Н. Денисов - Стезя Страница 34

Москва, Москва

Катил с какой-то кодлой воровской,Такси летело с дьявольским нахрапом.И шеф довез до самой до Тверской,И три «куска» потребовал на лапу.«Из-за бугра? – он нагло подмигнул, –Такие шмотки – шкары и рубашка!»Я, не торгуясь, молча отстегнул,Он сыто взял хрустящие бумажки,Москва, Москва! Имея рупь да грош,В былые дни дельцу не дался б в руки.Теперь вдохнешь, как лазаря споешь:«Москва, Москва, как много в этом звуке!»Куда же делась, словно испарясь,Родная речь, привычная для слуха?Полезло все: распущенность и грязь,Блатной жаргон и крайняя разруха.Вот эта с торбой – чья-нибудь жена,И этот – чей-то! – с нищей коркой хлеба.А были ж реки полные вина.Златые горы всяких ширпотребов.Мельчает все. И в сутолоке дняМелькают чаще мелкие офени.Один из них и вычислил меня,Интеллигентно ботая по фене:«Державы нет! И нам придет хана,Коль правят бал шныри и вертухаи.Нужна РУКА! Н о нет и пахана.И весь расклад. Природа отдыхает».

* * *

Т.Н.

Сижу. Такое дело –Гадаю о судьбе.И «мисс Венесуэла»Со мной в ночной избе.Конечно, мы не пара,Гадание – обман.И все ж она – Тамара,Кровиночка славян.Растаял васильковыйКарибский о коем,Купальничек рисковыйИ пляж, и мы вдвоем.Теперь она в фаворе,Рекламный материал.Но грусть моя – не горе,Красивее терял.Полуночно, усталоПечурку растоплю,Картинку из журналаВ простенок приколю.Да, да вот эти ножкиВ песчинках золотых,Две спелые морошкиНа грудках налитых.

* * *

Передо мной явилась ты...

Соседка пьет. Опять уныло пьет.Давно померк усталый свет в окошке.Ее белье замоченное ждет,Изголодавшись, терпят долю кошки.

Поутру встанет, халкнет ковш воды,И, воцаряясь в хаосе нетленном,Поймает кайф – ни горя, ни беды! –В своем глухом жилище суверенном.

Вот Ельцин пьет, не зная доз и норм,И уж каких пародий не пиши я,Не бросит пить за здравие реформ,А это ведь две разницы большие!

Спортивный муж, хоть ветхий, но затоЕго блюдет супружница Наина.А у соседки – драное пальтоИ вместо мужа облак нафталина.

Сберет пустую тару и винаОпять несет, – попробуй пожалей-ка! –«Кто я тебе – любовница, женаИль, боже мой, какая-то шумейка?!»

Строчу стихи, дорвался до стола,Минорным слогом факты излагая...Вот и своя, родимая, пришла, –На этот раз поддатая и злая.

Дама с собачкой

И пляж был не худший, и дачки, Амурные были дела.Ну, словом, как в «Даме собачкой»Прекрасной и дама была.Конечно, не столь эпохальныйСюжет я у классика крал,По нынешним меркам – банальный,В ту пору он за душу брал.Когда мы вдвоем загоралиИль в горы ходили пешком,Собачку гулять оставлялиС одним гражданином с брюшком.Кивнет он и больше – ни слова,Замкнется – ни то и ни се.Она ж оказалась готова,Как пишут в романах, на все!Восторженным взором глядела.И я в нее взоры вперял.Ее ненасытное телоК утру только Эрос смирял.Восторги и вздохи – в начале,Доверье – в зените любви.Но отпуск не вечен. УмчалиМы в скучные веси свои.Писала, как хлюпая лужей,Сошла она в городе Н.С натугой взглянула на мужаИ в нем не нашла перемен.Распутица липла к подошвам,Собачка мусолила кость...Все это в немыслимом прошломОсталось. И с веком спеклось.И море, и озеро Рица,И пальмы, и чувственный зной.Теперь там – насквозь! – заграница,Распаханы пляжи войной.Дики невоенному глазуСистемы военные «град».А там, где трудились абхазы,Работает зло автомат.Где мы целовались когда-то,Где парус белел – вдалеке,То гильза, то каска солдатаБуреют в кровавом песке.Сгорели беседка и дачка,И взор под вуалью густойРасплывчат. И сдохла собачкаС тоски – еще осенью той...

