Дмитрий Кимельфельд - В те времена Страница 3

1978 г.

«Они проснулись поутру…»

* * *

Они проснулись поутру,И пили чай, хрустя хлебцами.Бельё качалось на ветруНа леске между деревцами.

Он выбегал, накинув шарф,По лестнице в притихший дворик.Пустую банку вороша,Он восклицал: «Ах, бедный Йорик!»

И был апрель. И по рекеСпешили грузовые баржи…И двушка в тёплом кулакеБыла потёртым знаком кражи.

Он набирал шесть долгих цифрИз углового автомата,И обещал билеты в цирк,И улыбался виновато.

Он заходил к себе домой,Читал унылую запискуИ восседал за стол хромой.И ел холодную сосиску.

Потом ложился на диванИ, проглотив четыре строчки,Заваливался, как в туман,Не сняв ботинки и сорочку.

Он молча вглядывался в тьму,Ища итог судьбы печальной,И там мерещилась емуДругая жизнь. И берег дальний.

1979 г.

«Мне снился старый дом…»

* * *

Мне снился старый домВ ряду построек ветхих,Издерганные веткиНад мокрым сентябрем…В одном окне пылалСвет таинства былогоИ лестница отлогоК входной двери вела.И там, за дверью той,Как в мякоти сугробаСиял высоколобоОгарок золотой.Листвы желтевшей черньЗа окнами вращалась.И мне не воспрещаласьЗаносчивость речей.Был в комнате разладБивака кочевого.И наш полночный сговорКак ангел был крылат.Струясь, как полотно,Свет падал к изголовью…Что мы зовем любовью —Теперь не все ль равно?Что сбудется еще —Загадывать не смейте.Мы не в ладах с бессмертьем —У нас с ним свой расчет.Пока ж в живой високСтучится кровь ребристо, —И ныне мне, и присноПриснится этот сон.

«Вечереет. В доме тишь и запустенье…»

* * *

Вечереет. В доме тишь и запустенье.Пахнет серой и паленой пахнет шерстью…И нам видится движенье света к тениКак извечное движенье к совершенству.

Тьма густеет, сахарится, как варенье,Налипает на ладони мокрых листьев,Будто день всего прошел от СотвореньяИ Господь не одичал от горьких истин.

Желтый глаз луны в реке мигает сонно,Желтизной горят черемухи манжеты,Будто плод запретный все еще не сорванНе записаны библейские сюжеты…

И такая тишина в саду латунном,Будто нет еще ни рая, ни чистилищ,Будто мы еще заносчивы и юныИ как следует любить не научились.

Песенка уличного фонаря

Вот и снова коричневый пёсС грустным взглядом ковёрного клоунаСвою лапу занёс,На хозяйский косясь поводок.Гирька серого утра,В медь трамвайного уха закована,Тянет ходики дня,На которых грустит холодок.

Не приходит фонарщик давно,Чёрный шарф и цилиндр его вылиняли,Семь надежд, постарев,Словно галки, кричат на дворе.Длинный дом замычал,И из входа, как капли из вымени,Потекли чьи-то лица,Не видящие фонарей.

Мне бы в полдень на солнце повыть,Ошалев от тоски, рваться с привязи,И валяться в пыли,И жестянку зубами скрести…И фонарщика звать,Шерсть плешивую в горечи вывозив,Чтоб он тёплой рукойВдруг погладил меня по шерсти.

Но густая спускается ночьПо ступенькам насупленной лестницы,И проснувшиеся фонари,Улюлюкая, гонят тихонь.И толпятся вокруг мои улицы,Словно наперсницы,Будто это для нихЯ похитил сегодня огонь.

Эта слава ночная мояБудет длиться недолго и трепетно —До полоски зариИ до первых трамвайных звонковИ тогда только псы,Ошалев от хозяйского лепета,Будут сладкие слюниРонять со своих языков.

