Маргарита Агашина - Бабья доля (сборник) Страница 3

«Я опять убегу!..»

Я опять убегу!И на том берегу,до которого им не доплыть,буду снова однадо утра, дотемнапо некошеным травам бродить.

Возле старой ольхи,где молчат лопухи,плечи скроются в мокрой траве.И твои, и мои,и чужие стихиперепутаются в голове.

Я пою про цветы,потому что и тына каком-нибудь дальнем лугуходишь, песней звеня.И напрасно меняждут на том,на другом, берегу!

«Одна в поле греча…»

Одна в поле греча,а от пчел нет житья!Одна в году встреча,да и та не моя.

И песни, и речи —не отстанут друзья.Одна в году встреча,да и та не моя.

«Я об этом не жалею…»

Я об этом не жалеюи потом жалеть не буду,что пришла я первой к пруду,что поверила тебе я.Тонко-тонко,гибко-гибконикнут вётлы над прудами…

Даже первая ошибказабывается с годами.

Я об этом не жалела,что вчера тебя встречая,ничего не замечая,я в глаза твои смотреладолго-долго,много-много.А теперь ресницы – вниз…

Даже узкая дорогаможет на две разойтись.

«Ты уходишь в синий вечер…»

Ты уходишь в синий вечер…Ветер с поля пахнет гарью,носит семя спелой гречи,гнёт к ногам иван-да-марью.

Ветер может всё на свете!А сегодня мне понятно:ты уйдёшь!И даже ветерне вернёт тебя обратно.

«Я раздвину занавеси окон…»

Я раздвину занавеси окон,я все двери настежь распахну,чтобы ты издалека-далёкаувидал сейчас меня одну.

Пусть влетит холодный ветер в двери,волосы и платье теребя…Я хочу, чтоб ты навек поверилв то, что мне не выжить без тебя.

«На высоком берегу…»

На высоком берегуя стою.Эту песню берегу —не пою.

Кто-то бегает в пылибосиком.Улетают журавликосяком.

Отцветает бересклету плетней.Разгорается рассветвсе сильней.

Тихий вечер,коноплю теребя,помнит-знает,как люблюя тебя.

«Ты меня неразгадкой не мучай…»

Ты меня неразгадкой не мучай:ты сказал, что однажды в годуи берёза бывает плакучей,не стыдясь, у людей на виду.

Я встречала плакучие ивы,горем гнутые поросли лоз,помню жгучие слёзы крапивы,но не знала плакучих берез.

А сегодня примчались к берёзеневесенние тёмные грозы,и катились в зелёную озимьзолотые холодные слёзы.

«Снова до рассвета…»

Снова до рассветапесня по равнине:«Как бы мне, рябине…Как бы мне, рябине…»

Снег ко мне на плечиветром нанесло.Никого навстречунету, как назло.

Медленней и строжезимняя заря.Промелькнёт прохожийвозле фонаря.

И опять ни звукана моей дороге.Будет та же скука,той же быть тревоге.

Той же быть кручине,те же сны приснятся…«Как бы мне, рябине,к дубу перебраться?»

Август

Поздний август пришел без оглядки,задохнулся, устал, заспешил.Он осинам бордовые латкина зелёные платья нашил.

Под еловые сизые лапыпобросал с перехлёстом дождейсыроежек лиловые шляпыи косматые губы груздей.

Взбудоражил тихоню Ветлугу,приподнял и размыл берега;разметал по колхозному лугумолодые крутые стога.

В палисаднике вянет крушина,жернова захлебнулись зерном.На дороге буксует машина,до отказа гружённая льном.

Хлеб 47-го

Может быть, забудется и это:как, проклятым полымем паля,жгло хлеба засушливое лето,и от боли трескалась земля.

Как в домах – больным, по уговору —береглась последняя трава,и сухую липовую кору,скрежеща, мололи жернова.

Но запомню: проливные грозы,золочёный колос у плеча,длинные, скрипучие обозыв бубенцах и лентах кумача;

и вчера, увидя море хлеба,на колени став у поля ржи,на голос, поднявши руки в небо,плакала старуха у межи.

