Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы Страница 5

Кстати, о композиции. Насыщенность стихотворения метафорами определяет и своеобразие его композиции, основанной на принципах внутренней ассоциативности. Метафора помогает поэту связать историю с современностью, сблизить географически отдаленные края, обнаружить и подчеркнуть внутреннее родство между, казалось бы, весьма отдаленными предметами и явлениями. Там, где для установления подобных связей понадобились бы пространный лирический монолог или обширное причинно-мотивированное описание и повествование, метафора почти мгновенно достигает цели. Так, например, последовательная реализация одной-единственной метафоры (уподобление стиха подзорной трубе, с помощью которой поэты провидят будущее) дает Симону Чиковани возможность блестяще решить тему трагической судьбы царя-поэта Теймураза I в ее современном осмыслении.

В пределах единой лирической композиции стихотворения «Теймураз обозревает осень в Кахетии» оказались связанными Грузия XVII и XX веков, соотнесены картины природы и людские судьбы, Теймураз и сегодняшний колхозник. Какой лирический монолог или эпическое повествование могли бы дать столь наглядное, зримое, изобразительное решение этой задачи? В то же время именно в этом стихотворении осуществлено упомянутое выше сочетание метафорического строя с элементами живописной образности и «высокой прозы». Таков же принцип построения одного из более поздних произведений Симона Чиковани — «На польской дороге», открывший поэту возможность не менее блистательно решить сложнейшую лирико-публицистическую тему. Метафора связывает здесь такие отдаленные друг от друга образы, как снежная польская равнина, страница Воззвания о мире, белоснежная скатерть на столе вагона, где провозглашается тост за дружбу. Метафора сближает Волгу, Вислу и Куру, метафора переносит поэта к родному городу, метафора воскрешает на польской дороге образ отдаляющейся России.

Симон Чиковани — мастер замкнутой лирической композиции стиха. В этом отношении его творческий метод полная противоположность методу Георгия Леонидзе. Вспомним безудержную стремительность щедрого потока образов у Леонидзе, распахнутые двери его поэзии, шумное, бурное половодье слов, когда порою начинает казаться, что единственным композиционным принципом поэт считает отсутствие строгой композиции, и вспомним принципиальную установку Симона Чиковани:

Настоящий поэт осторожен и скуп.Дверь к нему изнутри заперта.Он слететь не позволит безделице с губ,Не откроет не вовремя рта.

Как блаженствует он, когда час молчалив!Как ему тишина дорога!Избалованной лиры прилив и отливОн умеет вводить в берега.

Это вовсе не значит, что у обоих поэтов не было отклонений от этих однажды заявленных принципов. И Георгию Леонидзе приходилось вводить в берега прилив своего бушующего стиха, и Симону Чиковани приходилось распахивать двери своей поэзии под напором налетевшего чувства.

Наивно было бы ставить вопрос — какая установка, вернее, какой путь плодотворнее. Вся прелесть и все богатство поэзии именно в таком ее многообразии.

Мы до сих пор говорили о природе стиха Симона Чиковани, о своеобразии его поэтических образов, о той «подзорной трубе стиха», через которую он смотрит на мир. Каков же сам этот мир? Каков излюбленный предмет его поэзии, какова тематика и проблематика его творчества? Разумеется, пристально вглядываясь в образы поэта, мы не могли не заметить и того, что они отражают; изучая и оценивая оптику его «подзорной трубы», мы не могли не заглянуть в нее и не заметить предметов и явлений, на которые она была самим поэтом направлена. Здесь мы попытаемся сделать лишь некоторые обобщения, определить пространство его поэтического мира. И сразу же приходят на память строки поэта, как будто опровергающие правомерность такой попытки:

Я знаю —ограничивать нельзясвой кругозор условностью предела;хочу, чтоб вечно множились друзья,чтоб чувство дружбы бесконечно зрело.

…Парит орел над снежной синевой,и, долгим взглядом провожая птицу,я безграничнымкрай считаю свой,как всей советской родины частицу.

Меня простор волнует и зовет,мне дом любойоткрыт по праву дружбы,я слышу домашум днепровских води на пути далекомвижу тень от Ушбы.

