Федор Тютчев - Том 4. Письма 1820-1849 Страница 4

Примите, милостивый государь, уверения в глубочайшем уважении вашего смиреннейшего   и покорнейшего слуги

Тютчева.

Тютчеву Н. И., 20 мая/1 июня 1832*

Рукой Эл. Ф. Тютчевой: Munich. Ce 1 juin 1832

Je suis la main de Théodore, mon cher Nicolas; voilà plusieurs jours qu’il veut vous écrire et les grandes affaires ne lui laissent pas un moment. Faute de mieux je m’en vais donc répondre à l’aimable lettre qui nous promet votre arrivée et vous dire ce qui se passe chez nous.

Mon ami, je ne vous dirai pas la grande joie que nous avons de vous revoir enfin*, depuis longtemps nous le désirions tant! — Vous le savez, Théodore a absolument besoin de vous de distance en distance pour se refaire. Ces derniers temps surtout il était souvent malade et partant triste et mélancolique. Vous savez le distraire, le remonter, moi, je ne sais bêtement qu’être triste avec lui. Aussi que de fois je soupirais après vous, bien avant d’apercevoir la possibilité de voir mon désir se réaliser. — Venez donc, mon frère; vous êtes le très bien venu, ne vous laissez de grâce empêcher par aucune considération, car c’est un hasard fortuné qu’il ne faut pas laisser échapper. J’ai même la conviction que la Providence vous envoie à nous, pour nous aider et secourir dans tous les troubles et incertitudes qui nous submergent.

Je pense que vous savez que Potemkine est rappelé, qu’il doit aller à la Haye*, que le Pr<ince> Gagarine* le remplace ici, etc. etc. C’est un coup bien sensible pour nous; nous perdons le chef le plus aimable, nous ayant témoigné continuellement toute la bonté et même tout l’attachement possible, garçon en outre, ce que son successeur n’est pas*; vous voyez tout ce qu’il y a à dire et à appréhender.

D’abord on avait cru que Krüdener* devait aussi avoir un avancement et être nommé à la place de Meindorf* à Vienne, mais cette nouvelle ne se constate pas; donc aucun espoir d’avancement pour Théodore. — Il y a une chose pourtant: d’après la lettre du Comte Nesselrode à Potemkine, de plus d’après des nouvelles indirectes, le poste de la Haye, donné à Potemkine, ne serait pas à considérer comme une disgrâce, mais bien comme une marque de confiance particulière que l’on voulait lui donner. Cependant Potemkine avant de recevoir l’annonce officielle de la chose, sur le bruit qui en a couru, avait écrit à Nesselrode, pour lui dire qu’un tel arrangement ne lui convenait pas du tout. Or depuis nous avons appris que les choses en étaient au point où on ne les fait plus rétrograder, le poste de Gagarine à Rome donné à Gourieff* et tout si bien enclavé l’un dans l’autre que le pauvre Potemkine ne s’en tirera guères. — Il désire, comme vous le pensez, que Théodore reste auprès de lui; cela ne se pourrait que si on lui accordait la place de premier secrétaire à la Haye; dans ce cas je conviens que ce serait trop avantageux pour refuser, mais, d’un autre côté, nous en aurions bien de désagrément. Quelle mer à boire! je n’y pense qu’en tremblant. Sur ce il y a tant de choses à dire que je n’ai pas le courage d’entamer ce chapitre; venez, car il faudra beaucoup parler, venez bientôt, car tout cela pourra devenir pressant, et si avant que vous ne puissiez quitter Vienne il se trouve quelque expédition de courrier de ce côté, T<héodore> en profitera, pour vous aller trouver. Mais c’est si incertain, hâtez-vous toujours autant que possible.

Anna* vous fait ses compliments, elle me demande: «Was ist das für ein Nicolas, er thut mir doch nichts?» — et je lui ai juré que non, mais que vous lui apporteriez une poupée et des bonbons; jugez si elle vous attend avec impatience. Encore une fois, venez vite, sans quoi ma sœur*, qui veut aller faire un séjour de campagne, ne vous verrait plus, ce dont elle serait très fâchée, — et puis ne vous effrayez pas, mon ami, vous nous trouverez dans la maison Kirchmayer sur le Carolinenplatz où logeait ci-devant l’oncle Nicolas* et plus tard les Kiréefsky*, mais tout a été blanchi et nettoyé. — Adieu, à revoir bientôt, en joie et santé! Nelly

Рукой Тютчева:

Votre bonne nouvelle, mon cher Nicolas, m’a fait grand plaisir, mais ne m’a point surpris. Depuis longtemps j’y comptais. Car j’avais trop besoin de vous voir et de vous consulter, pour ne pas espérer du sort qu’il aurait la complaisance d’arranger les choses de manière à ce que ce vœu pût se réaliser. D’ailleurs il me devait ce dédommagement pour la contrariété qu’il me suscite. Quand je dis le sort, c’est toute autre chose que je devrais dire. Potemkine est nommé à la Haye. C’est un des plus grands désagréments qui pouvaient m’arriver. Malgré tout le bien qu’on dit du Prince Gagarine il ne remplacera jamais pour moi Potemkine. On passerait au tamis toute la diplomatie de S<a> M<ajesté> I<mpériale> qu’on ne trouverait pas un aussi parfait gentleman. C’est un loup blanc parmi les Russes. Son successeur a d’ailleurs un gran difetto — il est marié. Or ceci — etc. etc. etc. Comme la chose n’est pas définitivement et irrévocablement décidée, je ne puis guères dans cet état d’incertitude m’absenter de Munic. C’est pourquoi je vous supplie, mon cher ami, de saisir le premier moment loisible, pour venir me trouver et avant tout de me donner de vos nouvelles aussitôt la présente reçue. J’ai besoin d’avis et de consolations. — Je vous félicite de tout mon cœur au sujet de votre mission et désire sincèrement qu’elle soit la plus embrouillée et la plus fastidieuse possible, quelque chose dans le genre de la Conférence de Londres*. Ce sera tout profit pour vous.

