Ольга Талькова - Игорь Тальков. Убийца не найден Страница 37

– Вы считаете себя патриотом, что вкладываете в это слово?

– Любовь к Родине.

– Но ведь и коммунисты, и демократы, которых вы изобличаете в своих песнях, тоже говорят о любви к ней.

– Они любят ее через очки своих «измов». И любовь их деформируется тем больше, чем мягче кресла под их задницами…

О какой любви можно говорить, когда 70 с лишним лет уничтожались лучшие сыны Отечества. А в последние дни под знаменами перестройки начата перестрелка, цель которой окончательно уничтожить русских людей. Я никогда не выступал против коммунистов вообще. По большей части это честные и обманутые люди. Я враг партократии и дерьмократии.

– Вы считаете революцию ошибкой?

– Хороша ошибка! Это не недоразумение, это хорошо спланированная и блестяще осуществленная гением Ленина акция против России, в ее основе – масонский заговор.

– Значит, Ленин – главный масон?

– Нет, масоны умело использовали его светлую голову в своих гнусных целях, сумев разжечь в нем чувство мести за погибшего брата Александра.

– В своей песне «Дядин колпак» имеете в виду Ленина?

– Да, Ленин был русофобом, которому чуждо все русское, национальное. Но он не всегда был таким. В последние дни жизни Ульянов-Бланк прозрел и во многом покаялся в своих последних работах, которых люди, к сожалению, пока так и не видели.

– У тебя есть творческое кредо, девиз?

– Есть. Нужно делать то, к чему тянет тебя душа. Не делать ничего против нее. Не петь то, что не хочется. Не писать о том, о чем не хочется.

– Но это значит обречь себя на тяжелую судьбу.

– Это жизнь. Люди, которые получают все сразу, они, как правило, очень быстро сгорают. А так ты идешь, ты надеешься, веришь. Ты знаешь, что у тебя должно получиться. Где-то светит звездочка, и ты к ней идешь, идешь, тянешься. Трудно, тяжело… Через ямы, через канавы… Но она, светит, и ты к ней идешь. В этом тоже есть своя прелесть. Хотя, конечно, трудно. Тем более в этой стране, где все направлено на то, чтобы здорового, талантливого человека задавить, а гадость всякую вытащить на гребень. Здесь же все происходит против законов природы и нормальных человеческих взаимоотношений.

– Вас часто посещают разочарования?

– Сплошные разочарования. Главное разочарование меня посетило в восемьдесят пятом году, когда я понял, что звездочка погасла, которая светила.

– Именно в восемьдесят пятом?

– Да, я понял, что ничего не добьюсь в этой жизни, что мне надо похоронить свое призвание и идти в таксисты. У меня даже песня была написана о призвании.

– С чем же это было связано? Вроде такой подъем был в обществе.

– У меня не было никакого подъема. Это была последняя попытка проявиться как автору-исполнителю. Никакой возможности не было прорваться. А дело в том, что у меня нет специального образования, корочек нет. У меня не было никаких званий. Я не член никакого союза. А тогда – это было главное, чтобы иметь право выходить на сцену. Макаревич вот смог, но у него были силы. У него, во-первых, отец не простой, а во-вторых, он был членом Союза архитекторов, а это уже что-то. В-третьих, у него очень талантливый, гениальный просто менеджер Ованес Мелик-Пашаев. Это человек с очень большими связями и со светлой головой. Он как-то смог… А очень многие не смогли. Мой друг в Ленинграде, например, он просто спился, помирает. А талантлив был. Мы с ним в семьдесят седьмом году познакомились в армии. Это был просто гений! Спился. Сейчас у него нет уже пороху, весь сгорел. И многие так… Или вот Рустам Султанов – певец, автор-исполнитель, который в восемьдесят шестом году стал дипломантом фестиваля «Золотой камертон». И что? Четыре года бьется уже в условиях перестройки и гласности, – бесполезно. А мы говорим о восемьдесят пятом.

Расти большим и сильным!

– У тебя есть пристрастия? Кроме музыки, разумеется.

– Машину люблю водить. Лошадей люблю. Я в свободное время на Ленинские горы езжу кататься. Редко у меня это получается. Историю люблю.

– Какой он, наш современник, в твоем представлении?

