Эдуард Лимонов - Стихотворения Страница 4

Азбука

— А — сказал АндрейБарышня пришла в новом платьеВесело дочку погладилГорькие горячие волосы поцеловал ей

Детка моя — подумал — ты без мамыЕсли б была жива не нарадовалась быЖалобно на ее могиле прежде прутики деревья прямоЗавтра пойду туда поплачу в траву судьбы

И с тем он скользнул взглядом по НаташеКоторая за последнее лето стала еще крашеЛицо у Наташи было сегодня странноеМаленькие уши горели цветом алымНо за рекой закричала птица нежданнаяОбщее внимание отвлекать стала

Перед уходом отец пил молокоРаньше чем к сну отправляться виноСтарый стал Андрей — ему нелегкоТаню — жену свою помнит давноУ него не появилось новой женыФыркал когда говорили об этом— Хватит — хватит — разговор обрывал и чувство виныЦелый день не сходило с лица кто давал советы

Часто однако он веселел и добрелШустро хватал свой плащ и уезжал в полеЩелкал ружьем но птиц настрелять не умелЭтим только проездом по полю бывал доволенЮношеским на время становился — хрипелЯ — говорил всем — выздоровел охотой. а был очень болен

Понедельник полный от весны весь белый…

Понедельник полный от весны весь белыйВычистил я шляпу расстелил пальтоСнег еще повсюду но уже не целыйОловянной кружке весело блистать

К щёкам подливаю сок одеколонныйРазотру по шее. подмочу вискиКак я еще молод. кожа-то какаяЗагорю под солнцем — южное дитя

Брюки-то погладил пошел улыбнулсяВызвал всех любимых в памяти своейВот бы увидали пока не согнулсяВот бы увидали до скончанья дней

Ветер распластал любимую простынь…

Ветер распластал любимую простыньЭтой весной ты поедешь назадФока и Фима — друзья твоей юностиПивом и мясом встретят тебя

Этой весною соскочишь ты на вокзалеФока и Фима стоят каблукамина тощей весенней травеФока и Фима! Я больше от вас не уеду!(плачь обоюдный в мягкие руки судьбы —)

Ты никогда не уедешь от Фоки и ФимыОт красивого стройного ФокиИ от обезьяньего друга ФимыВсегда вместо большого огромного моряВам будет целью небольшая река

На твоих глазах постареет сгорбится ФокаИ как-то незаметно умрет смешной друг ФимаТы их переживешь на несколько весенЭтой весной ты поедешь назад…

Милая спящая равнина степная…

Милая спящая равнина степнаяГородок «Хвост» примкнувший к тихому холмуЛюба — дочка учителя грустной школыСпящая на спине с одеялом даже на лбу

Белая стена наклоненная над ЛюбойСладкие дни прожитые ейВ садике рядом со школой со школойСтекают по шее на грудь затекают ей

Я люблю ворчливую песенку начальную

Я люблю ворчливую песенку начальнуюДетских летВ воздухе петелистомдомик стоит ТищенкоЦыган здравствуй МищенкоЗдравствуй друг мой — ГрищенкоВ поле маков свежем — друг Головашов

Речка течет беднаяТонкаяи бледныеи листы не жирные у тростниковЗдравствуй друг ЧуриловХудожник жил Гавриловрисовал портрет свой в зеркалеи плавал ночью на пруду среди мостков

Если кто и есть на лавке…

Если кто и есть на лавкеЭто тетушка мояЗдравствуй тетушка мояПод окошком белая

Ты купила этот домикУж на склоне полных летРозовый закат на подоконникВстав на лапки шлет привет

Все мечты твои нелепыТетя тетушка мояРазве козы шерсти смогутТебе тетя наноситьЭти козы не годныКозы новые нужны

Ты не сможешь сбогатетьТолько все потратишьС твоим зрением лежатьА ты кофты катишь

Если кто и есть на лавкеЭто тетушка мояНеразумнаяЗдравствуй тетушка мояПод окошком белая

Желтая извилистая собака бежит по дорожке сада…

Желтая извилистая собака бежит по дорожке садаЗа ней наблюдает Артистов — юноша средних летПодле него в окне стоит его дама ГригорьеваВеселая и вколовшая два голубых цветка

Розовым платьем нежным мелькая ныряяДевочка Фогельсон пересекает садНа ее полноту молодую спрятавшись тихо смотритСтарик Голубков из кустови чмокает вслед и плачет беззвучно…

