Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник) Страница 42

Владимир

Замела, запорошила вьюга по граду старинному,кисеёй из снежинок златые укрыв купола.Я иду сквозь метель осторожно, как по полю минному,по проспекту, где раньше творил я лихие дела.

Здесь, я помню, на санках катался с артисткой Земфировой,здесь с цыганкой Маняшей в трактирах я месяц кутил,здесь я продал жиду скромный матушкин перстень сапфировый,а потом дрался с ваньками и околотошных бил.

Пил шампанское вёдрами и монопольную царскую,губернатор был брат, полицмейстер - родимый отец.Было время! Являл я Владимиру удаль гусарскую.Но всему, как известно, приходит на свете конец.

Полюбил я мещанку, сиротку-подростка, Аринушку,голубые глазёнки, худая, что твой стебелёк.Тётка, старая сводня, спроворила мне сиротинушку -устоять не сумел я, нечистый, знать, в сети завлёк.

Патрикеевна, тётка, точь-в-точь на лисицу похожая,отвела меня в спальню, где девочка слёзы лила.И всю ночь как котёнка Аринушку тискал на ложе я...А на завтра придя, я узнал, что она умерла.

Что причиной? Мой пыл иль здоровье её деликатное?Разбирать не хотелось. Полицию я задарил,сунул доктору "катю", словцо произнес непечатное,Патрикеевне в рыло - и в Питер тотчас укатил.

Танцевал я на балах, в салоны ходил и гостиные,сбрил усы, брильянтином прилизывать стал волоса,Но в столичном чаду не укрылся от глазок Арины я:всё являлась ночами и кротко смотрела в глаза.

Запил мёртвую я и стихи стал писать декадентскиепро аптеку, фонарь и про пляски живых мертвецов,начал в моду входить, и курсистки, и барышни светскиевосклицали, завидя меня: "Степанцов! Степанцов!"

Брюсов звал меня сыном, Бальмонт мне устраивал оргии,девки, залы, журналы, банкеты, авто, поезда;только больше, чем славу, любил полуночничать в морге я,потому что Аришу не мог я забыть никогда.

Как увижу девчонку-подростка, так тянет покаяться,положу ей ладонь на головку и скорбно стою,а медички, что в морг проводили, молчат, сокрушаются,что не могут понять декадентскую душу мою.

А на западе вдруг загремели грома орудийные,Франц-Иосиф с Вильгельмом пошли на Россию войной.Я попёрся на фронт, и какие-то немцы дебильныемчались прочь от меня, ну а после гонялись за мной.

Я очнулся в семнадцатом, раненый, с грудью простреленной,и в тылу, в лазарете, вступил в РСДРП(б).Тут и грянул Октябрь. И вчера, в своей мощи уверенный,я вернулся, Владимир, старинный мой город, к тебе.

Мне мандат чрезвычайки подписан товарищем Лениным,в Губчека Степанцов громовержец Юпитер еси.Всю-то ночь размышлял я, кому надо быть здесь расстрелянным?Много всяческой дряни скопилось у нас на Руси.

Вот, к примеру, жирует тут контра - вдова Патрикеевна,домик ладный, удобный, и золото, видимо, есть.Удивляет одно: почему до сих пор не расстреляната, что здесь продавала господчикам девичью честь?

Я иду по Владимиру мягкой кошачьей походкоюсквозь пургу, за невидимым блоковским красным Христом,под кожанкой трясется бутыль с конфискованной водкою,ликвидирую сводню - водочки выпью потом.

Сводня не открывает. Ей дверь вышибают прикладамилатыши мои верные. Золото, а не народ!"Долго будем мы тут церемониться с мелкими гадами?" -Это я восклицаю и сводит контузией рот.

Входим в комнаты мы, Патрикеевна в ноги кидается."Не губи, милостивец!" - рыдает . А я ей в ответ:"Помнишь, старая гнида, как ты погубила племянницу?А того барчука? Вспоминаешь, зараза, иль нет?

