Евгений Евтушенко - Казанский университет Страница 6

12. ТАТАРСКАЯ ПЕСНЯ

Когда народы, распри позабыв…

Если с кем-либо придется говорить, то не думай, какую религию он исповедует, а обрати внимание на его ум.

Даже дворничиха Парашкаармянину кричит:«Эй, армяшка!»Даже драная шлюха визжитна седого еврея:«Жид!»Даже вшивенький мужичишкана поляка бурчит:«Полячишка!»Даже пьяница,падая в грязь,на татарина:«Эй ты, князь!»Бедняков,доведенных до скотства,научают и властьи кабакчувству собственного превосходства:«Я босяк,ну а все же русак!»А Володя вспоминает Кокушкино,бич с прилипнувшими колючками,колокольчиков колыхание,пастуха-татарчонка Бахавия.И, картофелину печенуюиз ладони в ладонь перекидывая,запевал Бахавийпечальнуюсвою песнюпод рокот ракитовый:«Сары, сары сап-сары!Сары чечек, саплары!Сагынырсын, саргаирсын,кильсе сугыш, чеклары.Вы желты, желты, желтыне от горя ли, цветы?Помертвеешь, пожелтеешьот войны, от маеты».И в костерике ветви похрустывают,и так больноот родственной боли.До чего эта песня русскаяпотому что татарская,что ли?А империя,мать уродов,воплотившись в двуглавом орле,стала страшной тюрьмой народов,да и русского в том числе.Но с хвостами и русские черты,и татарский шайтанс хвостом…Минарет над казанской мечетьюподнят старческим бледным перстом.Здесь укрытое от государствагосударство печалей и ран,и морщины на лицах татарскихэто русским понятный коран.И в мечеть забредает Володя,где на каменных пыльных полахперешептываются лохмотьяпозабытых тобою,аллах.А во храме Христа недалече,на пол капая сотнями слез,перешептываются свечипозабытых тобою,Христос.Разобщенно качаются тени,к небу общему руки воздев.Враг единый у всехугнетенье,только разные боги у всех.Рай еврейский пророчит ребе,поп сулит православнейший рай,но, не веря в спасенье на небе,скажет с горькой усмешкой Тукай:«Святую правду, веру, честьне выше золота все чтут,оно сильнее, чем Коран,Евангелие и Талмуд».Но что вас сблизит,божьи детитатарин,русский,иудей?Неужто деньги,только деньгиесть вера общая людей?А ты, мулла,бубнишь убогоиз складок жира своего,что нету бога,кроме бога,и Магометпророк его?!Но нет, спасеньене иконы,не воззыванья к небесам,Не Магомет, не Иегова,а человек спасется сам.И станет общей чья-то вера,и скажет кто-нибудь в свой срок:«Нет бога, кроме человека,и человексебе пророк».И пусть над столькими богамизвучит,людей боготворя,такая чистая,Бахавий,простая песенка твоя:«Сары, сары сап-сары!Сары чечек, саплары!Сагынырсын, саргаирсын,кильсе сугыш, чеклары».

13. ФЕДОСЕЕВ

Сегодня во время гулянья я нашел перо вальдшнепа. Вероятно, бедняжка прельстился березами и, напуганный светом, ударился в белую стену. Посылаю Вам это перышко…