Экскурсовод

Экскурсовод был говорлив.Он бредил белыми ночами.Но, высшим долгом опечален,Твердил про озеро Разлив

Нева в течении своёмПо-прежнему была державна,Быки мостов срезая плавноТяжёлым серым остриём.

А я смотрел, как Всадник МедныйУже который век, помедлив,Вздымает лошадь на дыбыВ зените царственной судьбы.

Только лошадь и змея —Вот и вся его семья…

Он очи грозные ярил,Полкам даруя смерть и славу!И мчался там, у стен Полтавы,Не царь — архангел Гавриил!

Дождь скулы лошадей хлестал…И опечаленный МазепаК усищам гетманским нелепоМарии прижимал уста…

На сером камне Всадник МедныйОстановил свой бег победный,Усища медные вонзивВ свинцовость петербургских зим.

Только лошадь и змея —Вот и вся его семья…

…Наш гид из ворота плащаЧитал стихи — их знает всякий…А мы глядели на Исакий,Провинциально трепеща.

Меня в гостинице ждалаОдна изящная брюнетка,Которую прозвал я метко:«Адмиралтейская игла»…

И мы ушли… А Медный ВсадникНе смог покинуть бедный садик,Где уготовано емуЦарить извечно одному…

Только лошадь и змея —Вот и вся его семья…

1985 г.

С каждым вдохом

С каждым вдохом, с каждым взглядомУже круг друзей моих:Снегопадом, снегопадомЗасыпает лица их…Засыпает, засыпаетИх улыбки и дома.Наша нежность засыпает…Что поделаешь — зима…

Снежным обручем окован,Вспоминаю, как в бреду,Будто полем васильковымС другом милым я иду…Запах солнца, запах пыли,Жар июльской кутерьмы…Кто-то спросит: «Это мы ли?»Я отвечу: «Это мы».

Это мы, и отголосокМотыльковых наших днейПроступает, как набросок,На оконном полотне.Как намокшая сорочка,Тьма прилипла к январю.Распрощаемся — и точка.Дай вот только докурю…

Распрямятся половицы,Дверь закроется в сенцах…Мы не звери, мы не птицы —Нашей спячке нет конца.Вьюга бродит как слепая,Сводит улицы с ума,Все на свете засыпая:Что поделаешь — зима…

Греческая фантазия

Берег моря, хруст песка,Две травинки у виска…Узкий след смывают волны,Полдня чёрточка близка.

Рыжий локон над ушкомВьётся диким петушком,Заливается приёмникПод газетой с пирожком.

А она сидит спинойМежду мною и волной…Ей неведомо, что грекиСобираются войной.

Греки чинят паруса,Греки ладят пояса…Ох, прольётся много кровиЗа Еленины глаза!

Сын Приама — удалец.Звездный знак его — Телец.…У беглянки синеглазойНа запястье пять колец.

Ах, как ночь была жарка —Ни крыла, ни ветерка!Тени длинные взметались,Как тягучие века.

Губ вишнёвых ароматБыл смертелен, словно яд.И от зависти бессильнойНочи плавился агат.

Белоснежная рукаЧуть касалась завитка.Ей эоловые струныСон несли издалека.

А потом… Ну, что — потом?Всё, как в веке золотом…Почитай слепого грека.Сочиненья. Третий том.

Тему вечную сменю.Лето всё предаст огню.А она подходит к морю.Моет узкую ступню…

1980 г.

«По примятой траве, по приметам…»

* * *

По примятой траве, по приметам,По гроздьям рябиновымТак похоже все этоНа позднее лето,На позднее лето,Любимая…

Только это не лето, а осень,И время совиноеБьется крыльями оземьИ дальше уносит —Нас все дальше уносит,Любимая…

Мы несемся, как первые листья,Ветрами гонимые.И в слезах наши лицаОттого, что нельзя воротиться…Нельзя воротиться,Любимая…

А рябины — как наши сестренки,Едва различимые,Так призывно и тонкоКричат нам вдогонку.Кричат нам вдогонку,Любимая…

Забава