Иван Бунин - Том 1. Стихотворения Страница 41

<1906–1907>

«Вдоль этих плоских знойных берегов…»*

Вдоль этих плоских знойных береговЛежат пески, торчат кусты дзарига.И моря пышноцветное индигоРавниною глядит из-за песков.

Нет даже чаек. Слабо проползаетШуршащий краб. Желтеют кости рыб.И берегов краснеющий изгибВ лиловых полутонах исчезает.

<1906–1907>

Балагула*

Балагула убегает и трясет меня.Рыжий Айзик правит парой и сосет тютюн.Алый мак во ржи мелькает — лепестки огня.Золотятся, льются нити телеграфных струн.

«Айзик, Айзик, вы заснули!» — «Ха! А разве панЕдет в город с интересом? Пан — поэт, артист!»Правда, правда. Что мне этот грязный Аккерман?Степь привольна, день прохладен, воздух сух и чист.

Был я сыном, братом, другом, мужем и отцом,Был в довольстве… Все насмарку! Все не то, не то!Заплачу за путь венчальным золотым кольцом,А потом… Потом в таверну: вывезет лото!

<1906–1907>

Из Анатолийских песней*

Свежий ветер дует в сумерках  На скалистый островок.Закачалась чайка серая  Под скалой, как поплавок.

Под крыло головку спрятала  И забылась в полусне.Я бы тоже позабылася  На качающей волне!

Поздно ночью в саклю темную  Грусть и скуку принесешь.Поздно ночью с милым встретишься,  Да и то когда заснешь!

<1906–1907>

Летом в море легкая вода,  Белые сухие паруса,Иглами стальными в невода  Сыплется под баркою хамса.

Осенью не весел Трапезойд!  В море вьюга, холод и туман,Ходит головами горизонт,  В пену зарывается бакан.

Тяжела студеная вода,  Буря в ночь осеннюю дерзка,Да на волю гонит из гнезда  Лютая голодная тоска!

<1906–1907>

Закон*

Во имя бога, вечно всеблагого!Он, давший для писания тростник,Сказал: блюди написанное словоИ делай то, что обещал язык.

Приняв закон, прими его вериги.Иль оттолкни — иль всей душою чти:Не будь ослом, который носит книгиЛишь потому, что их велят нести.

<1906–1907>

Мандрагора*

Цветок Мандрагора из могил расцветает,Над гробами зарытых возле виселиц черных.Мертвый соками тленья Мандрагору питает —И она расцветает в травах диких и сорных.

Брат Каин, взрастивший Мандрагору из яда!Бог убийцу, быть может, милосердно осудит.Но палач — не убийца: он — исчадие ада,И цветок, полный яда, бог тебе не забудет!

<1906–1907>

Розы Шираза*

Пой, соловей! Они томятся:В шатрах узорчатых мимоз,На их ресницах серебрятсяАлмазы томных крупных слез.

Сад в эту ночь — как сад Ирема.И сладострастна и бледна,Как в шакнизир, тайник гарема,В узор ветвей глядит луна.

Белеет мел стены неясно.Но там, где свет, его атласГорит так зелено и страстно,Как изумруд змеиных глаз.

Пой, соловей! Томят желанья.Цветы молчат — нет слов у них:Их сладкий зов — благоуханья,Алмазы слез — покорность их.

<1906–1907>

С обезьяной*

Ай, тяжела турецкая шарманка!Бредет худой согнувшийся хорватПо дачам утром. В юбке обезьянкаБежит за ним, смешно поднявши зад.

И детское и старческое что-тоВ ее глазах печальных. Как цыган,Сожжен хорват. Пыль, солнце, зной, забота…Далеко от Одессы на Фонтан!

Ограды дач еще в живом узоре —В тени акаций. Солнце из-за дачГлядит в листву. В аллеях блещет море…День будет долог, светел и горяч.

И будет сонно, сонно. ЧерепицыСтеклом светиться будут. ПромелькнетВелосипед бесшумным махом птицы,Да прогремит в немецкой фуре лед.

Ай, хорошо напиться! Есть копейка,А вон киоск: большой стакан водыДаст с томною улыбкою еврейка…Но путь далек… Сады, сады, сады…

Зверок устал, — взор старичка-ребенкаТомит тоской. Хорват от жажды пьян.Но пьет зверок: лиловая ладонкаХватает жадно пенистый стакан.

Поднявши брови, тянет обезьяна,А он жует засохший белый хлебИ медленно отходит в тень платана…Ты далеко, Загреб!

<1906–1907>

Мекам*

Мекам — восторг, священное раденье,Стремление желанное постичь.Мекам — тоска, блаженное томленьеИ творчества беззвучный жадный клич.

К мечте безумец руки простираетИ алчет бога видеть наяву.Завет гласит: «Узревший — умирает».Но смерть есть приближенье к божеству.

Благословенна сладостная мукаТрудов моих! Я творчеству отдамВсю жизнь мою: на расстоянье лукаВедет меня к желанному мекам.

<1906–1907>

Бессмертный*

Ангел Смерти в Судный день умрет:Истребит живущих — и со стономПрилетит к аллаху — и прострет,Бездыханный, крылья перед троном.

Ангел Мести, грозный судия!На твоем стальном клинке иссеченГрозный клич: «Бессмертен только Я.Трепещите! Ангел Мести вечен».

<1906–1907>

Каир*

Английские солдаты в цитаделиГлядят за Нил, на запад. От АлиДо пирамид, среди долин, в пыли,Лежит Каир. Он сух и сер в апреле.

Бил барабан, и плакал муэззин.В шафранно-сизой мути, за пустыней,Померк закат. И душен мутно-синийВечерний воздух. Близится хамсин.

Веселыми несметными огнямиГорит Каир. А сфинкс от пирамидГлядит в ночную бездну — на АпитИ темь веков. Бог Ра в могиле. В яме.

<1906–1907>

Истара*

Луна, бог Син, ее зарей встречает.Она свой путь свершает на быке,Ее тиара звездная венчает,Стрела и лук лежат в ее руке.

Царица битв, она решает битвы,Судья царей, она неправым мстит —И уж ни дым, ни фимиам молитвыЕе очей тогда не обольстит.

Но вот весна. Среди речного параСвой бледный лик подъемлет Син, луна —И как нежна становится Истара!

Откинув лук, до чресл обнажена,Таинственна и сладостна, как чара,С какой мольбой ждет страстных ласк она!

<1906–1907>

Александр в Египте*

К оракулу и капищу СивахаШел Александр. Дыханием костраДул ветер из пустыни. Тучи прахаТемнили свет и рвали ткань шатра.

Из-под шатра с верблюда, в тучах пыли,Он различал своих проводников:Два ворона на синих крыльях плыли,Борясь с косыми вихрями песков.

И вдруг упали вихри. И верблюдыОстановились: медленно идетПесками змей, весь черный.  ИзумрудыГорят на нем. Глаза — как мутный лед.

Идет — и вот их двое: он, Великий,И змей, дрожащий в солнечном огне,Рогатый, мутноглазый, черноликий,Весь в самоцветах пышных, как в броне.

«Склони чело и дай дорогу змею!» —Вещает змей. И замер царь… О да!Кто назовет вселенную своею?Кто властелином будет? И когда?

Он, символ и зловещий страж Востока.Он тоже царь: кто ж примет власть богов? —Не вы, враги. Грядущий бог далеко.Но он придет, друг темных рыбаков!

<1906–1907>