Нынче мстит вам старухам, замученный вами Раскольников,с пробудившейся Соней сметёт он вас с Русской земли.А за ним - миллионы острожных российских невольников,что с великой идеей мозги вышибать вам пришли".

"Где деньжонки, каналья?!" - вскричал я - и вся она пятнамиизошла, но когда я ко лбу ей приставил наган -окочурилась старая ведьма. И стало понятно мне:не Раскольников я, а лишь пушкинский пошлый Герман.

Эпилог

Минул век. Разогнула Россия могучую спинушку,на железных конях поскакала в другие века.А Владимир всё тот же, всё так же поют в нём "Дубинушку",и на камне надгробном моём чья-то злая рукагод за годом выводит: "Убивший сиротку Аринушкудекадент Степанцов, председатель губернской ЧК".

Вальсируя с некрасовской музой, или Sic transit tempus homunculi

Виктору Пеленягрэ - Дориану Грею без портрета

Это было когда-то лицом,а теперь это стало руинами,потому что ты жил подлецоми парами глушил себя винными,

потому что ты людям не дални крупицы тепла и участия,потому что тогда лишь страдал,когда ближний смеялся от счастия.

Ты неопытных душ не щадил -сколько слёз, сколько судеб изрубленных)Ты бесовский свой храм возводилна развалинах жизней погубленных.

Сколько юношей ты научилсластолюбству, игре и стяжательству,сколько чистых девиц залучилв свою сеть и подверг надругательству!

Плуг порока твой лик испахал,превратив его в месиво грязное.Что, не нравится этот оскал,отраженье твое безобразное?

Это было когда-то лицом,а теперь это стало руинами,потому что ты жил подлецоми парами глушил себя винными...

Валерии

Небесная! Пленяй меня, пленяй!Я не хочу резвиться в одиночестве.Трубит в свой горн весёлый месяц май,и каждой твари быть любимой хочется.

В черёмухе рокочут соловьи,жучок-солдат с солдаткой тихо любится,одни гермафродиты-муравьи,как коммунисты, трудятся и трудятся.

Я не хочу быть жалким муравьём,в казарме жить и есть куски дохлятины,хочу лежать в песке с тобой вдвоёми любоваться гладью Адриатики,

хочу касаться твоего плечагубами, от загара сине-серыми,смотреть, как чайки, бешено крича,кружатся над пиратскими галерами.

Брундизий, гавань, сумрак голубойи злобный взгляд над мчащейся квадригою..Валерия! Мы встретились с тобойво времена безумного Калигулы.

Советы у царей отняли властьи выродились в красную Империюлишь для того, чтоб вновь ты родиласьи вновь я повстречал тебя, Валерия.

Но Парки нынче не хотят свестидве наши нити в вервие единое.Тебе - парить, а мне, увы, ползти,всю жизнь ползти и звать тебя, любимая.

...У лукоморья дуб стоит-цветёт,златая цепь на дубе том имеется,ласкает двух подруг учёный кот.А я один. Мне не на что надеяться.

В ту ночь президентша болела

В ту ночь президентша болела,и пьяненьким был президент,а то бы от юного теластажера убрали б в момент,

не то б не лобзал он вовекиколенки принцессы младой,не ел бы он с ней чебурекинад Клязьминской черной водой.

Но Бахус в союзе с Амуроминтригу коварно сплели.И вот летуна с Байконураотправили - прочь от Земли.

Сказал президент полководцам:"Пошлите-ка парни туда,где наше могучее Солнцемерцает едва, как звезда.

Пусть в космоса жопе глубокойлет семьдесят он проведет,а с дочкой моей синеокойпусть лучше мой зам поживет".

В далеком созвездии Девыпропал космонавт навсегда,и знает, как плакала дева,лишь Клязьмы вонючей вода.

А вскоре в семье президентародился писклявый внучок.Она была дочь президента,А он вот погиб, дурачок.

В Мире Животных