Au revoir donc, mon cher ami, et le plus tôt que faire se pourra. Tout à v<ous>

T. Tutchef

Мюнхен. 1 июня 1832

Я пишу вместо Теодора, дорогой Николай; вот уже несколько дней, как он собирается писать вам, но важные дела не оставляют ему ни минуты свободной. За неимением лучшего, я отвечу вам на ваше любезное письмо, в котором вы обещаете приехать к нам, и расскажу, что у нас происходит.

Друг мой, я не стану говорить о том, как рады мы предстоящей встрече с вами*, мы уже так давно желаем этого! — Вы знаете, Теодор положительно нуждается в вас время от времени, чтобы набраться новых сил. Последнее время он особенно часто хворал и потому был грустен и меланхоличен. Вы умеете его развлечь, поднять его настроение, я же умею только быть глупо печальной вместе с ним. И потому сколько раз я вздыхала о вас, задолго до того, как осуществление моего желания стало возможным. — Так приезжайте же, брат мой; вы будете самым желанным гостем, и умоляю, не допускайте, чтобы какие-либо соображения помешали вам, ведь эту счастливую случайность никак нельзя упускать. Я убеждена даже, что само Провидение посылает вас к нам на помощь, чтобы поддержать в тревогах и сомнениях, обступающих нас со всех сторон.

Я думаю, вам известно, что Потемкин отозван, что он должен ехать в Гаагу*, что князь Гагарин* заменяет его здесь, и т. д. и т. д. Для нас это весьма чувствительный удар: мы теряем самого любезного начальника, который непрестанно выказывал нам всяческую доброту и даже привязанность, к тому же холостого, а преемник его женат*; вы понимаете всё, что можно было бы сказать по этому поводу и чего следует опасаться.

Сначала думали, что Крюденер* также получит повышение и будет назначен на место Мейендорфа* в Вену, но это известие не подтверждается; итак, никакой надежды на повышение для Теодора. — Впрочем, вот что: судя по письму графа Нессельроде к Потемкину, а также по известиям со стороны, пост в Гааге, предназначенный для Потемкина, не следует считать немилостью, напротив — это знак особого доверия, которое ему хотели оказать. Однако Потемкин, до получения официального извещения, под влиянием слухов написал Нессельроде, что подобное перемещение совсем ему не подходит. А с тех пор мы узнали, что делу уже нельзя дать обратный ход, на пост Гагарина в Риме назначен Гурьев* и все так слажено, что бедному Потемкину не выпутаться. — Как вы понимаете, он хочет, чтобы Теодор остался при нем; это было бы возможно лишь при условии, если Теодору дадут место первого секретаря в Гааге; такое предложение, я согласна, было бы слишком выгодным, чтобы от него отказываться, но, с другой стороны, это доставило бы нам массу неприятностей. Какая возня! Я содрогаюсь при мысли об этом. На эту тему можно сказать столько, что у меня не хватает мужества начинать; приезжайте, так как придется многое обсудить, приезжайте скорее, дело может стать неотложным, и если прежде, чем вам удастся покинуть Вену, представится какая-нибудь курьерская экспедиция в те края, то Теодор воспользуется ею, чтобы съездить к вам. Но на это мало надежды, ускорьте же по возможности ваш приезд.

Анна* шлет вам поклон, она спрашивает меня: «Was ist das für ein Nicolas, er thut mir doch nichts?»[4] — и я дала ей слово, что нет, но что вы привезете ей куклу и конфет; судите, с каким нетерпением она вас ждет. Еще раз, приезжайте скорее, иначе моя сестра*, которая собирается ехать в деревню, не увидится с вами, что ее очень огорчит, — и еще, не пугайтесь, мой друг, вы найдете нас в доме Кирхмайера на Каролинен-платц, где раньше жил дядя Николай*, а позже Киреевские*, но дом этот побелили и вычистили. — Прощайте, до скорого свидания, радостного и благополучного. Нелли

Твоя добрая весть, друг мой Николай, весьма меня обрадовала, но совсем не удивила. Я уже давно на это рассчитывал. Ибо мне слишком необходимо повидать тебя и посоветоваться с тобой, чтобы я мог отказаться от надежды, что судьба окажет мне любезность и осуществит мое желание. Впрочем, она была обязана сделать это, дабы вознаградить меня за невзгоды, которые на меня насылает. Говоря о судьбе, я имею в виду нечто совсем иное. Потемкин назначен в Гаагу. Это одна из самых крупных неприятностей, какие могли меня постигнуть. Несмотря на все хорошее, что говорят о князе Гагарине, он никогда не заменит мне Потемкина. Можно перебрать весь дипломатический корпус его императорского величества, но другого столь же безупречного джентльмена не найти. Среди русских это белая ворона. К тому же у его преемника есть gran difetto[5] — он женат. А ведь это — и т. д. и т. д. и т. д. Поскольку дело еще не решено окончательно и бесповоротно, я никак не могу отлучиться из Мюнхена в этом состоянии неопределенности. А потому умоляю тебя, любезный друг, воспользоваться первой же возможностью, дабы приехать ко мне, но прежде всего ответить мне тотчас по получении этого письма. Я нуждаюсь в советах и утешениях. — От всего сердца поздравляю тебя с порученным тебе делом и искренно желаю, чтобы по запутанности и бесконечности оно не уступало Лондонской конференции*. Для тебя это будет только выгодно.