Вячеслав Ладогин - Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник) Страница 4

Ленинградец.

Памятнику на Пушкинской

Что – шмотки? Холодильный институт…И сквер напротив (он теперь застроен).Ребята вечно собирались тут(Там был футбольный корт такой устроенДля потных мужиков и пацанов),И в общем-то хватало мне штанов.

…Но не совсем. Я помню: парень РафкаНосил пиджак. И я – балдел. – Пиджак! —Без хлястика с двойным разрезом сзади.Он прыгал через стенку. Бога ради! —Как здорово. (И в драку он вступал).И я тогда в милицию попал.

Еще Панама. Этот клеш на нем!Как я мечтал о Подлинной Свободе!О брюках клеш. О пиджаке Таком;И о холодном воздухе ночном.

Как я мечтал… Что делать мне теперь?Что было нужно: вечно не сбывалось.Том Пушкина, зачем Ты был?Поверь,Над Ним печально молодость умчалась.

На клеше сочинял я бахрому.Из хлопка выдирал-сидел по нитке.Зачем читал я Пушкина в избытке!Зачем не жил как люди?Почему?

Зачем вполсилы дрался и любил!Что смысла бабам в рифмах принужденных?!Зачем? Зачем у тополей зеленыхЯ на дворе так мало водки пил?!

Что, милый Пушкин, сделал ты со мной?(Уж смысла сердце в жизни не увидит)А ведь солдат ребенка не обидит!)А ты?Ты – камер-юнкер отставной…

Зачем меня! – Что я тебе, тунгус?Ты заставлял читать, не разбираяОт слез? Ты открывал ворота рая.С тобою я до Ада доберусь,

Ты – вещь носильная. Я жизни не узнал —И выше пестрой клетчатой рубахиНе поднимается мой идеал.Из-за тебя бывал я битым в драке.Из-за тебя с девицами не спал(Как ни смешно). В тюрьму попал (почти)Из-за тебя. Уж ты меня прости.

Зовя навстречу смерть, дурную гостью,Кто шел – как с кистенем – с чугунной тростью?А женщин у друзей кто отбивал?А кто их обнимал и целовал?

…В приливе чувств своих (ненастоящих),В своих очечках, мимо лож: блестящих,Что делал здесь дешевый твой герой?!Что делать?А!?Холодною порой, ох,Подло в Петербурге оказатьсяТвоим тунгусом, Пушкин. Лет в пятнадцать.…Ты не сменил мне: душу, жизнь и вкус.Прости мне, Бюст. Я больше не тунгус.

В 1981 – окончание ленинградского электромашиностроительного техникума, осенний призыв в армию. Связь. ДМБ 1983.

Лучше поздно, Вячеславушка

Крест. Мы – в гостинице. КраяБелы – как снег – у занавески.…Крестится завтрашняя крестная мояНа купола в закатном блеске…

Как плещется река! Возвышенней колоннПарят здесь севера березы:Тонки – как травы. Белы – как воздух,И обрамляет лесКрутой песчаный склон.И дышут серебристо козы.

Когда я здесь, и слышу речь: слеза близкаК реснице… невзначай стекает…Нет. Нет во всей России чище языка.Так чист в младенчестве бывает.…А не поют былин: забыт их древний слог;Крестьянин пьяный пихты сжег.На иглы желтые с печалью небо смотрит,Вы, ангелы, плывете над страной своеюСпаленной? Может быть, лишь боль и гневОбъединили с равнодушьем власть над неюИ звавший небо позабыл напев?

Забылись голоса лесистых берегов:Хранят ли паперти свои приходы? Звоны?…Вот: только нищие вокруг под Святый КровПолзут. Им надо денег исступленно;

И с ними входим вместе мы в Господень храмМы: с крестной восьмидесятилетней(С окраины комяцкой, дальней, бедной, —Голубушка – до слез дивится фонарям:В них видя Дурь и Расточенье.)«Кой веки в церковь…» Взгляд блестит,А службу чуть-едва стоит!

Все ближе Божий раб крещенью.

Кого сравнит с собою глупый неофит —Отца и дом забыв, – гулял из молодецтва.И вот по правое плечо она едва стоит:Старушка душу лбу вернув: пропажу детства.

Соль Вычегодская… Кораблик небольшой…Два храма на берег монашенками сходят…И за дорогой водянойИз тучи месяц в небо входит.

