Дмитрий Быков - Блаженство (сборник) Страница 3

«Кто обидит меня – тому ни часа…»

«Кто обидит меня – тому ни часа,Ни минуты уже не знать покоя.Бог отметил меня и обещалсяЗа меня воздавать любому втрое.Сто громов на обидчика обрушит,Все надежды и радости отнимет,Скорбью высушит, ужасом задушит,Ввергнет в ад и раскаянья не примет.

Так что лучше тебе меня не трогать,Право, лучше тебе меня не трогать».

Так он стонет, простертый на дороге,Изувеченный, жалкий, малорослый,Так кричит о своем разящем Боге,Весь покрытый кровавою коростой;Как змея, перерубленная плугом,Извивается, мечется, ярится,И спешат проходящие с испугом —Не дыша, отворачивая лица.

Так что лучше тебе его не трогать,Право, лучше тебе его не трогать.

Так-то въяве и выглядит все это —Язвы, струпья, лохмотья и каменья,Знак избранья, особая примета,Страшный след Твоего прикосновенья.Знать, пригодна зачем-то эта ветошь,Ни на что не годящаяся с виду:Так и выглядят все, кого отметишь —Чтоб уже никому не дать в обиду.

Так что лучше Тебе меня не трогать,Право, лучше Тебе меня не трогать.

«Какой-нибудь великий грешник…»

Какой-нибудь великий грешник,Любитель резать, жечь и гнуть,Карманник, шкурник, кагэбэшник,Секир-башка какой-нибудь,Который после ночи блуднойДоцедит сто последних граммИ с головой, от хмеля трудной,Пройдет сторонкой в Божий храм,Поверит милости ГосподнейИ отречется от ворья, —Тебе не то чтобы угодней,Но интереснее, чем я.Емелькой, Стенькой, КудеяромОн волен грабить по ночамМоскву, спаленную пожаром,На радость местным рифмачам;Стрелять несчастных по темницам,Стоять на вышках лагерей,Похабно скалиться девицам,Терзать детей и матерей,Но вот на плахе, на Голгофе,В кругу семьи, за чашкой кофеПризнает истину твою —И будет нынче же в раю.Бог созиданья, Бог поступка,Водитель орд, меситель масс,Извечный враг всего, что хрупко,Помилуй, что тебе до нас?Нас, не тянувшихся к оружью,Игравших в тихую игру,Почти без вылазок наружуСидевших в собственном углу?Ваятель, весь в ошметках глины,Погонщик мулов и слонов,Делящий мир на половиныБез никаких полутонов,Вершитель, вешатель, насильник,Создатель, зиждитель, мастак,С ладонью жесткой, как напильник,И лаской грубой, как наждак,Бог не сомнений, но деяний,Кующий сталь, пасущий скот,На что мне блеск твоих сияний,К чему простор твоих пустот,Роенье матовых жемчужин,Мерцанье раковин на дне?И я тебе такой не нужен,И ты такой не нужен мне.

Одиннадцатая заповедь

Опережай в игре на четверть хода,На полный ход, на шаг, на полшага,В мороз укройся рубищем юрода,Роскошной жертвой превзойди врага,Грозят тюрьмой – просись на гильотину,Грозят изгнаньем – загодя беги,Дай два рубля просящему полтинуИ скинь ему вдогонку сапоги,Превысь предел, спасись от ливня в море,От вшей – в окопе. Гонят за Можай —В Норильск езжай. В мучении, в позоре,В безумии – во всем опережай.

Я не просил бы многого. Всего-то —За час до немоты окончить речь,Разрушить дом за сутки до налета,За миг до наводнения – поджечь,Проститься с девкой, прежде чем изменит,Поскольку девка – то же, что страна,И раньше, чем страна меня оценит,Понять, что я не лучше, чем она;Расквасить нос, покуда враг не тронет,Раздать запас, покуда не крадут,Из всех гостей уйти, пока не гонят,И умереть, когда за мной придут.

Август

1. «Сиятельный август, тончайший наркоз…»

Сиятельный август, тончайший наркоз.В саду изваяньеГрустит, но сверкает. Ни жалоб, ни слез —Сплошное сиянье.

Во всем уже гибель, распад языка,Рванина, лавина, —Но белые в синем плывут облакаИ смотрят невинно.

Сквозь них августовское солнце палит,Хотя догорает.Вот так и душа у меня не болит —Она умирает.

2. «Осень пахнет сильной переменой…»

Осень пахнет сильной переменой —И вовне, и хуже, что во мне.Школьникам эпохи безвременнойХочется погибнуть на войне.

Мечется душа моя, как будтоСтыдно ей привычного жилья.Жаль, что не дотягивать до бунтаНе умеем Родина и я.

Надо бы меняться по полшага,Чтобы не обваливаться враз.Всякий раз взрывается полшара,Как терпенье кончится у нас.

Все молчит в оцепененье чудном.Кастор с братом дремлют на посту.Гастарбайтер с гаденьким прищуромВыметает ломкую листву.