Однако если «свой кругозор» и впрямь не стоит ограничивать «условностью предела», уже само стремление к максимально возможному обзору явлений и событий является тем коэффициентом поэзии Симона Чиковани, который мы пытаемся найти. И как раз для того чтобы поэтически выразить неисчерпаемость интересов своего лирического героя, поэту нужно было найти совершенно конкретные, определенные (а следовательно, внешне ограниченные) образы, которые обладали бы вместе с тем достаточной внутренней емкостью для полнокровной творческой реализации этой принципиальной установки. Таким счастливым поэтическим образом оказался образ дороги.

И действительно, дорога в поэзии Симона Чиковани это не только дорога к берегам Куры и Черноморья, к вершинам Сванетии и Хевсуретии, к озерной глади Рицы и Севана, к долинным просторам России и Украины, к цветам за Одером и Вислой; это вместе с тем всегда и везде путь к сердцу любимой и к сердцу друга, к душе соотечественника и к душе зарубежного собрата. Дорога эта пролегает порою и во времени — ведет к прошлому и будущему родной страны, всегда имея, однако, в начале своем современность.

Как видим, дорога, избранная музой Симона Чиковани, действительно широка и не ограничена «условностью предела». При этом со всей определенностью следует подчеркнуть, что Симон Чиковани всегда был ярым противником поэтического верхоглядства. По его твердому убеждению, «для написания стихотворного цикла недостаточно впечатлений, полученных во время путешествия. Каждому путешествию, которое в будущем должно стать предметом поэтического воспевания, должна предшествовать предварительная духовная подготовка, и только в этом случае путевые впечатления органически входят в духовную биографию поэта. Без этого нельзя создать стихотворение большого общественного звучания… Даже для маленького лирического стихотворения требуется зрелость впечатлений, взятых из жизни и выношенных в глубине души. Если высокие чувства и мысли не успевают пустить корни в душе поэта, то вместо лирического раскрытия действительности мы часто видим только восклицательные знаки».[12]

Только такая творческая установка обеспечивает действительную широту кругозора, дает возможность лирического раскрытия действительности, не замкнутого в каких-либо условных пределах, поможет увидеть также и подлинную безграничность своей Родины.

Симон Чиковани — поэт современности. Другой темы у него нет, и поэтому исторический материал находит у него весьма своеобразное воплощение. Нигде не найдем мы у поэта самодовлеющего эпического описания прошлого; оно всегда освещено современностью, и поэтому представлено в стихах Симона Чиковани как частица души современного человека. В таких стихотворениях, как «Теймураз обозревает осень в Кахетии», «Вардзийский зодчий», «Мастера-переписчики „Вепхисткаосани“», «У камина Важа Пшавела», «Николозу Бараташвили» и других, не просто рисуется вчерашний день, а проявляется сегодняшнее представление о вчерашнем дне. Такая установка определила впоследствии современное звучание и актуальность поэмы о Давиде Гурамишвили.

Как видим, история для Симона Чиковани не столько тема, сколько материал. Характерно также, что в отборе этого материала наблюдается определенная закономерность; поэта привлекает не так называемый «золотой век» грузинской истории, а трагические ее периоды, его интересует драматизм истории. Восприятие прошлого в его наиболее острых напряженных ракурсах, глубокое лирическое раздумье о нем — вот отличительные черты поэзии Чиковани, сообщающие его произведениям своеобразную монументальность.

Тут он продолжает в грузинской поэзии тему, открытую в таких шедеврах лирики XIX века, как «Гокча» и «Кавказ» Александра Чавчавадзе, «Прощание» Григола Орбелиани, «Мерани», «Я храм нашел в песках…», «Сумерки на Мтацминде», «Злобный дух», «Моя молитва» Николоза Бараташвили, «Пахарь», «Базалетское озеро», «Грузинке-матери», «Горам Кварели» и другие стихотворения Ильи Чавчавадзе. Во всех этих произведениях, по утверждению самого Симона Чиковани, присутствует «монументальность, то есть раскрытие внутреннего величия души в формах лирического стихотворения», и они, эти стихотворения, «оставляя впечатление совершенных архитектурных строений, возвышаются в сознании поколений, как великолепные памятники зодчества».[13]