Автор неизвестен - Европейская поэзия XVII века Страница 34

РОБЕРТ РОБЕРТИН

Сойдя с заоблачных высотВ круг бытия земного,Весна-красавица несетСвои услады снова.

И снова зелено в лесах,Луг блещет пестротою,А тучи светят в пебесахКаемкой золотою.

Цветная радуга горит,И лед на реках сломан,И в рощах праздничных царитСчастливый птичий гомон.

Волшебной песнею своейМир веселят огромныйДнем ласточка, а соловей —Прохладной ночью темной.

В лугах — стада, в садах — цветы,В ручьях, в озерах — рыбки,Весь мир исполнен доброты,Надежды и улыбки.

Лишь человек, кого господьИзбрал венцом творенья,В себе не может поборотьНеудовлетворенья!

Ничто его не тешит взор,Дух не бодрит уставший…Палач, себя казнивший!Вор, себя обворовавший!

Как голова его седа,Как глубоки морщины!..Он видит Страшного судаГрядущие картины.

ФРИДРИХ ЛОГАУ

«Наши деды — паладины!»«Наши предки — короли!»В чем-то, впрочем, все едины:Все — от матери-земли.

Что значит в наши дни быть баснословно смелым?Звать черным черное, а белое звать белым,Чрезмерно громких од убийству не слагать,Лгать только по нужде, а без нужды не лгать.

И старец и юнец — все алчут золотых:Один — чтобы копить, другой — чтоб тратить их.

Служитель права прав, когда страшится права,А то и на него отыщется управа:Давно бы околел без жалованья он,Когда бы все блюли порядок и закон.

Германия бедна… О, горестный удел!Немецкий наш язык настолько оскудел,Что у французского он занимает ныне.(Неримский Рим погиб с погибелью латыни.)В слабеющую речь, что теплится едва,Испанские ползут и шведские слова.Как признак тяжкого и злого нездоровья,Немецкий сохранил одни лишь славословья.Во всем же остальном — заемной речи груз.Усильями почти немых немецких музЖивой язык еще звучит в стихах поэтов,Еще порой блеснет в строках иных сонетов,Но оголтелый Марс, воздев кровавый меч,Терзает нашу мысль, пытает нашу речьИ делает ее безликой, бездуховнойВ разорванной стране, бесправной и бескровной.

Всего, о чем мечтал, к чему всю жизнь стремился,Посредством смерти я в конце концов добился:Я умер на войне и приобрел свой дом,И ни война, ни смерть меня не тронут в нем.

Наш славный век — венец времен —Своей стыдливостью силен:Бежит он, как от прокаженной,От правды, слишком обнаженной.

Дружба возле винной бочкиНе длиннее пьяной ночки.

Ты мог бы управлять провинцией любою,Когда бы управлять ты мог самим собою.

Война — всегда война. Ей трудно быть иною.Куда опасней мир, коль он чреват войною.

Как должен жить твой сын, мужчиной стать готовясь?Сначала стыд забыть, затем отбросить совесть,Лишь самого себя считать за человека —И вырастет твой сын достойным сыном века.

Звучат в иной германской сагеНапевы дедовской отваги.Но что к тебе, мой дальний внук,Дойдет из бездны наших мук?Вопль исступленья, посвист плети —Вот песни нашего столетья.

Быть одним, другим казаться,Лишний раз глухим сказаться,Злых, как добрых, славословить,Ничему не прекословить,Притворяться, лицемерить,В то, во что не веришь, — верить,Чтоб не влипнуть в передряги,О своем лишь печься благе,—И, хоть время наше бурно,Сможешь жизнь прожить недурно.

Может быть, читатель мой, пожалев меня, беднягу.Молвит: «Что за крест такой, день за днем марать бумагу!»Ах, когда б он знал о том иль увидел бы воочью:Все, что он читает днем, я мараю ночь за ночью!

Да, бой с собой самим — есть самый трудный бой,Победа из побед — победа над собой.

СИМОН ДАX

Анке из Тарау — свет моих дней.Все, чем я жив, заключается в ней:

Анке из Тарау — сердце мое,Честь и богатство, еда и нитье.

Пылким доверьем меня проняла,Страсть мою, боль мою — все приняла.

Может весь мир провалиться на дно —Мы порешили стоять заодно.

В муках, в тоске, средь тревог и утратСила любви возрастет во сто крат.

Выдержав натиск несметных ветров,Крепнет деревьев зеленый покров.

Так и любовь, закаленная злом,Нас неразрывным связует узлом.

Если уйдешь ты однажды туда,Где даже солнца не ждут никогда,—

Я сквозь беду побреду за тобойСквозь лед, сквозь железо, сквозь смертный бой

Иль ты мне жизни самой не родней,Анке из Тарау — свет моих дней?

Что нам всего присущей,Что краше всех прикрас?То дружбы свет, живущийВовек в сердцах у нас.Какое это счастье —Любви и дружбы жар,Душевное участье,Нам посланное в дар!

Нам речь для доброй целиДала природа-мать,Чтоб мы всегда умелиДруг друга понимать.В сердечном разговоре,Что с другом друг ведет,Любое стихнет горе,Любая боль пройдет.

Нет проку веселитьсяС собой наедине:С друзьями поделитьсяОтраднее вдвойне!Кто этого не может,Кто лишь с собой знаком,Того печаль изгложетМогильным червяком.

Друзья! Я рад безмерно,Что есть вы у меня.О, я без вас, наверно,Не прожил бы и дня!Любовью неизменнойЛюблю друзей своих.На золото вселеннойНе променяю их!

Мельканье дней, движенье лет…Как будто бы крылаты,Летят — и удеря;у им нет.Эй, время, стой! Куда ты?!

Старуха-смерть, заждавшись нас,Проворно косу точит…Глупец лишь мнит, что смертный часТоска ему отсрочит!

ДАНИЭЛЬ ЧЕПКО

Мгновенье — в вечности, во тьме ночной — зарю,В безжизненности — жизнь, а в людях — бога зрю.

Само предательство, боюсь, не слишком ценитТого, кто предает: продаст или изменит.Хоть, как предатель, он предательством любим,Опасен он ему предательством своим.

Князья все новые кидают в битву рати,Не думая о том, что будет в результате:Властители без стран, а страны без господ,И хлеба и жилья лишившийся народ.

Любимое перо сегодня хороня,Скажу: нет сил терпеть нам этих шведов боле!Прощай, мое перо, и стань добычей моли,Как мы становимся добычею огня!

Отчизна — там, где чтут законность и свободу.Но этого всего мы не видали сроду.Что там ни говори, окончивши войну,Лжемиру продали мы отчую страну,И погрузились в сон, и разумом ослепли.Но все ж святой огонь свободы зреет в пепле,Нет! Кровью никакой не погасить его,Как бога не изгнать из сердца твоего!..

ПАУЛЬ ГЕРГАРДТ