Летний день

Тихо болтались в стареньком домеТри занавескиБабушка вышла в глупом забвеньеС богом меняясьТам у ней где полянка с мышамиЖелтые внукиВ честном труде собирали пшеницуРадуясь солнцуБабушки жесткой руки скрипелиТрава вырасталаВнуки сидели в столовой затихнувОтец возвратилсяКаша болталась в белых тарелкахПела сиялаИ от варенья круги разрасталисьЩеки краснелиМух толстозадых густое гуденьеИ длинные спискиЧто еще нужноСделать до вечера летней прохладыЛампа зажженнаяВся раскачалась над поломБабушка ходитС слепым фонарем собираяКрасных детейЧто запрятались в лунном паркеБелые скинув матроскиЧтоб не было видно

Туманы теплые объели ветки и цветы черемух…

Туманы теплые объели ветки и цветы черемух[2]Зеленые стволы так равномерно выплываютВот показалась первая доска их и порозовелаТопленое вдруг солнце пролилось лохматясь

Безумная земля моей мечты…Пьет чай томительный головка на балконеПокоен отложной воротничокНа свежем горле голубые взмахи

Глотки последовали резво побежалиПирожных сгустки разделяли чайПростая но так странная улыбкаВ лице, когда глядишь на сад, на май

ГУМ

(Поэма)

Там где чемоданы различного видаи черные и коричневыеи серенькие за восемь в крапинкуТам где хозяйственные сумкиПо семь рублей — синие. цвета кофе и черныеТам Пармезанова и Толоконцева шныряют глазами

Там юноша Калистратов выбирает ДОСААФа сумкусинюю с белой надписьюносить будет на плечестоит четыре восемьдесят

Там военный Мордайловвзял чемодан за восемь десятьи тут же сунул внутрьсвой небольшой чемодан

«Матрешка у вас получилась» —сказала ему Вездесущева — внимательная старушка

«Да вроде» — сказал военный

А на них напирали сзадиРедкозубов из ТулыИ Беляков из Степаничей

Кошмаров из Ленинградастоял одиноко в шаге

Рейтузова отделиласьпышная такая блондинкапошла тайком вспоминаяо муже своем волосатом

Вдруг ее охватило…Она остановиласьчтобы переждать наплыв страсти

На Рейтузову наткнулся Португаловспециальнотолстенький наткнулсяРейтузову он обхватилбудто грозил упастьи ущипнул за бокхоть и ватное было пальто

— Ай что вы! — она вскричала

А он же прошелответив— Стоят и ловят ворон!..

Там где зонтики переливаютцвета один на другойТам долго стоит Попугаевмилый глупый смешной

В желтом кашне на шееписал и он стихии он ходил вечерамив Дом культуры связистов

Лицо Попугаева тихозажмурен его один глазлет имеет он сороки средний покатый рост

Волшебство его обуялокакое-то на этом местеНо вот волшебство проходити Попугаев задумалвыбрать себе одеколонУже он неуверенно роетсяГлазами в огромных витринахгде выставлено всем угодноемеж лампВ основном зеленые жидкостиВ флаконах по форме всякихГде мойсвойодеколониль естьтутоннет тутгде естьвсем естьмне нет

Ах ты!где ж онне вижу что-точто-то не замечаюАх вот!нет не онэтот два десять называется «Заря»но вот уж мойно нет. не мой онэтот чужой стоит пять рублейназывается «Москва» он плоскийАх вот мой маленький квадратныйназывается «Вздох»стоит тридцать копеек

напирают на Попугаева налетевшиеЧайкин рабочий со своею Фросею юной женойВсей разделенной на сосисочные кускиИ в огромной косо надетой шапке

Прыщавый Шариков одеколон подыскиваетКокетливая Нюськина в мехах всяНо тонкая и выделяющаясяс побеленным нахмуренным лицомвсе требует и требует у Борькиной— которая больная продавщицаВот это дайте! Это дайте! Это!Ну наконец уж Нюськина уходит надменнотак ничего и не купивА вслед ей Борькина шипит «У крокодилица!Надела жуткие и красные до локтя перчатки…»

Милиционер Дубняк побритый и тугойстоит качая круглой шеейему осталось три часачтобы уйти отсюда в домА его дом полон борщоми дочь приемная Косичкинасидит за письменным столомрешает шутки арифметикиЖена же его по девичьей фамилии Белесовасидит глядит в окнои волосы намазала каким-то жиром

В отделе где перчатки там толпаПерчатки весенние по четыре рублякофейные и красные коричневыезеленые и черные в бумажкахВ этом сезоне моден желтый цветберут берут и продавцы снуютОдна Кудрявцева другая Битоваи меж собою безобразные врагиВедь Битовой же муж же нынешнийон бывший есть жених КудрявцевойКудрявцева и яду бы влилаНаташке Битовой в воду газированнуюКудрявцева худа и высока. чернаи длинный носА Битова такая это плотнаяи светлый волос коротко подрезанобтянутая юбкою с рубашкойи все у ней рельефно выступаетКудрявцеву одежда же не обнимает

