Перец Маркиш - Стихотворения и поэмы Страница 43

Прошумит в вершинах буря,

И яснеет небосвод...

7

День проездив, перед зорькой

Станут на дворе трактирном,

Лошаденок тихомолком

Распрягут, осмотрят кладь,

Вытянут по рюмке горькой,

Пирогом закусят жирным

И уже не знают толком,

Что еще им предпринять.

Что в трактире за духмяны!

Там в ломтях на стойке студень.

Мягкий, земляной, щербатый

Глиною посыпан пол.

С четвертью корчмарь румяный

Вертится среди посудин, —

Там и чувствуешь себя ты,

Будто бы в свой дом пришел.

Убраны коржи со стойки, —

Сбыту нет им, зачерствелым,

Пряник заперт в шкаф старинный.

«Ну, честной проезжий люд,

Хватим-ка еще настойки!

Что слыхать на свете белом?»

Отвечают с важной миной:

«Что? Живут да хлеб жуют...»

8

Люди в каждом городишке

Взад-вперед снуют жучками

Или же толкутся, стоя

В переулочках кривых.

Кто-нибудь, поймав вестишки

В суетне, в немолчном гаме,

Мчится, как дитя большое,

Высыпать соседям их.

Там, о времени не зная,

Закусить чем свет садятся,

Смерклось — спать идут, ведь надо

Встать с коровою как раз.

Знают лишь от века в крае,

Как молитвенник и святцы:

Если с поля гонят стадо,

Стало быть, уж поздний час...

Вот по уличкам поселка

Поспешает, вам неведом,

Человек, — в нем столько прыти! —

Заработком увлечен,

Мчится он, жужжит, как пчелка...

Если же пуститься следом

И спросить: «Куда бежите?» —

Толком не ответит он...

Да и знать ему нет нужды!

Что имеет он, безвестный,

И чего бы несомненно

Он хотел в своем дому?

Он, вопросов этих чуждый,

Скажет: есть, мол, царь небесный,

Значит, о судьбе вселенной

Печься только лишь ему!..

9

Вот и сумерки настали.

От возов и от скотины

Пыль над шляхом: всё стремится

В нетерпенье ко дворам.

На дверях — замков медали,

Все завалинки — из глины,

Хорошо на них сидится

В тихий час, по вечерам.

Едут люди с сенокоса

Посреди ржаного моря.

Едут — и на всю округу

Песню грусти тянут в лад.

Девушка, откинув косы,

Начинает; парень, вторя,

За руки берет подругу,—

Оба опускают взгляд.

Запевающей деревне

Отзывается вторая;

Две другие поневоле

Пристают; звучна, проста

Песнь — и что ни миг душевней,

И, в раздумие впадая,

Всё внимает ей, доколе

Не сгустится темнота.

Вот зажглись среди равнины

Огоньки — их взор не зорок!

Будто бы во тьме чего-то

Ищут ревностно, без слов.

Вот погасли — до едина —

Керосин, как видно, дорог!

Знать, домишкам спать охота, —

Спите, спите, добрых снов!

10

Подъезжая под местечки,

Видишь кладбище с оградой,

Двор корчемный чуть подале

И аптеку заодно.

Через рвы лежат дощечки,

Коз найдете, если надо,

Молотилку пожелали —

Поезжайте на гумно.

С каждою корчмою здешней

Дружит вывеска из жести,

Зелень крыши, и собаки,

Словно львы, и двор, и сад.

Зреют раньше в нем черешни,

Чем в других садах предместий,

На заборах (помни всякий!)

Гвозди понабиты в ряд.

Но до них какое дело!

Ветви, спелый плод склоняя,

Тычутся в глаза листвою, —

Лезть да рвать — излишний труд!

Нагрузил карманы смело

И подался... Мать честная,

Ведь плодов родится вдвое

В лето будущее тут.

На ступенях и в сторонке,

Ложку ткнув за голенище,

Ожиданием измаян,

Разный кучится народ.

Этот мнет письмо в шапчонке,

Тот со скуки в рюмку свищет, —

Дверь корчмы когда ж хозяин,

Смилостивясь, отопрет?

В день субботнего гулянья

Куст сирени молит жарко:

«Парни, девушки, с собою

Прихватите и меня!»

И, почтя его желанье,

Гроздь за гроздью рвут гурьбою.

Тщетно злобствует корчмарка,

«Жуликов» в окне браня.

А в саду: черешни, дули,

Слива рядом с крутоскулым

Яблоком окраски алой, —

Что захочется, бери!

На поляне виден улей,

Схожий с деревушкой малой;

Пальцем ткни — и грозным гулом

Рой ответит изнутри.

Вишни, тонкие, как трости,

Сплошняком стоят обычно;

Словно индюки, красиво

Надуваются плоды.

Явятся в субботу гости —

И, радушной став на диво,

Их корчмарка самолично

Потчует на все лады.

11

День горит от зноя злого.

Небеса, как губка, сухи.

Щекоча их, в мутной сини

Тучка вялая ползет.

«Боже, как кусают мухи,

Сладу с ними никакого!

Сколько развелось их ныне!» —

Слышны стоны что ни год.

Отобедав, нужно малость

Подремать, — ведь нет спасенья

От свирепых мух, от жара, —

О, как в полдень он тяжел!

Трупом площадь распласталась,

Рты раскрыты, храп, сопенье...

И — на страже у товара —

Дружно вьется пара пчел.

Городишко впал в истому.

Пусты лавки — нет почина...

Мимо них снуют часами

Вихри пыльные одни.

Крамарь[15] поболтать к другому

Ходит; на ступеньки чинно

Сядут — и клюют носами

В жидкой и сухой тени.

Снится им умалишенный:

В полушубке нараспашку

Одиноко по майдану[16]

Он проходит вдалеке.

Знойным солнцем обожженный,

Он, как лист, жует рубашку,

Он шатается, как спьяну,

Стиснув камень в кулаке.

От мясной — он к бакалее:

Нюхает сухие кадки;

Задержавшись на пороге,

Из бутылки масло в рот

Льет, дрожа, как в лихорадке.

Крамарь — палкою в злодея,

Угодил он прямо в ноги —

Прочь спешит, хромая, тот.

Как велит обычай старый,

Торг в четверг идет горячий,

В понедельник в лавках бойко

Что ни есть распродают.

Так сменяются базары,

И, друг другу вновь удачи

Пожелав, густой настойкой

Чокаются там и тут.

Нагружают воз за возом

Всякой всячиной занятной

И пускаются из дому.

Вот уж на пути большом

Городок один к другому

Медленным ползет обозом,

Чтобы, заваль сбыв, обратно

Воротиться с барышом.

Но в особенном почете

В том краю благословенном

Конский рынок — за чертою

Сельской или городской.

Маклер с тростью на отлете,

В лапсердаке[17] неизменном,

Вея блеклой бородою,

Там толчется день-деньской.

Набежит на рынок свора

Забияк — вокруг сначала

Рыщет, разводя руками,

А потом, среди людей

Матерого сцапав вора

И осыпав тумаками,