, в школу она тоже не пойдёт…

Всыпать бы ей ремня, чтоб выбить эти капризы.

Совсем девчонку разбаловали!

Эх, ненормальная семейка…

Соседка вновь бухтит о своем Боге.

Шамкает губами, тычет скрюченным пальцем в Библию.

Пока было надо, я верила. Теперь больше не надо.

Скоро всё равно помирать.

По стенам ползут тараканы; обои свисают, как кожа на руках и на животе.

Холодно. Очень-очень холодно в эту последнюю осень.

Щёлк-щёлк-щёлк – из комнаты Женьки.

Сто рублей у него в кармане.

«Алло, Господь! Алло, алло!..»

«Женщина, вам же русским языком сказано, что он умер!»

Умер?..

Как же страшно!

А вдруг там действительно ничего нет?

Куда я тогда отправлюсь? Кто меня приютит?..

Вся жизнь перед глазами, – все эти лица, лица…

Теперь я их помню!

Дни уходят, года уходят, но после всё возвращается.

Возвращаются имена, события, значимость того и другого…

И сердце больше не бьётся.

И я как никогда спокойна.

Простите меня!

Кроме вас у меня никого нет, и не было!

Ведь вы – моя семья, самые близкие люди!

И я любила вас. Как могла…

                                 ***

«…яко и мы оставляем должником нашим;

И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.

Яко Твое есть Царство и сила и слава во веки.

Аминь»

Артём Толмачёв

ЖИЗНЬ РАДИ СМЕРТИ

Впервые Артём Толмачёв начал сочинять в младших классах школы под впечатлением книги о Робине Гуде. Писал рассказы в школе, в институте. В какое-то время перешёл на сочинение стихотворений, преимущественно лирических. Со временем стихи стали приобретать трагический,