Стихи о детстве

Мне ни правдами, ни сказкамине забыть такой поры…Там звенящими салазкамикто-то падает с горы.

Там блестят и пахнут шишкаминачала январей.Там боялась я с мальчишкамиловить нетопырей.

Там ветра поют тростинкамиу маленькой реки,и под тонкими осинкамисидят боровики.

Там сугробы пахнут вёснами(звончей, ручей, журчи!),а под мартовскими соснамитокуют косачи;

а метелями крылатыми,когда вокруг темно,ходит серый волк с волчатамипод мамино окно;

и, рванув цепями тряскими,воют псы у конуры…Мне ни правдами, ни сказкамине забыть такой поры!

…А вечер пришёл, и посёлок улёгся,и тучи закрыли луну и звезду.И я воровала лиловые флоксыв заросшем малиной соседском саду.

В гривастой траве – ни дорожки, ни следа,в обнимку с крапивой стоят лопухи.Я ночью однажды из окон соседауслышала: кто-то читает стихи.

И я пробиралась вдоль мокрого сада,и боль, и дыханье в груди затая,и слышала в окнах: «Гренада, Гренада!»И снова: «Гренада, Гренада моя!»

Я, тесно прижавшись к некрашеной стенке,забыла на клумбе чужие цветы,забыла, что жжет от крапивы коленки,забыла, что очень боюсь темноты!

…Расходятся тучи; протяжно и звонко,горласто и долго орут петухи.А в мокрой крапиве босая девчонкадрожит от росы и бормочет стихи.

И прибегал зелёный май!..И мы бросали дневники!И в роще около рекиТебе кричала я:– Поймай!

Мальчишка мой,мальчишка мой!Поймай мне майского жука!..Мы возвращались с полутьмойиз зарослей березняка.

И ты, сбивая с трав росу,качал берёзку в две руки,и мне в косынку и косувцеплялись майские жуки.

Потом забылся школьный класси пыльный город у реки,и не боятся больше нассмешные майские жуки.

Но, как и ты года назад,забросив скуку дневников,мой маленький вихрастый брат,конечно, ловит тех жуков.

И я пишу письмо домой,и я прошу издалека:– Мальчишка мой!..Братишка мой,поймай мне майского жука.

Тихо шепчутся страницы,в лампе горбится фитиль…В дальний путь за Синей Птицейвышел маленький Тиль-Тиль.

Окна настежь, двери настежь,словно вдаль из-за углаза большим крылатым счастьемночь мальчишку позвала.

Словно был за темной дверьюпуть к заветному гнезду,словно птица в синих перьяхждёт его в своем саду.

Тихо шепчутся страницысиней стаей легких птиц…На подушке сон гнездится,не поднять уже ресниц.

И пускай ему приснится,что лежит у ног егодальний путь за синей птицей,птицей детства моего.

На окне в геранях тонко-тонкосолнце перепутало лучи.За окном больничная трёхтонкаи на ней – знакомые врачи.

Были все какие-то другие;стыл обед в кастрюлях на шестке.Синий том «Военной хирургии»спрятался в отцовском рюкзаке.

Мама становилась всё бледнее.Грузовик сигналил со двора.Из-за окон крикнули:– Пора!..Стало всё яснее и страшнее.

Громкие тяжелые рыданья,всё слилось, ни взгляда, ни лица;кто-то крикнул:– Дочка, до свиданья! —голосом любимого отца.

Отмелькала лугом Волчья Яма.Грузовик скрывается за рвом…Никогда не плакавшая мамаслёзы вытирала рукавом.

Встала у открытого окна,плача и других не утешая,и сказала медленно:– Война…Хорошо, что ты уже большая…

О первой любви

Инне Гофф

Тесный мир для девочки просторен.Все шаги и быстры, и легки.Девочке хотелось, чтоб Печоринвдруг в неё влюбился от тоски.

Девочка не ведывала горя,Глядя в мир из детского окна.А большие воды на Печорене дают заглядывать до дна,

скрадывают отзвуки и краски,сглаживают камни и пески…Девочка придумывала сказкии мечту – влюбиться от тоски.