Августейший воздух загустевшийРазгоняет пришлая метла,Разметая в жизни опустевшейМесто, чтобы сжечь ее дотла.

Будет все, как водится при взрыве —Зов сирены, паника родни,Зимние, голодные и злые,Оловом окрашенные дни.

Но зато рассвета багряница,Оторопь сучья и дурачья,Сладость боя, свежесть пограничья —Нищая земля, еще ничья!

Все, что было, рухнет в одночасье.Новый свет ударит по глазам.Будет это счастье иль несчастье?Рай в аду, вот так бы я сказал.

И от этих праздников и боенВсе сильней душа моя болит,Как страна, в которую не встроенМеханизм ротации элит.

«Оставь меня с собой на пять минут…»

Оставь меня с собой на пять минут —Вот тут,Где шмель жужжит и старец рыбу удит,Где пруд и сквер,А не в какой-нибудь из адских сфер,Где прочих собеседников не будет.

Оставь меня с собой на пять минут.СойдутПотоки страхов, сетований, жалоб —И ты услышишь истинную речь.«Дать стечь» —Молоховец сказала б.

У Петрушевской, помню, есть рассказ —Как разО том, как одинокий паралитикВстречает всех угрюмым «мать-мать-мать»,И надо ждать,Покуда жалкий гнев его не вытек.

ПотомОн мог бы поделиться опытомЗажизненным, который в нем клокочет, —Минут пятнадцать надо переждать.Пусть пять.Но ждать никто не хочет.

…Сначала, как всегда, смятенье чувств.Я замечусь,Как брошенная в комнате левретка.Мне трудно вспомнить собственный язык.Отвык.Ты знаешь сам, как это стало редко.

Так первая пройдет. А на второйСлетится ройВоспоминаний стыдных и постылых.Пока они бессмысленно язвят,Придется ждать, чтоб тот же самый взглядРазмыл их.

На третьей я смирю слепую дрожь.Хорош.В проем окна войдет истома лета.Я медленно начну искать слова:Сперва —Все о себе. Но вытерпи и это.

И на четвертой я заговорюК царюНебесному, смотрящему с небес, но —Ему не надо моего нытья.Он больше знает о себе, чем я.Неинтересно.

И вот тогда, на пятой, наконец —Творец,Отчаявшись услышать то, что надо, —Получит то, зачем творил певца.С его лицаИсчезнут скука и досада.

Блаженный лепет летнего листа.ПростаПросодия – ни пыла, ни надрыва.О чем – сказать не в силах, видит Бог.Когда бы мог,Мне б и пяти минут не надо было.

На пять минут с собой меня оставь.Пусть явьРасступится – не вечно же довлеть ей.Побудь со мной. Мне будет что сказать.Дай пять!

Но ты опять соскучишься на третьей.

«Ведь прощаем мы этот Содом…»

Ведь прощаем мы этот СодомСловоблудья, раденья, разврата —Ибо знаем, какая потомЗа него наступила расплата.

Им Отчизна без нас воздает.Заигравшихся, нам ли карать их —Гимназистов, глотающих йодИ читающих «Пол и характер»,

Гимназисток, курсисток, мегер,Фам фаталь – воплощенье порока,Неразборчивый русский модернПополам с рококо и барокко.

Ведь прощаем же мы моветонВ их пророчествах глада и труса, —Ибо то, что случилось потом,Оказалось за рамками вкуса.

Ведь прощаем же мы КузминуИ его недалекому другуТу невинную, в общем, вину,Что сегодня бы стала в заслугу.

Бурно краток, избыточно щедр,Бедный век, ученик чародеяВызвал ад из удушливых недрИ глядит на него, холодея.

И гляжу неизвестно куда,Размышляя в готическом стиле —Какова ж это будет беда,За которую нас бы простили.

«Смерть не любит смертолюбов…»

Смерть не любит смертолюбов,Призывателей конца.Любит зодчих, лесорубов,Горца, ратника, бойца.

Глядь, иной из некрофилов,С виду сущее гнилье,Тянет век мафусаилов —Не докличется ее.

Жизнь не любит жизнелюбов,Ей претит умильный вой,Пухлость щек и блеск раструбовИх команды духовой.

Несмотря на всю науку,Пресмыкаясь на полу,Все губами ловят руку,Шлейф, каблук, подол, полу.

Вот и я виюсь во прахе,О подачке хлопоча:О кивке, ресничном взмахе,О платке с ее плеча.

Дай хоть цветик запоздалыйМне по милости своей —Не от щедрости, пожалуй,От брезгливости скорей.

Ах, цветочек мой прекрасный!Чуя смертную межу,В день тревожный, день ненастныйТы дрожишь – и я дрожу,

Как наследник нелюбимыйВ неприветливом домуУ хозяйки нелюдимой,Чуждой сердцу моему.

«Со временем я бы прижился и тут…»