Устюжские страдания

или Симплегады[14]

Где на узком брежку меж хрустальных горошков две невесты стоялоГде за солью жемчужной взгляд в рожь уплывал, веер весел раскинув,Горько-алое море вина в хрустале побережий бокала,Ароматная красная рябь: ты – олицетворенье пучины…

Пью и бью хрустальные замки полужизни своей, как хрустальные рюмки.После буду беспечен, безуменВ серебре этих утренних в досках щелей,Под горячей росой лоб все мучает думки.

Паучки, как ловцы ветряных окуней,Бродят небом, и назло цыганам забились кобылыВ твердь по голени, дерн пронизав.Солнце опять выйти из хлябей забыло.

Снова налил тебя, падаль рухнувшего винограда.Что ж вы, дали, меня так уняли, что ж так-то? ДыханьеС корнем вырвано из-под камней. У висков – разошлись Симплегады.Я смешок подавил. Я молчу на большом расстоянье.

Все вокруг мне смердит. Вздымают мечи смерченосные асы,Ой, рубают, в капусту секут – глаз моих виноградное мясо!Разбиваются замки с хрустальным осколочным звоном,Замки жизни пустой на лугу. На зеленом.Рушит Солнышко лебедь на скатерти белой (неба).Алая скатерть (заката) пала,А я пирую:Я хлеба кусок отщипнул – небожитель.Чесночинки церквей покатились под ноги небесных коней,И они на дыбах, словно клодтовы – лишь хлещут крови                                                           из крыльев ручьи, те,Что рождают безумные слухи о некогда бывших стихах!

Дети ветропрекрасных лавин, мы, алмазною пылью покрыты,Веселее идем,Звезд вращение сходится в ком.Острова васильков в чистом поле на части разбиты,И кузнечик грохочет, и молния с оборотных коленОтрывается, словно рука промелькнула с прожилками вен.

Отрастите огонь! На ночную свободу огонь отпустите!Пусть – натешится ночью он в танце безумном, сыром,Зоревую звезду согревая и теша трещаньем,И на веки останется ветки раскинувшим страшным кустом.Мы плывемИ бушует эхо цикады,В среднем ухе дробясь.Белый голубь взлетает с оставленным между невест перомУшли от висков Симплегады.

С 1983 – грузчик на заводе «Картонтоль», потом, потом сторож Лиговского проспекта слева, если от вокзала, на Ленбуммаше и проч. До1998 г. Женился на художнице в 1985 г. Сочинял то стихи, то песни, то пьесы, ставил, играл. Это был кусочек андеграунда.

Вместо точки

Мои стихи прожгли дыру в бумаге;Пошел огонь от строчки отползать —Сквозь дырочки – где препинанья знаки,В лицо мне смотрят жгучие глаза;Тушу я все суровой влажной строчкой,Но поздно (весь охвачен вмиг огнем),И, став каким-то огненным кустом:Не в силах вовсе стал я ставить точку…

Север

Памяти крестной

Скрещение теней березовое – на покос,Я – вечера кус – фиолетовым веком – прикрою,

Погост у воды… Взносит Вычегда пену волноюЧтоб нежился слух. Ведь со Слова же Всё началось

И кончится. Солнце укатится в реку… ЧертяСтихи у воды… в небе… ласточка луч воспевает.

Чу. Тонкозвучащая на юге туманном звездаИ песня о том, как она – чтоб упасть – доспевает.

Какие ливанские кедры! Березы ужасной длины.Над пихтовой рощею коршун. Вкруг тишь над водой: меловая.

Изгибы песка – что старухи морщины – влажны.Но девчонкой мчится от катера к гальке волна, как живая.

Куренье волос белокурых над дымчатым теменем,Застыл у излучины всплеск: поцелуй, разлученный со временем.

Переживания над Вычегдой

За небесной фольгою – сетчаткой болезненно-тонкой—Время-змейка свилось – обожгло меня. В сердце. Ребенка.

И, расплавленной брызжа слюдой, рыбы тени на небо бросаютВ мертвый облачный город над церквью-картонкой.Замуж хочется дереву.

Корни берез над водой и над брегом размытым свисают.

Не привык печататься. В 1998 г. ушел из сторожей в детдом к сиротам – пытался сделать театральную школу.

Наташеньке

Когда-то в глазах твоих – на берегу —Гуляли олени с густыми рогами,Ресницы хрустели у них под ногами;И щеки краснели (от пламени губ).

Да. Грелись на солнце олени твои:Когда ты, смеясь, открывала ресницы,А вечером дружно жевали бруснику:Веселую ягоду, славную ягоду,Красную. Круглую ягоду.

Когда же ты плакала (в солнечный день),Тянули ко мне свои мокрые мордыИ душу мою собирали до крошки;До скошенной травки. До белой ромашки,До черной земли.

Ангел