Нора Галь - Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография. Страница 33

21/III-62

Женюша, милый друг, так мы и не встретились[113]. Как-то тебе в Комарове? У нас хоть выдались недели две теплых, а сейчас, надо думать, льет и в К<омаро>ве и в Л<енин>гр<аде> одинаково. И мы бегаем под дождем и смотрим кусочки Питера (я продолжаю знакомство с ним, начатое и прерванное 21/VI 41![114]). 14го уезжаем в М<оск>ву. Отдохнуть нам так и не удалось, все время работали, но хоть воздухом подышали. Надеюсь, что ты с дочкой проведешь свой срок приятнее и отдохновеннее. Верстку Войнич я успела посмотреть еще и с Высоцкой[115] перед самым отъездом, сверку мне не прислали – да там все было довольно чисто. Надеюсь, скоро уже наше детище выйдет.

        Будет время и охота – черкни два слова мне в М<оск>ву, буду рада узнать, как ты. А нет – позвони, когда вернешься, Д8-08-11, – я уже отелефонилась.

        Жму руку, будьте с дочкой здоровы. От Раечки привет.

        Твоя Нора

11 авг. 62

Женюша, милый друг! Совершенно случайно среди рабочего дня включила радио – и услышала твое имя: сегодня с 16.15 до 16.50 рассказывали ребятам, как ты отыскивала связи Войнич со Степняком и пр., называется это, кажется, «По следам Овода» (начала я не слышала). Очень пафосно, с музыкой, со слезами в голосе артистки, читающей последнее письмо к Джемме. Но – с ходом мысли и поиска, что уже всерьез хорошо. Продолжение, видимо, в это же время через неделю, т.е. в среду 3 марта. Вот и пишу тебе сразу, на всякий случай. Знаешь ли об этих передачах? – Как тебе отдыхается и как работается? Великое это благо – вырваться из московской сутолоки! /.../ Я тоже света не вижу, гоню вовсю. Уже есть сигнал «Пересмешника» в Роман-газете, выглядит вполне прилично. К твоему возвращению, дб, будет и тираж, так что получишь вполне забавное изображение Х.Ли на обложке цвета юного цыпленка! – Будь здорова, милый! Рада буду, если напишешь, как и что.

        Обнимаю.

        Нора

        Сделай милость, почитай кн. Марселя Мижо «Сент-Экзюпери», Мол.гв<ардия>, пер. Велле![116]

26/II-64

Женюша, по твоей открытке, даже по почерку вижу, что эта окаянная погода тебя замучила тоже. Уж до того жаркое лето, дышать нечем, – и сыро. Все-таки мы досидим в П<еределки>не до 23 авг<уста> – и рады, в городе совсем тяжко и ни минуты покоя. Часто ездим – и по своим делам, и к Фр.[117] Ей уже очень худо. Настроение у нас соответственное. Работаем довольно много и скрипим зубами: плохая книга и перевод не ахти, редактировать и нудно, и долго. Здесь несколько развлекают приходы Корн<ея> Ив<ановича>, это всегда интересно, да слышали Новеллу Матв<ееву>. Моя дщерь за городом, на работе бывает редко, мне почти не звонит, но я твою открытку ей оставила на Аэропортовской и, думаю, она тебе напишет по этому адресу. Я почти уверена, что все с книгой[118] будет хорошо. Эдде-то понравится наверняка, она знает и любит твою манеру, а к их плану и профилю тоже вроде подойдет, т.ч. авось и начальство не запорет. – Мы с Р. подарили К<орнею> Ив<анови>чу Пересмешника, он очень хвалит, что, в общем-то, приятно. Поглядели амер<иканский> фильм – довольно средне, хоть и Грегори Пек. Правда, девчонка – поразительная и играет великолепно. А больше я ни в кино, никуда – и сил нет, и не до того. – Будь здорова, дружок, поправляйся непременно! Рада буду всякой новой весточке.

        Целую тебя. От Раечки сердечный привет.

        Твоя Нора.

2/VIII-65

Женюша, дорогая, за несколько дней пишу тебе второй раз – вот что, оказывается, я тебя старше на целых три недели! А я-то еще с Лесной школы[119] привыкла к тебе относиться почтительно, как к старшей и мудрейшей! Но никакие открытия ничего не меняют, когда у людей этакий «стаж» самых добрых и дружеских отношений – четыре пятых нашей с тобой жизни. Вот какая арифметика. Поздравляю тебя, дружок, желаю тебе всего самого хорошего и тоже от души горжусь тобой, твоей великолепной энергией, твоими открытиями.

        Счастливой работы, здоровья, успехов и радостей!

        Целую тебя.

        Твоя Нора

Май 1972 

3. В редакцию газеты «Известия»

        Уважаемые товарищи!

