Иван Бунин - Том 1. Стихотворения Страница 40

<1906–1907>

Пугало*

На задворках, за ригами  Богатых мужиков,Стоит оно, родимое,  Одиннадцать веков.

Под шапкою лохматою —  Дубинка-голова.Крестом по ветру треплются  Пустые рукава.

Старновкой — чистым золотом! —  Набит его чекмень,На зависть на великую  Соседних деревень…

Он, огород-то, выпахан,  Уж есть и лебеда.И глинка означается,—  Да это не беда!

Не много дел и пугалу…  Да разве огородТакое уж сокровище? —  Пугался бы народ!

<1906–1907>

Наследство*

В угольной — солнце, запах кипариса…В ней круглый год не выставляли рам.Покой любила тетушка Лариса,Тепло, уют… И тихо было там.

Пол мягко устлан — коврики, попоны…Все старомодно — кресла, туалет,Комод, кровать… В углу на юг — иконы,И сколько их в божничке — счету нет!

Но, тетушка, о чем вы им молились,Когда шептали в требник и псалтырьДа свечи жгли? Зачем не удалилисьВы заживо в могилу — в монастырь?

Приемышу с молоденькой женоюДала приют… «Скучненько нам втроем,Да что же делать-с! Давит тишиноюВас домик мой? Так не живите в нем!»

И молодые сели, укатили…А тетушка скончалась в тишинеЛишь прошлый год… Вот филин и в могиле,Я Крезом стал… Да что-то скучно мне!

Дом развалился, темен, гнил и жалок,Варок раскрыт, в саду — мужицкий скот,Двор в лопухах… И сколько бойких галокСидит у труб!.. Но вот и «старый» ход.

По-прежнему дверь в залу туалетомЗаставлена в угольной. На столахАлеет пыль. Вечерним низким светомИз окон солнце блещет в зеркалах.

А в образничке — суздальские ликиУгодников. Уж сняли за долгиОклады с них. Они угрюмы, дикиИ смотрят друг на друга как враги.

Бог с ними! С паутиною, пенькоюЯ вырываю раму. Из щелейБегут двухвостки. Садом и рекоюВ окно пахнуло… Так-то веселей!

Сад вечереет. Слаще и свежееЗапахло в нем. Прозрачный месяц встал.В угольной ночью жутко… Да КощеиМне нипочем: я тетушку видал!

<1906–1907>

Няня*

В старой темной девичьей,  На пустом ларе,Села, согревается…  Лунно на дворе,Иней синим бисером  На окне блестит,Над столом висячая  Лампочка коптит…Что-то вспоминается?  Отчего в глазахСтолько скорби, кротости?..  Лапти на ногах,Голова закутана  Шалью набивной,Полушубок старенький…  «Здравствуй, друг родной!Что ж ты не сказалася?»  Поднялась, трясетГоловою дряхлою  И к руке идет,Кланяется низенько…  «В дом иди». — «Иду-с».«Как живется-можется?»  «Что-то не пойму-с».«Как живешь, я спрашивал,  Все одна?» — «Одна-с».«А невестка?» — «В городе-с.  Позабыла нас!»«Как же ты с внучатами?»  «Так вот и живу-с».«Нас-то вспоминала ли?»  «Всех как наяву-с».«Да не то: не стыдно ли  Было не прийти?»«Боязно-с: а ну-кася  Да помрешь в пути»И трясет с улыбкою,  Грустной и больной,Головой закутанной,  И следит за мной,Ловит губ движения…  «Ну, идем, идем,Там и побеседуем  И чайку попьем».

<1906–1907>

На Плющихе*

Пол навощен, блестит паркетом.Столовая озаренаПолуденным горячим светом.Спит кот на солнце у окна:

Мурлыкает и томно щуритЯнтарь зрачков, как леопард,А бабушка — в качалке, куритИ думает: «Итак, уж март!

А там и праздники, и лето,И снова осень…» Вдруг в окноВлетело что-то, — вдоль буфетаМелькнуло светлое пятно.

Зажглось, блеснув, в паркетном воскеИ вновь исчезло… Что за шут?А! это улицей подростки,Как солнце, зеркало несут.

И снова думы: «ОглянутьсяНе успеваешь — года нет…»А в окна, сквозь гардины, льютсяСтолбы лучей, горячий свет,

И дым, ленивою кудельюСливаясь с светлой полосой,Синеет, тает… Как за ельюВ далекой просеке, весной.

<1906–1907>

Безнадежность*

На севере есть розовые мхи,Есть серебристо-шелковые дюны…Но темных сосен звонкие верхиПоют, поют над морем, точно струны.

Послушай их. Стань, прислонись к сосне:Сквозь грозный шум ты слышишь ли их нежность?Но и она — в певучем полусне…На севере отрадна безнадежность.

<1906–1907>

Трясина*

  Болото тихой северной страныВ осенних сумерках таинственней погоста.  Цветут цветы. Мы не поймем их ростаИз заповедных недр, их сонной глубины.

  Порой, грустя, мы вспоминаем что-то…Но что? Мы и земле и богу далеки…  В гробах трясин родятся огоньки…Во тьме родится свет… Мы — огоньки болота.

<1906–1907>

Один*

Он на запад глядит — солнце к морю спускается.  Светит по морю красным огнем.Он застыл на скале — ветхий плащ развевается  От холодного ветра на нем.

Опираясь на меч, он глядит на багровую  Чешую беспредельных зыбей.Но не видит он волн — только думу суровую  Означают изгибы бровей.

Древен мир. Он древней. Плащ Одина как вретище,  Ржа веков — на железном мече…Черный ворон Хугин, скорбной Памяти детище,  У него на плече.

<1906–1907>

Сатурн*

Рассеянные огненные зернаПроизрастают в мире без конца.При виде звезд душа на миг покорна:Непостижим и вечен труд творца.

Но к полночи восходит на востокеМертвец Сатурн — и блещет, как свинец…Воистину зловещи и жестокиТвои дела, творец!

<1906–1907>

С корабля*

Для жизни жизнь! Вот пенные буруныУ сизых каменистых берегов.Вон красный киль давно разбитой шхуны…Но кто жалеет мертвых рыбаков?

В сыром песке на солнце сохнут кости…Но радость неба, свет и бирюза,Еще свежей при утреннем норд-осте —И блеск костей лишь радует глаза.

<1906–1907>

Обвал*

В степи, с обрыва, на сто мильМорская ширь открыта взорам.Внизу, в стремнине — глина, пыль,Щепа и кости с мелким сором.

Гудели ночью тополя,В дремоте море бушевало —Вдруг тяжко охнула земля,Весь берег дрогнул от обвала!

Сегодня там стоят, глядятИ алой, белой повиликойНа солнце зонтики блестятНад бездной пенистой и дикой.

Никто не знал, что здесь — погост,Да и теперь — кому он нужен!Весенний ветер свеж и прост,Он только с молодостью дружен!

Внизу — щепа, гробы в пыли…Да море берег косит, коситСерпами волн — и от землиДалеко сор ее уносит!

<1906–1907>

«Вдоль этих плоских знойных берегов…»*