Алексей Дьячков - Игра воды. Книга стихов Страница 4

Пицунда

Море. Мясо. В сотах мед.Чистый пляж. Пустые урны.За сосной гора встает,Как развал макулатурный.

Сброд купейный. Борщ в чалме.Делят перламутр перловки.Тетка. Братья Дыр, Бул, Щер,И сестра их Припять с полки.

Двор тенистый, старый дом.Челентано сладко воет.Еле слышен палиндром,Набегающий волною.

До свиданья, сладкий сон.Фотография на память.Крайний справа. Пара слов.Орфография хромает.

«Как мальчик в хоре открывает рот…»

Как мальчик в хоре открывает рот,Но не поет, а смотрит как, покинувКарниз, снег начинает свой полет(зима такая, видно, за грехи нам),

Я тоже за окно перевожуМой взгляд с рядов мальчишек и девчонок,И песни обреченной слышу шум,И вдруг мне открывается о чем он.

Раскрыло тело мягкое земля,Бог щедрою пригоршней сеет звезды.Я чувствую покинутым себяИ погружаюсь в океан, как остров.

Снег, покружив, на лавочку присел.И песня, отшумев свое, умолкла.Искать ответа надо не на всеВопросы – а на правильные только.

Синий ноябрь

Дождаться сумерек с их светом грустным.Размяться, от безделия устав,Развеяться на воздух потянутьсяВ мой сквер, в другие людные места.

Чтоб время убивать за рисованьем,Вернуться. Уголь, тюбики белил.Пустырь, температура плюсовая.Тяжелый снег деревья облепил.

Такой же хмурый день свиданья с братом.Не сложно вспомнить – снег, больничный двор.Как с капельницей топал из палатыБеспомощно в больничный коридор.

Как робко по линолеуму шаркал,Запоминая ромбиком узор.И было так пронзительно, так жалкоСебя, родных, врачей и медсестер.

В кровати слушал гул автомобильный,Боялся карамелькою шуршать,Электрокабель будто отрубили,И в темноте приходится дышать.

Возраст переходный

В мой домик щитовой заглядывало море,В кладовую, в комод,В прихожую, где шкаф с таблетками от моли,Где лыжи, огород.И, лежа на тахте ребенком-переростком,В пол-уха слушал я,Как топала волна вверх по скрипучим доскам,Как старая жена.И песня ямщика, не близкая подмога,Звенела как могла,И бездна на меня густой сиренью богаГлазела из окна.И уходил волчок, и ножик перочинныйТерялся в тихий час.И пустота меня сурово жить учила —Не рыпаться, молчать.Ночь напролет лежать, с постели жаркой крошкиСтряхнув. И ждать, когдаСквозь шорох взвизгнет вдруг, с заезженной дорожкиВсю пыль собрав, игла.

Первый снег

Прогремел поздней осени выстрел,Вышел лес из воды без листвы.У ручья, не наполнив канистру,Я, как куст без движенья, застыл.

Съехал розовый дом за ограду,Глины масляный срез заалел,Чтоб сойтись в перспективе обратной,Как в воронке, в моей голове.

Чтоб открыл я, все пестрые частиВ день единый осенний собрав,Не в свободе, не в праздности счастье. —Сыпет крохами счастья зима.

Хватит света теперь за глаза мне. —Склон пылает, и поле горит.Бог придет к человеку внезапноИ ни в чем его не укорит.

Четвертая смена

Ворота в лагерь с белым аистом,Дорога пыльная, сады.Забыл, как местность называется,И день, и год какой забыл.

Как лес потрескивал, попискивал,Динамик пел наоборот.На стенде кольца олимпийские,Восьмидесятый, значит, год.

Мы долго, значит, не расстанемся,Расплачемся, костер сложив.Под вечер дискотека с танцами,Обида, значит, на всю жизнь.

За что? Зарядка, суп фасолевый.Висишь, как плеть, на турнике.За то, что все равно особенный,Так и не понятый никем.

Кардиология

Палата с неработающим теликом.В саду шуршит опилками магнит.А в темноте с зелеными оттенкамиТвое молчанья золото горит.

Страдает бабка злая в рыбьем тереме,Сжимает крепко выданный обол.На пустыре, где клумба в запустении,Играет кто-то с внуками в футбол.

Мне подтянул суровый деда помочи,Под подбородком шапку завязал,И сунул пирожок с начинкой облачной,Чтоб на морозе я не замерзал.

И я потопал на уроки пения,Труда, осуществления надежд.И я прошел падение империи,И повторил родительный падеж.