ОСЕНЬ-93

Что за времечко! С пригоркаПростираю долгий взгляд:По Москве идет разборка,Снова головы летят.Над оратором – оратор!Но от пагубы речейЛечит «демократизатор»Нестабильных москвичей.Словно ворон, –Крест и ряса! –Чистит клюв Якунин Г.Человеческого мясаНынче вдоволь в СНГ.Полупьяные, косые,Спецопричники в поту –Добивают Мать-РоссиюС кляпом «сникерса» во рту.

Ни косожец, ни Редедя,А лакейская душа,По Тверской на танке едетГенерал Грачев-паша.Едет Клинтону в угоду,Словно ваучер, пылит,По избранникам народаБронебойными палит.Вожаков ведут в ментовку,Для других, для прочих масс,«Всенародный» – под диктовкуЦРУ – строчит указ.Так и так, мол, сэры-братцы, –Голова о всех болит! –Больше трех не собираться,Как Бурбулис говорит.Свищут «вести», словно пули:Добивай, круши, меси!Вот и месят и бурбулятНенавистники Руси.На крови банкуют урки,Беззакония чинят,Собчакуют в ПетербургеИ в столице ельцинят.

Не дамся...

По сути – ханыга и гад,Но очень идейный и бойкий,Насел на меня «демократ»,Я врезал бойцу перестройки.

И Бог с ним, пускай не нудит!Тут дома – подлейшая штука:С косою бабуля сидит,Меня дожидается – сука.

Бухтит, что она не со зла,Мол, ты не серчай понапрасну:«Я просто по делу пришла, –Приказано брать несогласных!»

Вскипел я: «Ты гонор уйми,Хоть нынче не сахар житуха,Не дамся...» – и хлопнул дверьми.Надолго заткнулась старуха.

Бухарин

Бухарин был политик редкий,Знаток интима и вина.Но я прочел его «Заметки»И убедился – злость одна.

Достигнув в злобе эпогея,Сей эротический бунтарьПлевал в Есенина, в Сергея,В поэта! Этакая тварь.

Итог известен – канул где-то.Но тут в умах переворот:Одна блатная демгазетаЕго возвысила. И вот

Сбежалось вновь паучье семя,В малину сгрудилось однуИ под кликухой «Наше время»Давай оплевывать страну...

Остались нынче – слог затертыйДа пара-две писучих дур. А шеф«НВ» Барух ЧетвертыйСтал шефом банковских структур.

Сидит на денежках, ликуя,Что снова место приглядел.Лет через двадцать аллилуяЗатянет жалобно: «Сиде-ел!»

При всей мошне, при сытой харе,Припрется в свой «мемориал»,Где русский, как писал Бухарин,Лишь «человекоматерьял».

Консенсус там...

Там на неведомых дорожках...

Собрать рюкзак, ружьишко, сети,Уйти в озера и леса,Где простодушный месяц светитИ холодит ступни роса.

И жить вдали от всех читален,В зеленом мире моховом.Пусть буду не оригинален,Зато созвучен с естеством.

Жить от посадки – к урожаю,В той суверенной стороне,Жить, никому не угрожая –Ни Татарстану, ни Чечне.

Вдали от мафий и от НАТООдин небесный слышать гром.Консенсус там! И «демократы»Сидят все на цепи кругом...

На погосте

На погосте в чистом поле –Лунный свет во все концы.О плохой загробной долеМитингуют мертвецы.Громче всех – номенклатура,Гулевая молодежь,Ветераны Порт-Артура,Тем и вовсе невтерпеж.В самом деле, мрак, простуда,Край страданий не почат,Ветхий саван греет худо,Белы косточки стучат.Но из той-другой могилыРаздаются голоса:«Здесь не Дума – тратить силыНа пустые словеса!Было ж все: печаль-хвороба,Утешения Христа!Вон у нынешних – ни гроба,Ни приличного креста.А иные – по Гулагам,Просто брошены во мгле.Каково им, бедолагам,Там, в анадырской земле?А в Москве? Свои, славяне,Воровски и кое-какНас хоронят в целлофанеПосле танковых атак.Лучше здесь, где наши грозы,Надкладбищенская синь,Слушать, как шумят березы,И растет трава полынь».Призадумались немножко,На судьбу-печаль ворча,По суглинистым дорожкамПотекли, костьми бренча.Безнадежной той порою,Черепами дзинь да дзинь,Разбрелись загробным строемПо местам своим. Аминь!Успокоились в обидах,В домовины залегли,Подстрекатели в хламидахТоже челюсти свели.Тишь над кладбищем. Светает.Вдалеке, слыхать едва,То ли ангел пролетает,То ль экспресс «Пекин – Москва».

Прощеное воскресенье