«У ней же ваточная юбка»— сказала год назад емуТы брось эту Кудрявцеву совсемваточная юбка — заграничная покупкау нас в магазине продавалась всем

Теперь они снуют вдвоемПриносят и уносят перчаткиБумагой яркой шелестяти давно замокли все до пят

Им помогать пришла уженачальница у них — Постелинаее завитых локонов струятся круглые потокиИ бельма маленьких очковнеустрашимы и жестокиРукой привычною онаСо всем управилася быстрои пота даже не течетЕе «железное бедро»все меж собою называют

«Кассирши Кати Дирижаблевойнедавно умер младший сын» —Во втором этаже говорила уборщица Тряпкинасиней работнице гладильного цеха Палкиной— и знаете отчего?— думаете собственной смертью да?— Так нет же — нет. Его убили…— Он шел в двенадцать ночи по переулкуОн девушку свою Ирину провожал— Ах мать же столько говорила«Ты поздно не ходи Николка!»А он пошели вот убит— А девица?— Он проводивши домой верталсяну тут они его и уследившии нож ему под сердце только — штырк!— А кто они?— Они студентыНа той же улице живутДва брата Васькины. По двадцатьодин в электромеханическомДругой учился. но прогнали…гулял по улицам пока…— Но это ж надо… кровь. ножом жев чужие теплые кишки— За эту девочку младуюдолжно сын Катин был забит

— Да. Девочка такая славная— Но им теперь дадут расстрел— Конечно. Совершеннолетние…Их не помилует судья…

Подходит Холкина — мороженым онаторгует и звенитвся мелочь в белых карманах халата— Вы о Николке уничтоженномда тоже мальчик был не ватаОн приходил сюда к мамашеи представляете —Я ушла на три минутыи оставила его —мол ты Николочка постой!Пришла и нету двух рублей —Не брал! — и всесвои вложила— Да говорят что не ножом убилиа убили отверткоюи умер не упав у двериИ до своей квартиры не бежала уже в спальне у нееОна глядит… Ох бедна девочкаон у кровати весь в крови…

Там где мужские готовые костюмытам бродит сотня человекОдин — Мещеровпятьдесят четыре —ему размер подыскивать пораХотя ему шестнадцать лет — он огромная гора

Косматиков с своей женоюЗамотанные в тряпочки деньжатки

Ерусалимов с Ерусалимовоюроскошные откормленные в шубах

Преклонова с санями на плечеи с сумкою хозяйственной в рукеКарминова с юношей Прыткинымповисшая на правой руке— У вас ли импортных ли нету?

А продавец войны попробовал он лысыйи за ухом карандаши говорит он — Нету! Нету!Хотя ведь есть и вон висят

Но он таких не одобряетОн Семиклиновон выказал всю храбростьхотя понятноничего ему другогоне оставалось на войне выказыватьИль дезертир иль храбрый воинодин из двух — середины нетОн почему-то вдруг придумалчто этот малый не пойдетв войну приказ командный выполняяСгубить раз триста молодую жизньВон девка на руке его виситкостюмы ищет пошикарнейАх Семиклинов — это выно только лучшая одеждаи более высокий ростАх Семиклинов! Он пойдеткак миленький! Куда деваться…

За юной парою стоитне юная жилицаНе то чтобы такое званиеНет. Занимаемая должностьОна у него машинисткаи можно б сказать по любви бкогда б не брала за своеразгоряченное внешнее телорубли и рубли и подаркиСегодня вот Федор Иванычее друг и начальник— гуляют и смотрят товарыи ей и ему заодноА завтра Петр Степанычведет ее вначале в кинозатемгуляют и смотрят товарыи ей и ему заодноА в среду с шофером Васькойсовсем уже просто таклежит она на диванеи милый — шепчет ему…

Кому и какое делопусть любит и молодеци соединяет приятноес полезнымеще древние так советовали

А вот очень милая юркаясебе пробивает дорогув чаще шипящей людейК мужу. к любимому мужуона продвигается. Он жестоит пред венгерским издельеми мнет его за отворот— Купи дорогой! очень модно!приятный коричневый цвети так подходит к плащуя галстук тебе сыщуИ он согласен. Да купим— Вы выпишите нам — продаватель!Шурх — шурх — карандаш — готово!— Касса налево — там…

— Маня! Дай два рубля мне!— Сейчас! А не надо ли три?!

