Евгений Евтушенко - Казанский университет Страница 5

10. АЛЕКСАНДР УЛЬЯНОВ

Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь.

Ау, либералы!Так бойко выпендривалисьи так растерялись вы,судари!Какая сегодня погода в империи?Гражданские сумерки.Когда прикрывалижурнал Щедринаправители города Глупова,Щедрин усмехнулся:«Ну хоть бы однасвинья либеральная хрюкнула».Прощайте,«Отечественные записки»!Завяли курсистки, коллеги закисли.Какая в империи нынче картина?Тина.Хитря,прогрессистики прячутся в омут:«Быть может, не тронут».Спасенье однопод коряги,на дно.Но так ли премудро пескарство,когда все равно,все равно,все равнонайдет и на днегосударство.Журнал проглотило оно,не давясь,а завтра проглотит,читатели, вас.В постели Щедрин.Он измученно желт,и мысль неотвязнаядавит и жжет:«Неужто наивностью я одержим?Неужто, российский читатель,ты только заемным умом гражданин,а собственнымобыватель?»Но в двери звонят.Провороты звонкато дерзостны,то нерешительны.Хозяин встает:«Молодая рука…Надеюсь,не утешителя».Но кто же онюноша в косоворотке,с пушком на крутом волевом подбородке,с манерамичуточку провинциальными,с глазамитакими нацеленно-дальними,горящимивсполохом грозовым?Читатель России,ее гражданин.На лбу ни морщинки еще,ни усталинки,но тень обреченности,словно клеймо.«Не жмите так руку.Мне больно.Я старенький»,смеется Щедрин,но ему не смешно.Он, может, предвидит,жалея любовно,что Саша Ульянови зря и не зряоклеит бумагой когда-нибудь бомбу,по образу книги ее сотворя.И вот среди снежного свиста разбойногопетляет в проулках,заросших паршой,мальчишка с отчаянным ликом Раскольниковаи хрупкою наичистейшей душой.Но топот за ним,будто здания рушатся,тот самый, державный,Россия, доколь?Ах, Саша,твой конь карусельныйигрушечен,но есть еще медный,безжалостный конь.Еще ты ребенокв глазах своей матери.Подумай о матери бедной своей.Но страшен террор этой медной громадины,и он до террора доводит детей.Над каждою матерью скорбной российской,над всеми детьмив колыбелях страны,над теми,кто даже еще не родился,литые копытазанесены.Не раз этот коньокровавил копыта,но так же несытоон скачет во тьму.Его под уздцы не сдержать!Динамитав проклятое медное брюхо ему!Ау, либералы!Займитесь раскопкамисамих же себябодрячки-мертвецы,ведь все вы давнопотихоньку растоптаны,но этого вам не понять,мудрецы.Трусливые жертвы,вы славы не стоите.В стране, где терроргосударственный быт,невинно растоптанным бытьне достоинство,уж лучшеза дело растоптанным быть!Пусть лучшепод реквиемное пениетвое,шлиссельбургская тишина,намылят веревкудержавною пеною,сорвавшейсяс медной губы скакуна.Лишь тотнастоящий Отечества сын,кто, может быть,с долей безуминки,но все-таки был до концагражданинв гражданские сумерки.

11. СУББОТА

Столичная газета приводит интересный счет, представленный по начальству одним из чиновников, командированных в провинцию по делам службы.

«Две рюмки водки — 20 к.,

одна рюмка — 10 к.,

один графин водки — 40 к.,

одна сельдь — 30 к.,

две порции винегрета 60 к.,

одна порция солянки — 30 к.,

четыре порции поросенка — 1 р. 20 к.,

шесть порций мороженого — 1 р. 80 к.,

одна бутылка воды — 25 к.,

бутылка редедеру — 5 р.,

две бутылки лимонной воды — 60 к.,

одна рюмка водки старой 15 к.,

одна порция поросенка — 30 к.,

одна порция бифштекса — 40 к.,

одна порция пирожного — 25 к.,

фисташки 30 к.,

одна бутылка пива — 30 к.,

свеча стеариновая — 10 к.,

самовар — 10 к.,

одна порция белорыбицы — 40 к.,

одна бутылка пива — 30 к.,

необходимый отдых после занятий (?!) — 10 руб.

