Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений Страница 33

«Я научаюсь любить…»

Я научаюсь любитьОдиночества злые минуты:Рвутся, как сладкая нить,Все мирские ненужные путы;

В сердце же вдруг напряглись,Словно стройные струны созвучий,Вдаль протянулись и ввысьК отдаленному – связью певучей.

Ты не один, не одинИ для радости брошен безлюдью:Сколько душевных глубинТы коснешься горячею грудью!

К боли ль польются твоиДо услады страдальные звуки, –Скажут отзвучий рои:В одиночестве нету разлуки!

«Радостью Люлли и Куперена…»

Радостью Люлли и КуперенаВстречен был белеющий рассвет –Засверкала искристая пенаПо волнам первоначальных лет.

И душа моя помолодела,Позабыла о добре и зле,Юной силой заиграло телоНа весенней благостной земле.

Гайден, Гендель, Вебер зазвучалиВ свете обновившегося дня –Строгим, чистым, светлым, как вначале,Поглядело небо на меня.

Понял я, что стройными хваламиТы раскрылась, духа не тая,И в живом нерукотворном храмеРазлилась волной мольба твоя.

«И горький вкус во рту, и голова кружится…»

И горький вкус во рту, и голова кружится,И расслабление по телу разлилось,И трепыхается подстреленная птицаВ груди стеснившейся, что день пронзила ночь.

Целительница-ночь раскроет крылья духа,И пламенный покров развеется как дым –И слышно явственно таившееся глухо,Крепя живую грудь дыханьем молодым.

В полусознании кружения дневногоЯ, словно в немощном докучном полусне,Давно знакомое слежу опять и снова,И сквозь толпу теней ты недоступна мне.

Водительница-ночь как бы родного краяПредел возлюбленный раскроет предо мной –И постижима ты, и, на тебя взирая,С тобой лицом к лицу я на тропе земной.

«Ничего-то я не знаю!..»

Ничего-то я не знаю!Что со мной? Скажите мне:Или сказочному краюВерен я по старине?

Ах, как радостно, как славно!Помню, в юности моейБыло – словно бы недавно –Много светлых вешних дней.

И теперь в окно мне странноЛуч веселый поглядел,На мороз я вышел рано, –Снег и ал, и синь, и бел!

Что же это, в самом деле?Солнце жарко, холод лют,Золотистые капелиСлезы смеха с крыши льют.

И пушистые сугробы,Щуря искрящийся взгляд, –«Отогреть бы нам кого бы? —Благодушно говорят:

– Но, мороз, не тронь, не балуй,Проходи-ка стороной».Этак я могу, пожалуй,Полюбить и свет дневной!

Не пойму, какою силойЭта зимняя веснаСтала вновь желанной, милой,Как в былые времена.

А поймешь, так закружитсяКак от сказки голова.Этак долго ль с толку сбиться,Перепутать все слова?

«Тебя я безвольно несу…»

Тебя я безвольно несуНе всё ли, чем сам я владею, –Видений живую красуИ песню с тоскою моею?

Хотел я поведать тебеВ унылом и горьком запевеО нищенской жалкой судьбе,О горе, о злобе, о гневе.

Но ты улыбаешься мне –И в тихом твоем обаяньеШепчу: «Это было во сне.Меня разбудило сиянье».

«Как после разлуки…»

Как после разлукиГлаза не напьются глазамиИ жаркие рукиК рукам простираются сами,

Живыми ночамиТак ныне с одной тишиноюВстречаюсь с речамиИ думой одною родною.

И солнце со мноюЗастанет ее – и согретаПевучей волноюВесеннего раннего света, –

Как песня, пропетаВ едином ликующем звуке,И сердца поэтаКасаются милые руки.

«Ах, как мог бы быть мир хорош…»

Ах, как мог бы быть мир хорошИ как я любил его когда-то!Я помню: в полях зацветала рожь,А вдали догорала полоса заката.

Глубоко впивал я усталый дух,Взором плавая в ласковых просторах,И дышала земля, молилась вслух,И я слышал пенье, лепет и шорох.

Теперь мечусь в четырех стенах,Ни земли, ни неба не знаю, не чую.И только в моих неисходных снах,Друг мой, тебя я жду, благую.

И вот проходишь ты наяву,И коснешься меня, и тебе я внемлю,Небом милым как когда-то плыву,Вдыхаю цветущую, певучую землю.

«Как огласится бор взывающей зегзицей…»

Как огласится бор взывающей зегзицей,Не Ярославною ль, княгиней белолицей,В Путивле плачущей, невольная мечтаЖивотворительно и грустно занята?«Ах, полечу, – речет, – зегзицей по Дунаю,Рукав бобровый свой в Каяле искупаю,Омою князю кровь его глубоких ранНа теле доблестном…» Когда же осиянПередвечерний лес прохладным тихим светомИ влажен и душист, уж полный близким летом,А песня иволги над ясной тишинойПрольется полною и стройною волной,Всей женской бодрою и радостною силой,Исконной прелестью, улыбчивой и милой, –Твой просветленный лик всё ярче и роднейВстает над памятью первоначальных дней.

«Завспоминаешься и до того…»

Завспоминаешься и до тогоТы можешь иногда довсноминаться,Чего и быть, пожалуй, не могло бы,Но что тебе окажется дорожеВсего, что в жизни грезилось тебе.И, может быть, нельзя коснуться близкоДругой души, пока не разделилЕе воспоминаний и не сталиОни твоими.Пламенный Египет,Недвижный властелин пустыни мира.Пустых ночей чернеющая синь.Огромные неистовые звездыПрорезывают мглу тысячелетий.А в этой мгле – непостижимый Сфинкс.

Согбенные ровесники вселеннойСидят недвижно. Белые бурнусыИ бронзовые лица видны ясноВ неизъяснимом свете. И молитваСлышна без слов.И сердце бьется, бьется –Твое или мое? Всё это былоТам, в вечности. Я вспомнил. Помнишь ты?

«Души твоей заветные преданья…»

Души твоей заветные преданья,Живую речь твоюС отрадою глубокого дыханьяСамозабвенно пью.

Как ты светла! И как непостижимоРаскрытое твоеВ видениях, как бы текущих мимо,Иное бытие.

Но я ловлю в их радужном движеньеНезримые черты –И, чудится, всё ближе выраженьеИх полной красоты.

Одно, одно живое полуслово,И восстают в тишиЗа краем край таинственно-былогоСкиталицы-души.

Так — лишь возьми смычок и скрипку в руки:Поет одна струна;Прислушайся: она в едином звукеНадзвучьями полна.

«Душа устала…»

Душа устала,А сна всё нет –И долгих летТаких немало.

О, жизни жало!И яд, и мед –Всё изначалаВо мне поет.

Но и полетСлагает крыльяВо мгле тенетМеж злого былья.

И нет обилья,Разгулья слов,Услад усильяИ силы снов.

Мне мир не нов;В нем нет отзвучийНа страстный зовМечты певучей.

И пыл летучийПоник во мглеПод низкой тучейНа злой земле.

О, пусть во злеИ в одичанье,Как угль в золе,Горит молчанье.

В нем величаньеТебе, тебе.Земли вещаньеК иной судьбе.

В одной мольбеВсё сердце сжало –Не о себе, –О, жизни жало!

О, изначалаПоющий бред!А сна всё нет…Душа устала…

«Сегодня вечером придет весна…»