Иван Бунин - Том 1. Стихотворения Страница 30

1905

Эльбурс*

На льдах Эльбурса солнце всходит.На льдах Эльбурса жизни нет.Вокруг него на небосводеТечет алмазный круг планет.

Туман, всползающий на скаты,Вершин не в силах досягнуть:Одним небесным ИазатамК венцу земли доступен путь.

И Митра, чье святое имяБлагословляет вся земля,Восходит первый между нимиЗарей на льдистые поля.

И светит ризой златотканойИ озирает с высотыИстоки рек, пески ИранаИ гор волнистые хребты.

<1905>

Послушник*

«Брат, как пасмурно в келье!  Белый снег лежит в ущелье.Но на скате, на льдине,  Видел я подснежник синий».

«Брат, ты бредишь, ты бледен!  Горный край суров и беден.Монастырь наш высоко.  До весны еще далеко».

«Не пугайся, брат милый!  Скоро смолкнет бред унылыйК ночи вьюга пустыни  Занесет подснежник синий!»

<1905>

Хая-Баш*

(Мертвая голова)

Ночь идет, — молись, слуга пророка.  Ночь идет — и Хая-Баш встает.Ветер с гор, он крепнет — и широко,  Как сааз, туманный бор поет.

Ты уже высоко, — от аула  Ты уже далеко. А в боруЗимней стужей с Хая-Баш пахнуло,  Задымились сосны на ветру.

Вас у перевала только двое —  Ты да конь. А бор померк, дымит.Звонкий ветер в крепкой синей хвое  Все звончей и сумрачней шумит.

Где ты заночуешь? Зябнет тело,  Зябнет сердце… Конь не пил с утра…Видишь ли сквозь сосны? Побелела  Хая-Баш, гранитная гора.

Там нависло небо низко, низко,  Там снега и зимняя тоска…А уж если своды неба близко —  Значит, смерть близка.

<1905>

Тэмджид*

Он не спит, не дремлет.

В тихом старом городе Скутари,Каждый раз, как только надлежитБыть средине ночи, — раздаетсяГрустный и задумчивый Тэмджид.

На средине между ранним утромИ вечерним сумраком встаютДервиши Джелвети и на башнеДревний гимн, святой Тэмджид поют.

Спят сады и спят гробницы в полночь,Спит Скутари. Все, что спит, молчит.Но под звездным небом с темной башниНе для спящих этот гимн звучит:

Есть глаза, чей скорбный взгляд с тревогой,С тайной мукой в сумрак устремлен,Есть уста, что страстно и напрасноПризывают благодатный сон.

Тяжела, темна стезя земная.Но зачтется в небе каждый вздох:Спите, спите! Он не спит, не дремлет,Он вас помнит, милосердый бог.

<1905>

Тайна*

Элиф. Лам. Мим.

Он на клинок дохнул — и жалоЕго сирийского кинжалаПомеркло в дымке голубой:Под дымкой ярче заблисталиУзоры золота на сталиСвоей червонною резьбой.

«Во имя бога и пророка.Прочти, слуга небес и рока,Свой бранный клич: скажи, какимДевизом твой клинок украшен?»И он сказал: «Девиз мой страшен.Он — тайна тайн: Элиф. Лам. Мим».

«Элиф. Лам. Мим? Но эти знакиТемны, как путь в загробном мраке:Сокрыл их тайну Мохаммед…»«Молчи, молчи! — сказал он строго, —Нет в мире бога, кроме бога,Сильнее тайны — силы нет».

Сказал, коснулся ятаганомЧела под шелковым тюрбаном,Окинул жаркий АтмейданЛенивым взглядом хищной птицы —И тихо синие ресницыОпять склонил на ятаган.

<1905>

С острогой*

Костер трещит. В фелюке свет и жар.В воде стоят и серебрятся щуки,Белеет дно… Бери трезубец в рукиИ не спеши. Удар! Еще удар!

Но поздно. Страсть — как сладостный кошмар,Но сил уж нет, противны кровь и муки…Гаси, гаси — вали с борта фелюкиКостер в Лиман… И чад, и дым, и пар!

Теперь легко, прохладно. ВыступаютТуманные созвездья в полутьме.Волна качает, рыбы засыпают…И вверх лицом ложусь я на корме.

Плыть — до зари, но в море путь не скучен.Я задремлю под ровный стук уключин.

<1905>

Мистику*

В холодный зал, луною освещенный,  Ребенком я вошел.Тенями рам старинных испещренный,  Блестел вощеный пол.

Как в алтаре, высоки окна были,  А там, в саду — луна,И белый снег, и в пудре снежной пыли —  Столетняя сосна.

И в страхе я в дверях остановился:  Как в алтаре,По залу ладан сумрака дымился,  Сквозя на серебре.

Но взгляд упал на небо: небо ясно,  Луна чиста, светла —И страх исчез… Как часто, как напрасно  Детей пугает мгла!

Теперь давно мистического храма  Мне жалок темный бред:Когда идешь над бездной — надо прямо  Смотреть в лазурь и свет.

<1905>

Статуя рабыни-христианки*

Не скрыть от дерзких взоров наготы,Но навсегда я очи опустила:Не жаль земной, мгновенной красоты, —Я красоту небесную сокрыла.

<1903–1905>

Призраки*

Нет, мертвые не умерли для нас!  Есть старое шотландское преданье,Что тени их, незримые для глаз,  В полночный час к нам ходят на свиданье,

Что пыльных арф, висящих на стенах,  Таинственно касаются их рукиИ пробуждают в дремлющих струнах  Печальные и сладостные звуки.

Мы сказками предания зовем,  Мы глухи днем, мы дня не понимаем;Но в сумраке мы сказками живем  И тишине доверчиво внимаем.

Мы в призраки не верим; но и нас  Томит любовь, томит тоска разлуки…Я им внимал, я слышал их не раз,  Те грустные и сладостные звуки!

<1903–1905>

Неугасимая лампада*

Она молчит, она теперь спокойна.Но радость не вернется к ней: в тот день.Когда его могилу закидалиСырой землей, простилась с нею радость.

Она молчит, — ее душа теперьПуста, как намогильная часовня,Где над немой гробницей день и ночьГорит неугасимая лампада.

<1903–1905>

Вершина*

Леса, скалистые теснины —И целый день, в конце теснин,Громада снеговой вершиныИз-за лесных глядит вершин.

Селений нет, ущелья дики,Леса синеют и молчат,И серых скал нагие пикиНа скатах из лесов торчат.

Но целый день, — куда ни кинуВдоль по горам смущенный взор, —Лишь эту белую вершинуПовсюду вижу из-за гор.

Она полнеба заступила,За облака ушла венцом —И все смирилось, все застылоПред этим льдистым мертвецом.

<1903–1905>

Тропами потаенными*

Тропами потаенными, глухимиВ лесные чащи сумерки идут.Засыпанные листьями сухими,Леса молчат — осенней ночи ждут.

Вот крикнул сыч в пустынном буераке…Вот темный лист свалился, чуть шурша…Ночь близится: уж реет в полумракеЕе немая, скорбная душа.

<1903–1905>