        Вам пишет читатель, который любит нашу фантастику и следит за нею. Совсем не уверена, что Вы дадите мне возможность печатно ответить на опубликованную Вами 18/1-66 г. статью Вл.Немцова «Для кого пишут фантасты?», но не написать не могу. Статья эта глубоко меня возмутила.

        Критику может нравиться или не нравиться та или иная книга, манера и стиль того или иного автора – это дело вкуса. Не надо только писать прямую и очевидную неправду, не надо передергивать.

        О повести бр.Стругацких «Трудно быть богом» в статье читаю: «... некоторые действующие лица объясняются на таком фантастическом жаргоне: „Выстребаны обстряхнутся и дутой чернушенькой объятно хлюпнут по маргазам... Марко бы тукнуть по пестрякам“». Выдернув из контекста эту цитату, критик иронически добавляет: «Да, современным стилягам впору переучиваться».

        Но ведь у Стругацких в том и соль, что два бандита – один от уголовщины, другой от политики – нарочно совещаются о тайной операции на воровском жаргоне, чтобы их не поняли, если подслушают! Это совершенно ясно. Привести и прокомментировать эту цитату с таким расчетом, чтобы человек, который повести не читал, вообразил, будто ее герои вообще разговаривают на таком тарабарском языке, – прямая передержка! И причем тут стиляги? Так можно слова и мысли любого мерзавца и негодяя из любой книги приписать самому автору! Малопочтенный метод критики.

        Этой повести Стругацких Вл.Немцов выносит суровый приговор: она, мол, «скорее может дезориентировать нашу молодежь, чем помочь ей в понимании законов общественного развития». Почему? А потому, что сотрудники земного института экспериментальной истории, присутствуя при рождении фашизма на далекой планете с феодальным строем, «видят пытки, изуверства фанатиков, ... но во имя чистоты эксперимента (подчеркнуто мною, – Н.Г.) не могут вмешиваться в ход истории, хотя и располагают для этого необходимыми средствами».

        Но ведь в повести речь не о бесстрастном стремлении к «чистоте эксперимента» – речь о невозможности экспортировать революцию! Об этом, как известно, говорил Ленин! Неужели этого не понимает Немцов? /.../ Стругацкие пытаются осмыслить вопрос разносторонне, философски. Зачем же упрощать и подтасовывать? В повести перед нами не бессердечные наблюдатели, радеющие о «чистоте эксперимента», а трагедия людей думающих и действующих, но понимающих, что историю творит не одна наша добрая воля, что кроме вмешательства извне тут важны глубокие объективные условия, которые меняются не смаху, а в результате долгих и сложных процессов.

        И смысл повести «Далекая радуга» вовсе не исчерпывается простой истиной, что в час опасности первыми надо спасать детей. Здесь тоже Вл.Немцов странным образом чего-то не понял, что-то упростил; речь идет и о развитии мысли, о путях науки, о будущих (думается, вполне реальных) ее противоречиях, о человеческой ответственности.

        Так же упрощенно и искаженно выглядит у критика повесть А.Громовой «В круге света». Писательница якобы сводит священную борьбу героев французского Сопротивления к подвигу «супермена», «привносит телепатические бредни» в эту борьбу и «превращает их в оружие победы», – и это кощунство.

        Думаю, читатели не так поймут А.Громову. У нее каждый патриот – участник Сопротивления, каждый узник концлагеря отдает борьбе все силы и способности, в том числе и фантастические. И почему Вл.Немцов так возмущен «телепатическими бреднями»? Разве установлены нормы: такие-то фантастические допущения законны, такие-то – запретны? Вряд ли Немцов возмущался бы, если бы герой поставил на службу борьбе какое-нибудь фантастическое изобретение в области техники. И ни то, ни другое никак не унижает подвиг героев Сопротивления.

        Странно в статье о фантастике (да еще написанной фантастом!) читать снисходительные слова: «Можно примириться с тем, что авторы рассказывают о событиях, отодвинутых на сотни и даже тысячи лет вперед. И пусть происходят они не на грешной нашей планете, а в другой Галактике...» Но с этим как будто успешно «мирится» и Уэллс, и вообще вся фантастика от самого своего рождения.

        Критик восклицает: «Герои должны быть понятны читателю, чтобы он мог их полюбить... Но за что их можно полюбить?» После этих слов ждешь доказательств, чем же плохи эти герои, но нет, критик не утруждает себя доказательствами. Можно ли назвать такие обвинения критикой?

        Да, не повезло братьям Стругацким. Критик одобряет из всего их творчества лишь две ранние повести, в том числе самую первую, самую слабую, еще близкую к трафаретам «Страну багровых туч». А между тем как раз в продолжающих ее «Стажерах», в «Возвращении», в раскритикованной Вл.Немцовым «Далекой Радуге» герои своеобразны, самобытны, их запоминаешь и любишь.