Итого, не более не менее, 28 р. 10 к.».

Поднимется мститель суровый,И будет он нас посильней.Из революционной песни«Дворник,что за крик на улице?Снова, что ли, их пороть?»«Да суббота…Русь разгуливается…Пьянство,ваше сковородь».Люди,синие от стужи,обнимают фонари.Сорок градусов снаружи,сорок градусов внутри.Кто Россию травит?Кто Россией правит?Барыня стекляннаяводка окаянная.Мчат по пьяным рысаки.Боже,что творится!Нынче водка на Русикак императрица.И сургучный венецна головке царственной,а соленый огурецскипетр государственный.Твои очи,Русь,поблекли,а в ослаблых пальцахдрожь.Вниз по матушке по водкедалеко не уплывешь.Если все в глазах двоится,ты вдвойне бессильна,Русь.Пьяный спьяну не боится,а с похмелья пьяныйтрус.Эй, мужик,ты снова к рюмке?Но когда дрожливы руки,не удержишь в них кола,не рванешь в колокола.Али было мало порки,али та наука зря?Ты в царевой монополькене опасен для царя.Выпьешьцарь и попродимы,хоть целуйся с ними всласть.Ты и властькак побратимы:водку пьешь и тыи власть.И по городу Казани,мужичье валя врастяг,мчат осанистые санив раззолоченных кистях.«Шваль посконная с жидами,прочь с пути,сигайте в ров!»Едет пьяный шеф жандармовс Азойдочерью шатров.И полковнику Гангардтуна служебную кокарду,раззвенясь во все сережки,нацепляет Азочкаеще теплую от ножкирозочку-подвязочку.А в номерах Щетинкинатакая катавасия!Шампанское шутихамипалит по потолкам.Плевать, что за оказиягуляй Расея-Азия,а малость безобразиякак соусок пикан.Купцы в такой подпитости,что все готовы вытрясти.Деньга досталась хитростью,а тратить — разве труд?Тащи пупки куриныеи пироги с калиною,а угости кониноюони не разберут.Первогильдейно крякая,набрюшной цепью брякая,купчина раскорякоюедва подполз к стене.Орет от пьянства лютого,от живота раздутого:«Желаю выйти тутова!Рубите дверь по мне»Безгильдейная Расеяносом ткнулась в снег, косея,закаляется.Как подменная свобода,шлюха грязная — субботазаголяется!А в портерной у Лысого,где птичье молоко,буфетчик, словно лисонька,вовсю вострит ушко.Вас наблюдая, мальчики,«папашей» наречен,к доносцу матерьяльчикивылавливает он.Субботадень хреновый,на пьяных урожай,а если маткрамола,всю Русь тогда сажай.Но ухо у буфетчикаторчком,торчком,торчкомтуда, где брат повешенногосидит еще молчком.Еще он отрок отрокомс вихрастой головой,но всем угрюмым обликомвзрослей, чем возраст свой.И пусть галдят отчаянно,стаканами звеня,крамольное молчаниеслышней, чем трепотня.Хмельной белоподкладочниксо шкаликом подлез:«Эй, мальчик из порядочных,рванем-ка за прогресс!»Буфетчик,все на ус крути!Молчит.Сейчас расколется.В глазах мальчишечьих кругикровавые расходятся.И, корчась, будто на колу,поднявшись угловато,он шепчет всем и никому:«Я отомщу за брата!»Нет, не лощеному хлыщу,а в дальнее куда-то:«Я отомщу,я отомщу,я отомщу за брата!»Учел, буфетчик,записал?Теперь жандарма свистни.Всегда доносит гений самна собственные мысли.Еще он юн и хрупковат,и за него так страшно.Еще его понятье «брат»сегодня просто «Саша».Но высшей родственности больпронзит неукоснимо:ведь человеку братлюбой,неправдою казнимый.И брат — любой,чей слышен стонв полях и на заводе,и брат — любой,кто угнетен,но тянется к свободе.И признак Страшного судавсем палачам расплата,и революция всегдапо сути — месть за брата.

12. ТАТАРСКАЯ ПЕСНЯ