Девочка, открой окно пошире,не кричи, не плачь и не зови!Ты поймешь в невыдуманном миресилу не придуманной любви.

Две зимы черёмухами вьюги,две весны черёмухи пургой…Говорят, что мы с тобой подруги,что одна – ни шагу без другой.

Мы с тобой играли в разных кукол,и у детства памятных дверейнас с тобой по-разному баюкалтихой песней голос матерей.

И твои каштановые парки,может, и не знали ничего —дальнего поселка у Игарки,Пихт и кедров детства моего.

Были руки неловки и робки.Я плела задумчивый венок.Вдруг за дальним озером у сопкивыстрелил соседский паренёк.

Он не думал, осторожно целясьпрямо в грудь большому крохалю,как тогда на всю тайгу хотелосьгромко крикнуть: «Я тебя люблю!»

Вывернулось сердце наизнанку,ночью дым от выстрела – во сне…Но забыт тот паренёк с берданкойв бисерном, цветастом зипуне.

…А потом – берёзовые тенина верандах подмосковных дач,и летит на школьной перемененевесомый волейбольный мяч.

И – мальчишка в клетчатой рубашке…А потом из рук моих к немулепестки оборванной ромашкиветер уносил по одному…

В платье, разрисованном горошком,как в мечте ждала я, как во сне…но не по цветным лесным дорожкамв первый раз любовь пришла ко мне.

По Лесной, Полянке или Пресне —я не знала улиц городских…Шумный город замер и затихнад моей, не городскою, песней.

Песня слов и выдумок сильней!Если трудно – песню позови!Песня стала спутницей моейпервой, не придуманной, любви.

Не дадут литые тротуарывырасти былинке-лебеде…Тонут потухающие фарыв москворецкой медленной воде.

А шаги – отчётливей и реже,а слова – нежнее и смелей:ты остановился на Манеже,у кремлёвских, тонких тополей.

И, решив, что нам с тобой не нужноглубины волнений и тревог,предложил торжественную дружбудо конца отдельных двух дорог.

…Я смотрела в самые глаза,веря с полуслова, с полувзгляда,и решала: если ты сказал,значит, это только так и надо.

Значит, только так тому и быть!И пройду, не оглянувшись, мимо.И нетрудно даже разлюбить,если так потребовал любимый!

Я решила разлюбить… И вдругвздрогнула от боли и испуга:ты сказал неправду – ты не друг,ты гораздо больше просто друга!

И ты ещё, ещё, ещё придёшь!Опять такой же шумный и упрямый.И снова дробь выстукивает дождьпо переплётам пропылённой рамы.

И снова гром грохочет горячо,и тучи наливаются свинцом.Ты подойдёшь и тронешь за плечо,и повернёшь меня к себе лицом.

Стихнет ливень, обрываясь с крыш,выскользнут страницы из руки,ты, не узнавая, замолчишь,уберёшь ладонь с моей щеки;

ты увидишь новые глаза,радостью залитые до края.И тогда, о чём-то вспоминая,ты услышишь, как сильна гроза!

Сразу станет комната узка,и в углах, и на окне темно.И рванётся тонкая рукараспахнуть тяжёлое окно,

чтоб навстречу хлынула весна,ни тоски, ни счастья не тая!…А девчонка с книгой у окна —это, может, даже и не я!

Это, не досматривая сны,забывая отдых и уют,девушки и юноши странысессию весеннюю сдают.

Это, наклонившись над столом,не уснув до утренней звезды,пятикурсник вписывал в дипломгоры малахитовой руды.

Это вышли эвенки в тайгудобывать для Родины меха;это на высоком берегувспарывают землю лемеха;

и моя веселая роднявасильковой волжской сторонырассыпает зёрна ячменяв борозды безудержной весны;

это стынут завязи айвыв золотых садах Алма-Аты;это на окраинах Москвыстроятся дороги и мосты;

голубыми звёздочками льнакостромские искрятся края…И идёт над Родиной весна,ни любви, ни счастья не тая!

Меня посылает райком