По-над тюрьмой Владимирскойзапах весны и пороха.Падает в руки льдиночкойвальдшнепа белое перышко.Маленький да удаленький,из-за обмана зренияон, словно ангел, ударилсягрудью о стену тюремную.Нету сильней агитации,нету сильней нелегальщины,если на тюрьмы кидаютсясамоубийцами вальдшнепы.Хорканье в небе истошное…Что вы задумались, узники,в самоубийцах восторженныхсами собою узнаны?Кровьюземляобрызганапосле полета вашего.Тяга к свободе убийственна,будто бы тяга вальдшнепов.Над молодой повиликою,мятою и сурепкоюхлещет вас дробь,перелитаяиз тридцати сребреников.Но, улетев от охотника,что вы бросаетесь на стену?Сколько вас дробью ухлопано,сколько о стены разгваздано!И над весенними рекамив мире, еще не оттаявшем,хорканье вальдшнеповреквиемсобственным крыльям отчаянным.Но, как письмо от подпольщика,переданное с воли,вальдшнепа белое перышкоу Федосеева Коли.Жесткие руки империивзяли семнадцатилетнего,Коля,тебя не первого,Коля,тебя не последнего.В путь, никому не завидуя,снежные тракты утаптывай!Совести русской планидоюстала планида этапная.Крылья о стены каменныебьются, не сдавшись на милость.Лучше крылатость в камере,чем на свободе бескрылость.Наши марксисты первые,в тюрьмы спокойно идущие,вальдшнепов белыми перьямиписьма писалив грядущее.Были они еще мальчикидажев мужской суровости.Были в одном догматикине предавалисовести.Что же случилось, Коля,если в себя ты выстрелил,навзничь упав на корнивсеукрывающих лиственниц?Губы ответить стараются,а на лице — ни кровиночки,и муравей взбираетсяк солнцу по алой тропиночке.Тюрьмы, этапы выдюжилс детской улыбкой Мышкина.Лишь одного не выдержалподлости единомышленника.Спишь с восковыми веками.Ты застрелился,сломался,первый марксист,оклеветанный,братом своим во Марксе.Лиственницы разлапые,что вы шумите невесело?Вальдшнепы, стены разламывая,станут еще буревестниками!Ну а пока чтовалитсяснег надо тобой, империя,словно разбившихся вальдшнеповтусклые,мертвые перья.

14. ПЕШКОВ

Когда говорили о народе, я с изумлением и недоверием в себе чувствовал, что на эту тему не могу думать так, как думают эти люди. Для них народ являлся воплощением мудрости, духовной красоты и добросердечия, существом почти богоподобным и единосущным, вместилищем начал всего прекраснодушного, справедливого, величественного. Я не знал такого народа. Я видел плотников, грузчиков, каменщиков, знал Якова, Осипа, Григория, а тут говорили именно о единосущном народе и ставили себя куда-то ниже его, в зависимости от его воли.

По Казани купецкой, кабацкой,азиатской, такой и сякой,конокрадской, законокрадской,полицейской и шулерской.По Казани крамольной, подпольной,где гектографы и бунтари,по рабочей и подневольной,ну а все-таки вольной внутримимо щелкания орешков,мимо звонких пролеток господАлексей по фамилии Пешковхлеб в корзине студентам несет.Он идет по Проломной, Горшечной,и, не зная о том ничего,каждый встречный и поперечныйзаграбастан глазами его.Это горьковские истокисобирательство лиц и судеб.Пахнут хлебом горячим листовкии листовками свежими хлеб.Пахнет утро поющим рубанком,и рассвет у дверей кабакапарусит золотою рубахойотплясавшего Цыганка.С детства в люди, как в нелюди, отдан,Пешков знает, как знает суму:в умилении перед народоместь частица презренья к нему.И он видит народ не всеправыммудрым богом с поднятым перстом,а шальным Цыганком кучерявым,надорвавшимся под крестом.Но в аду мыловарен, красилени в цехах под гуденье станковпролетарское племя Россиизарождается из Цыганков.И с ухваткою мастеровогопримет Пешков тот крест на себя,и он в люди отдаст свое слово,на дорогу его осеня:«Отдаю тебя, слово, в люди,словно душу и плоть мою.Отдаю тебя, слово, вьюге,в руки белые отдаю.Я ли, слово, тебя не холили у сердца не грел своего?Но выталкиваю на холод,чтобы ты не боялось его.Там, за дверью моею, — злоба,там и слава, как западня,но ты выросло, мое слово,и уже проживешь без меня.Ты не будь перед барами в страхе,уступать этим харям грешно,и во прахе или на плахеты веди себя хорошо!Околоточным не поддайсяи с лакеями не кумись.В морду вмажут — а не продайся,медом смажут — а не купись!И, как нового гражданина,не суля несмышленышу рай,воспитай, мое слово, сынаи опять его в люди отдай!»

15. ШПИК