Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений Страница 32

«Клинок уральский – восхищенье глаз…»

Клинок уральский – восхищенье глаз:В лазурном поле мчится конь крылатый;Почтен неоценимою оплатойСтрой красоты, не знающей прикрас.

Таков же, мастер, твой волшебный сказ, –Связуя вязью тонкой и богатойТоржественно тревожный век двадцатыйИ быль веков, – обворожая нас.

Да будет это творческое слово,Грядущему являя мир былого,Оружьем столь же мощным на века, –

Как эта сталь и как душа народа,Как с ней одноименная свобода –Крылатый конь уральского клинка.

ЗИМНЯЯ ВЕСНА

«Пленен я старою Москвою…»

Пленен я старою Москвою,Но всё ж, от вас не утаю,Ее сочувственней поюДуши тончайшею струноюКак современницу свою –

Не ту, что жадно на Арбате,Предавшись сытой суете,Не мыслит ныне о расплатеЗа Русь, что страждет на кресте.

Но крест несущую достойноВ душе послушной до конца,Встречая всё, что так нестройно,Улыбкой светлого лица;

Но созидавшую – давно ли? –Красу, достойную Москвы,Чей образ и в страстной юдоли,И в творческой грядущей долеС былым согласный стройно – вы.

«Какая боль – и свет какой!..»

Какая боль – и свет какой!И перед этим женским светомК чему в томленьи недопетомВся песнь твоя – с твоей тоской?

К тому, что втайне не она ли,Дыша эфирностью высот,Нежданно к строю вознесетСвои нестройные печали.

Так лучше затаи в тишиСвои молитвы и хваленья,Коль служит им для утоленьяСвятая боль иной души!

Но, может быть, хоть на мгновеньеМой отраженный слабый звукЕй принесет меж долгих мукОтрадное самозабвенье.

«Не нужно мне уютного тепла…»

Не нужно мне уютного тепла,И камелька, и мирных тесных стен.Вся жизнь вокруг мне вовсе не мила:Ее тоска смятеньем замела,Ее обвил людской и пленный тлен.

Меня зовет дорожная клюка,И легкая котомка древних лет,И доля, что от века нам легка,И ветер, веющий издалекаТуда далеко, где пределов нет;

Где непохоже завтра и вчера,Но и слились, как русла вешних рек,Где жизни ширь бездумна и мудра,Что детская молитва иль игра,И как безгрешен грешный человек.

«Сладко песней мне делиться…»

Сладко песней мне делиться,Где – пускай едва слышна –К сердцу, что весною птица,Так доходчива она.

Но еще милей и слаже,Если слушает ееСердце – сердце, где она жеВосприяла бытие.

И понять ли, что такоеУлыбнулось тайно мне,В этом трепетном покое,В этой чуткой тишине, —

В этом строе, в этом свете,Где страдальною слезойОдинокою – в поэтеОсиян напев земной?

«Я шел холодный и пустой…»

Я шел холодный и пустой,Я нес постылый груз –Я мог пленяться красотойПреодоленной и простойВ неволе тленных уз.

И в мире новом я иду,По-прежнему согбен,И помню должную страду,Но словно в радужном садуПознал я новый плен.

И стала ноша легче мне,Но песней грудь полна –И залила меня вполнеНавстречу радужной волнеПевучая волна.

«Малым младенцем я плакал от боли…»

Малым младенцем я плакал от боли.После я в жизнь перенесИ сохранил по душе и по волеИ возрастил на лелеянном полеДар благодатнейший слез.

Собрал сосуд, расплескаться готовый;Но, упадая без сил,Хоть бы блуждал я и темной дубровой,Скупо делился со скорбью суровой,Щедро – любви расточил.

Ныне под редкой осеннею сеньюВновь до краев налитойСлезный мой дар я несу умиленью,Весь предаваясь немому хваленьюПеред живой красотой.

«Я не знаю, я немею…»

Я не знаю, я немею…Или я назвать не смеюЭтой тонкой, радужной волны?Это – крылья? Это – сны?

Но не смея, но не зная,Вижу я: вся жизнь – инаяИ цветет широко предо мной…Звездной россыпью? Весной?

Это небо, эту землюОсязаю, чую, внемлю,Словно сердца трепеты в груди…Затаись? Поникни? Жди?

Не таюсь я и не жду я:Вот нахлынули, ликуя,Звуки на меня со всех сторон!Весть? Молитва? Песня? Стон?

«И тени уносятся, тая…»

И тени уносятся, таяПред ликом светлым твоим;Поет тишина святая,А я вдали томим.

Томим одиночеством думыО тесной, скудной земле, –И слышу немые шумы,Рожденные во зле.

Бессонной пустынной тоскоюИзныла душная грудь;Не жаждет она покою,Но – мук живых вздохнуть.

И с ними, и с ними в разлукеМои бессонные сны…А смутные эти звукиТебе уж отданы.

«Ты ли, странница, ты ли, паломница…»

Ты ли, странница, ты ли, паломница,Не тоскуешь по тихой судьбе,Что так вольно, так молодо помнитсяВ этой келье уютной тебе?

Тихий свет разольется по горнице,Где лежишь на страдальном одре, –И бывалая воля затворницеСнится в душной и тесной поре.

За стеною людская сумятицаДень и ночь неусыпно слышна:Всё кругом, одержимая, катитсяИ бормочет… А здесь тишина.

И к иной тишине сердце тянется,Вьется светлый и радостный путь,И идет неистомная странницаВсей широкою ширью вздохнуть.

«Мои летучие напевы…»

Мои летучие напевыЛегко приемлет тишина;Цветочной пыли тоньше севыПолуденного полусна.

И молчаливые тревогиВосходят на живом пути,Заворожительны и строги –Воздушным цветом процвести.

И хоры стройные поплыли,Благоуханье стало звук,И светлым дымом вьются былиЦеленью приобщенных рук.

И затаил свои рыданьяИ злую жизнь постигнул день,Как легкого недомоганьяОтдохновительную тень.

«Когда в ночи, покинув блажь людскую…»

Когда в ночи, покинув блажь людскую,Я прихожу в постылый угол мой,Я здесь один с бессонницей тоскую,Заворожен полуночной зимой.

Мне холодно, мне пусто, мне унылоИ горько мне за наше бытие,Где сердце всё как будто не застылоУсталое и глупое мое.

Но странный миг: опять его биеньяОтветствуют падению стиха,И во хмелю чужого упоеньяВся жизнь его улыбчиво-тиха.

Грудь поднята упругою волною,Из глаз бегут горящие струи,И восстают сквозь слезы предо мноюНад зимнею бессонницей ночноюИ светятся над ней черты твои.

«Я научаюсь любить…»

Я научаюсь любитьОдиночества злые минуты:Рвутся, как сладкая нить,Все мирские ненужные путы;

В сердце же вдруг напряглись,Словно стройные струны созвучий,Вдаль протянулись и ввысьК отдаленному – связью певучей.

Ты не один, не одинИ для радости брошен безлюдью:Сколько душевных глубинТы коснешься горячею грудью!

К боли ль польются твоиДо услады страдальные звуки, –Скажут отзвучий рои:В одиночестве нету разлуки!

«Радостью Люлли и Куперена…»