Ирина Кнорринг - Окна на север. Вторая книга стихов. Страница 4

«Есть такое слово: „не могу“…»

Есть такое слово: «не могу».Глупое такое слово.Словно стон, оно слетает с губВ тишине отчаянья глухого.

«Не могу»… и слезы на глазах,Жалкие, беспомощные слезы.И отчаянье, и стыд, и страх.И кому-то скрытая угроза…

Руки жалобно спадают с плечИ висят безжизненно, как плети…— Значит, больше нечего беречь,Кроме призрачной мечты о смерти…

Но в каком-то дьявольском кругуСердце бьется и тоскует снова…Глупенькое слово: «не могу».Грустное такое слово.

«Лета не было в этом году…»

Лета не было в этом году.Лето кануло в темном бреду,В жутком мраке пустых и бессолнечных дней,Где теперь с каждым днем холодней.

Ты один в ореоле бесснежной зимы,Где навеки несхожие мы.

Я одна — в темноте, где надежды и ложь.Ты в мою темноту не сойдешь.

Лета не было в этом году.А зимой я тебя не найду.

«К чему теперь высокомерье…»

К чему теперь высокомерье,Мой честный, безупречный путь?Кого и в чем я разуверю,Кого сумею обмануть?

И кто найдет меня прекраснойВ недостижимости такой,С такой непогрешимо-ясной,И слишком трезвою душой.

И для чего теперь певучий,Мой правильный чеканный стих,Когда я знаю, что не лучшеТаких же тысячи других.

Когда я знаю (втайне где-то,Наедине сама с собой),Что жизнь моя была согретаОдной бессмысленной мечтой.

«От женских слез — до нежности мужской…»

От женских слез — до нежности мужской,От слов тоски — до исступленной страсти…Не трудно утешать в беде большойСловами одиночества и счастья.

Не трудно даже помогать в борьбеХорошим, умным, и спокойным словом.Ты дал мне столько нежности суровойЗа все стихи и слезы о тебе.

Но — если грозы напряженной стаейДавно уж пронеслись над головой?Но если жизнь, бессмысленно пустая,Плывет без драм, без бурь, без ничего?

Ты жизнь прошел — (дорога то большая!) —Все жадно чувствуя, все замечая,И не увидел сердца моего.

«Я — человек второго сорта…»

Я — человек второго сорта,Без «широты» и «глубины».И для чего, какого чорта,Такие люди рождены?

Зачем? Чтоб нищенкой унылойТоптаться на чужом пути?От колыбели до могилыСебе приюта не найти?

Всегда никчемной и забитойВсего бояться и терпеть,Чтоб у разбитого корытаПоследней дурой умереть.

Чтоб ничего не понимая,Смотреть в любимые глаза,За бесконечной чашкой чаяВесь вечер слова не сказав…

Молчать весь вечер, дни за днями,Молчать всю жизнь, молчать всегда,Чтоб никудышними стихамиВились ненужные года.

Так жить, — смешно и неумело,Не сделав ровно ничего.Прислушиваться в мире целомЛишь к биенью сердца своего.

И на кровати, в ночь глухую,В ночь униженья, ночь без сна,В давно привычном поцелуеИспить отчаянья до дна.

«Я уж не так молода, чтобы ехать в Россию…»

Я уж не так молода, чтобы ехать в Россию.«Новую жизнь» все равно уже мне не начать.Годы прошли — беспощадно-бесцельно-пустые,И наложили на все неживую печать.

Жизнь прошаталась в тумане — обманчиво-сером,Где даже отблеск огня не сверкал вдалеке.Нет у меня ни отчизны, ни дружбы, ни веры, —Зыбкое счастье на зыбком и мертвом песке.

А впереди — беспощадная мысль о расплате:Боль, отреченье, позор примиренья с судьбой.Белая койка в высокой и душной палате.Крест деревянный, сколоченный верной рукой.

«Мне холодно. Мне хочется согреться...»

Мне холодно. Мне хочется согретьсяСесть ближе к печке. Пить горячий чай.И слушать радио. И сквозь печальСледить, как стынет маленькое сердце.

Как стынет это сердце. А в ответ —Огромный холод в равнодушном мире.Да музыка, скользящая в эфиреС прекрасных и неведомых планет.

«Прекрасных и неведомых»? — Едва ли.…Большой концерт в большом парижском зале…Мне очень холодно. Не превозмочьМоей, ничем не скрашенной печали.

— И там, на улице, где стынет ночь,— И там, где музыка, в притихшей ложе, —Там холодно и одиноко тоже.

«Приходят дни — во сне, не наяву…»

Приходят дни — во сне, не наяву.И с каждым днем устало стынет сердце.Ласкает солнце влажную траву.А я все равнодушнее живу,И все спокойней думаю о смерти.

Шумит в саду весенняя листваНад золотом неяркого заката.Слетают с губ усталые слова…Мне холодно и руки без перчатокПо зимнему я прячу в рукава.

Сгорают медленные дни. И вдругПриходит неожиданная старость…— За дни любви, за немощный недуг,— За очертания любимых рук,— За все слова… Еще за слово «друг».— За все, что у меня еще осталось…

Я все люблю: лесную тишину,И городов широкое движенье.И пережив последнюю весну,Я в жизни ничего не прокляну,Но и отдам без сожаленья.

«Тебе — без упрека и лести…»

Тебе — без упрека и лести,Тебе, мой доверчивый друг,За наше усталое «вместе»,За лед не протянутых рук.

За ночи у детской кровати(Покорное тельце в огне),За ночи в больничной палате,В пустой, в неживой тишине,

За то, что по-разному веримИ разное видим вокруг,За радости и за потери —Тебе, мой обманутый друг,

Мое непрощенное счастье,Мое пораженье в борьбе…Без боли, без гнева, без страсти,Последнее слово — тебе.

«С каждым годом — всё дальше и дальше…»

С каждым годом — всё дальше и дальше.Так и будет — больней и больней.Сероглазый, беспомощный мальчикСкоро выйдет из жизни моей.

Станет скоро большим, своенравным.Плох, — хорош ли, — не все ли равно?Будет брать он у жизни по правуВсе, что только ему суждено.

Расшибется ли, — или добьется, —Загорится ли ярким огнем, —Но уже никогда не вернетсяВ свой задорно покинутый дом.

В дом холодный, безмолвный, пустынный,Где осталась навеки молчатьНичего не принесшая сыну,Ничего не сумевшая мать.

«Еще лет пять я вырву у судьбы…»

Еще лет пять я вырву у судьбы —С безумием, с отчаяньем и болью.Сильнее зова ангельской трубы —Неумирающее своеволье.

Еще лет пять, усталых, грустных лет,Все, что прошу, что требую у Бога.Чтоб видеть солнечный, веселый свет,Еще смотреть, еще дышать немного.

Чтобы успеть кому-то досказатьО жизни — торопливыми словами.Чтоб все, что накопила, растерятьПод непрощающими небесами.

Еще лет пять, хотя бы. А потом —Тяжелый воздух городской больницы,Где будет сердце стынуть с каждым днем,Пока совсем не перестанет биться.

«Обвей мой крест плющем зеленым…»