Уверенно один с портфелем кожанымШел по воде, не видел берегов.И только останавливался может бытьНа кладбище у камня твоего…

Щеколда пастой гои не начищена,О раму ветка бьется без причин.В саду статическое электричество,Как уголь остывающий, трещит.

Поезд ночной

Когда дремал в Тарусе от усталостиВ косых лучах, проникших в пыльный зал,Не знал, что все сбылось, о чем мечталось мне,Что все сполна исполнилось, не знал.

На рюкзаке в репьях – погибшим витяземСреди разбитых дачников лежал.Кого спросить, зачем мне смерть привиделась,Зачем над телом вознеслась душа?

Угрюмый мужичонка в ботах стоптанныхС откинутой в фуражке головой…Где день? Где дом? Где жизнь моя? – Да вот она,Над станцией, над выгнутой рекой.

Над уходящим к горизонту облаком.Над ветром, что душицею горчит.Над скорым пассажирским, что так дорог мне,Когда он в синих сумерках стучит.

Возвращение

В крапиву дачных чащ мяч краснобокий вхож.Мальчишку своего ждет деревянный нож.Теченьем речи звук уносится на юг.Что я хочу сказать, когда я говорю?Тепло стучит вода, черешню сон берет,Сад слив шумит – душист, как дальних пасек мед.И слышен из избы в тик-таканье простомНа детском городке качалок ржавых стон.И слышен тихий час, печальный карантин,И радость, и печаль. Алеша, выходи!И пустота слышна, когда ее внутриЖдут óблака тебя размашистых два-три.Луча кровавый пот, и ягод города —Горит рябина в подстаканнике, когдаСтучит вагон домой. На все один ответ.Бог говорит тобой. У смерти тайны нет.

Сумерки

В отцветшем саду громыхает посуда,И музыка вальса, что еле слышна,Звучит так тоскливо, как после инсульта,Которого не удалось избежать.

Оборваны листья смородины радиЧаев затяжных, как больничные сны, —На скатерти сохнут на дачной веранде,Набросаны ровно меж чашек пустых.

И день предсказуем, и час непреложен.И в сумерках мама уходит домой.И кто-то весь вечер гудит на гармошке —Не дедовской тульской, а детской губной.

Первая молитва

Стопкой сложены книги на лавочке.Глеб с веранды играет отбой.Но висит из второго товарищ наПерекладине вниз головой.

Он глядит, как с пожарными ведрамиНа костер налетела толпа.Черный лес, как в пруду, перевернутыйНа лиловые тучи упал.

Странный мир с незнакомыми лицами.Шорох в небе, огонь, кутерьма.Твердь расплывчатую и землистуюПрячет от близорукости тьма.

Как от зарева звездные просыпи,От меня отделяется часть.Я твержу: Не оставь меня, Господи,И в последнюю ночь, в тихий час.

Третий урок

Я заведу в деревне пасеку,Устроюсь сторожем в собес.Работа – чистая гимнастика,Пластинки гибкой шум и треск.

Лес сохнет на упругой леске, иЛегко принять, что Бог един.И слышно, как свеча потрескивает,Тэн электрический гудит.

После дождя тропинка мягкая,Листва побитая дрожит.И слышно, как качели крякают,И взвизгивает пассажир.

Жена в сенях скрипит капустою,Под балкой хлопает река.Как хорошо, что эта музыкаВсе не кончается никак.

Новая мелодия почтового рожка

Во дворе громыхнули качели.Выбивают палас в темноте.Как на вечере столоверченья,Бьется в сумерках долгих отдель-Но от шосткинской пленки свеченьеВокруг детских играющих тел.

Засыпает листву купоросом,Синим светом далеких светил.Почему по подобью и образуСвоему Ты меня породил?Чтобы ветер трепал мои волосы,Когда я выбиваюсь из сил…

Чтоб гудело, и ходики тикали,Чтобы хлопали стены белья.Чтоб пластинка прозрачная, тихаяОбрывала мой вокабуляр,

Чтоб молчал я вагоне под Ригою,И укачивал поезд меня.

Сон

За затяжной грозою пауза,В воздушных складках влажный вяз.Простая музыка добаховскаяНад серым полем поднялась.

Пейзажа глубина не резкаяИ простота без пестроты —В окне за пыльной занавескою,За высохшим пучком травы.

За дверь проводишь жизнь с застольями,И дым развеется костра.На съемках Сталкера в ЭстонииРасплачется актер в кустах,

Когда разрушит ливень целое,И стадо гулкое овецВ полуразрушенную церковкуПастух загонит наконец…

Шлам