– Уставший, растерянный, замученный и обманутый. Но не все молодые такие. Я даже удивляюсь, откуда у десятиклассников, у этого несчастливого поколения, берется в душах что-то незамутненное. Они пытаются жить по-человечески, хотят полюбить жизнь и людей вокруг. Грязь еще не прилипла к ним. У них есть еще надежда какая-то.

– В каких группах и при каких «звездах» вам довелось работать?

– Я делал аранжировки группе Стаса Намина, Раисе Саед-Шах, Давиду Тухманову, группе «Электроклуб». Людмиле Сенчиной делал несколько программ. Правда, это была мука, а не работа. Она за все мои труды очень неблагодарно поступила. И я до сих пор ей не могу простить.

…Долго советскому року не давали хода. Теперь ворота открыты, и буквально лавина захлестнула все подмостки. А счастья нет, проблемы те же, и очень мало профессионалов.

– Игорь, а как вы относитесь к спиртному?

– Я не пью вообще ни грамма, ничего. Считаю, что мне это не нужно, мне это очень мешает, у меня очень много дел, проблем, концерты у меня нелегкие, на сцене я нахожусь два часа, а если два концерта, то четыре часа. Живьем петь в моем возрасте – это уже…

– Сколько вам лет?

– Мне 34. Поэтому я занимаюсь спортом, стараюсь поддерживать форму.

– А что касается быта – уборка, магазины… Как у вас с этим?

– Ха-ха. Если бы я ходил по магазинам, я бы, наверное, играл сейчас где-нибудь на танцах, или, в лучшем случае, в ресторане. Потому что работа отнимает у меня все свободное время, и мне остается только на сон.

– А кто же занимается магазинами и уборкой?

– Жена. Она работает моей женой. Работа у нее такая.

– И никогда не «пилит»?

– Нет, конечно. Она с пониманием относится ко всему. Если бы она не понимала, я был бы холост. Просто-напросто был бы холост и взял бы себе домработницу, которая мне готовила обед, стирала и так далее.

– Еще о быте. Что касается вашего желудка: что вы любите поесть?

– Я не гурман. Армия меня переделала в этом отношении. До армии я был гурманом, после армии перестал им быть. Я ем только когда хочу и преимущественно один раз в день.

– Что касается вопросов самообороны. Вы какое-нибудь оружие держите?

– Да, я держу… Но, слава богу, пользоваться им мне не приходилось ни разу.

– А какого плана оружие?

– Газовое и огнестрельное есть. Газовый пистолет и огнестрельное ружье, которое мне подарили поклонники из охотников – с инкрустациями, с надписью. Оно зарегистрировано. Пока что мне приходилось отбиваться только кулаками. Не знаю, что дальше будет.

– Были случаи нападений?

– Да всякое было. В Пензе был случай, когда на меня «наехали» какие-то люди, которые гуляли в ресторане. Пришлось немного подраться. Я пошел собаку искать, которую украли, охрана моя спать легла, я не стал никого тревожить. В лифте привязался один. Ему не понравилось, как я даю закурить. Потом к нему подключились другие. Этого, который пытался меня обидеть, я наказал, а остальных, кто хотел за него вступиться, наказали мои спортсмены.

– Вы человека могли бы убить?

– Человека? Наверное, да. Наверное, мог бы, и у меня был случай, когда, если бы меня вовремя не оттащили, я бы, наверное, убил. Я не терплю подонков. И, когда они меня не трогают, я их не замечаю, но, когда они мне наступают на ноги и переходят дорогу, я предпочитаю их наказывать. Ни один подонок, который перешел мне дорогу, не остался безнаказанным.

Два раза я сидел в КПЗ. Один раз мне грозил срок. Это было в городе Горьком, когда я наказал несколько человек за то, что они буквально гноили на моих глазах совершенно невинного человека, его выжили из коллектива, оскорбляли всякими словами. Я за него вступился, случилась драка. В результате у них были побои. Побои оказались достаточными для того, чтобы меня посадить в КПЗ и возить на концерты под конвоем. Меня привозили в кремлевский зал в Горьком (я играл и пел в группе «Калейдоскоп»). Выходил на сцену, работал, потому что без меня концерт не мог состояться, и меня увозили назад. Начальство надо мной издевалось, насмехалось, говорили, что мне дадут срок от 2 до 5. Но мне попал хороший следователь. Он много со мной беседовал, подолгу смотрел мне в глаза и как-то сделал так, чтобы дело закрыли, слава богу.