— Деньги держи покрепчеда в сумку гляди не кладитут живо утащат… толкучка

— Костик! а может не надовсе-таки маркий цвет?!— Ты ничего не понимаешьмы доживем до получкиУже немного осталосьвсего девятнадцать дней

Петя. Геннадий и Шура Алейниковтихо и скромно стоят в разных местах залаКостюмы их не интересуюткарманы их интересуютОни довольно-таки одеты

Вот Шура заметил. толкнул Геннадия— Геннаша — смотри-ка — седой боберЧто надо! Железный старик с супругойи дочка прелестная… — слева прикрой!

И тут они коротко пересмеявшисьбудто случайно столкнулись с семьеюэтого самого седого почтенногоседого умного бобра— Ах извините — респектабельнозубом золотым переднимсверкнул Алейников шикарный —— Здесь все ужасно поспешают!— Да ничего — старик ответили он конечно не заметилчто уж уплыл его бумажник

Ушли и Шура и Геннадийи вслед за ними мощный Петякоторый должен замыкать— Старик — он новых денег кучивозьмет перо и настрочитВсем людям надобно поровнукак жаль что все наоборот!так рассуждает Шура Алейниковизвестный среди своих близкихкак очень мудрый человек…

Монголова — девочка лет шестнадцатистоит мороженое грызетее пальто уже не новоно она нынче не готовачтоб худшую едать едулишь бы купить себе туфлюс большим бантом. с тупым носкоми лаковую как рояль…

Работник прилавка МармеладовВысокий и спортивный пареньвихляется всем телом за прилавкомвсем покупателям себя показывая

Тут покупает маленький Коптилкинбольшую лампу для ночей

и покупает здесь Сопливкинна кухню новый выключатель

И покупает тут Хозяйкиндверные ручки попрочнее

И покупает тут ИнженеркинКарниз. торшер. и люстры три

Здесь дама черная ТбилисцеваСтоит и продает мимозыиз чемодана вынимаяи в воздухе рублем махая— Один лишь рубль — бери мимоза!

Ее сыны от нее невдалекетакже с мимозою в рукев больших надвинутых фуражках

Тюли. Тюли. Гардины. ТюлиПродавец Евфросимова желта и длиннак ней приходит знакомый Прошкинпросит занавес в горошку…оскорбляется… уходит…так как Евфросимова не находит

А вторая и третья продавщицы сестры Александровынедавно приехали от полей от травыеще венком у них их косына голове у них лежатеще они коряво говорятно в общем поняли и знаюти очень тщательно считают

Кирпичкин. Золотцев и Брагиннапилися с работы идяи так как проходили мимозашли и стали покупатьУже купили десять ружейХотя на всех один ребенокуже купили двадцать книжеки пять игрушек надувныхуже приобрели халатыдве ручки для лопатыВ кульке огромном апельсин горýи часто их кидают на пол— А ну! кто подберет! А ну!

Им делали предупрежденьяони на это говорят— А мы справляем день рожденьяк тому же мы пролетарьят…

Ах. Боже. где еще мы не были!?(восклицат. вопросит. раздумье)

Ах — Гастроном — в нем сон и явьпереплелися столь теснейшегде сельдь где море где свининаздесь все чем славится едаБутылок много их зовет покушатьА потом укромно поблевать

Консервных банок тридцатькупила Грушкина однаИ сорок овощных суповкупила Килькина однаА Елкина купила клюквус сиропом в сахарном сокуНесут откуда-то и брюквув сумах переметных на плечах

Поэт идет — он Простаковон перерос и недоросон съел бы пару судаковиль пару гусаков

Ему знакомы эти людион с ними уж водил знакомствоОни все страшно интересныувидишь одного — замрешь —Они себе любовников имеютлюбовницев прекраснолицыхтрагедии с собой и фарсыв карманах головы несут

Вот Простаков встречает Анну— Ах Анна! Анна! мы усталиВсе ноги уж болят мои!Все ноги уж болят твои!

Идем же кушать и домойпод временный свой кровшаги пожалуйста удвой…

И кушают онеуже в отделе где виднóкак собрался Пестрядин выпитькак выпил Рюмкин уж ужеи стало смутно на душе

И тут они вдвоем сказалиИ Простаков и Анна вместе— Мы жили жили уезжалине знали что такое гули знали что такое шумВедро пластмассовое стоитвсего лишь два рубля и толькоТеперь мы кушаем бульон с яйцоми на второе — тефтелú…

(А в улицах летали ордыкаких-то новых новых вещейВот дуб четырехлетний. Три рубля пятнадцатьвот угол дома — сорок два с пятакомвот неба северный кусочек в метра дваон стоит сто пятьдесят четыре и ноль ноль)

Ах Анна — кудри у поэталетали раньше не задаромПровал он видел человекаА нам предстали человекикоторых горд всеобщий шум.

1968 год