Андрей Вознесенский - Ямбы и блямбы Страница 5

Часовня Ани Политковской

Поэма

Часовня Ани Политковскойкак Витязь в стиле постмодерна.Не срезаны косой-литовкой,цветы растут из постамента.

Всё не достроится часовня.Здесь под распятьем деревяннымлежит расстрелянная совесть –новопреставленная Анна.

Не осуждаю политологов –пусть говорят, что надлежит.Но имя «Анна Политковская»уже не им принадлежит.

Была ты, Ангел полуплотская,последней одиночкой гласности.Могила Анны Политковскойглядит анютиными глазками.

Мы же шустрим по литпогостам,политруковщину храня.Врезала правду Политковскаяза всех и, может, за меня.

И что есть, в сущности, свобода?В жизнь воплотить её нельзя.Она лишь пониманье Бога,кого свобода принесла.

И что есть частная часовня?Часовня – лишь ориентир.Найти вам в жизни крест тесовый,который вас перекрестил?

Накаркали. Накукарекались.Душа болеет, как надкостница.Под вопли о политкорректностиубили Анну Политковскую.

Поэта почерк журавлиный.Калитка с мокрой полировкой.Молитвенная журналистиказакончилась на Политковской.

Ментам мешают сантименты.Полгода врут интеллигентно.Над пулей с меткой «Политковская»черны деревьев позументы.

Полусвятая, полускотская,лежит в невыплаканном горестрана молчанья, поллитровоки Чрезвычайного момента –Memento mori.

Мы повидались с Политковскойу Щекочихина. Заносчивбыл нос совёнка-альбиноскии взгляд очков сосредоточен.

А этот магнетизм неслабыймне показался сгорячагордыней одинокой бабы,умеющей рубить сплеча.

Я эту лёгкую отверженностьпознал уже немолодым,что женская самоотверженностьс обратной стороны – гордынь.

Я этот пошляковский лифтингсебе вовеки не прощу,что женщина лежала в лифте,лифт шёл под землю – к Щекочу.

Никакой не Ангел дивный,поднимающий крыла.Просто совестью активнойв этом мире ты была.

Мать седеет от рыданья.Ей самой не справиться.Ты облегчишь ей страданья,наша сострадалица.Ты была совёнок словно.Очи. Острота лица.Есть святая для часовниАнна Сострадалица.

Нас изменила Политковская.Всего не расскажу, как именно.Спор заведёт в иные плоскости,хоть нет часовни её имени.

Она кометой непотребнойсюда явилась беззаконно.В домах висят её портреты,как сострадания иконы.

Не веря в ереси чиновние,мы поняли за этот срок,что сердце каждого – часовня,где вверх ногами – куполок.

Туда не пустит посторонних,седой качая головой,очкарик, крошка-часовёнок,часовенки той часовой.

Молись совёнку, белый витязь.Ведь Жизнь – не только дата в скобках.Молитесь, милые, молитесьв часовне Анны Политковской.

Чьи-то очи и ланитызасветились над шоссе! –как совёнок, наклонившийсяна невидимом шесте.

Часовни в дни долгостроенияне улучшали настроения.

Часовня – птица подсадная,она пока что безымянна,но у любого подсознаньяесть недостреленная Анна.

Я обращаюсь к Патриархууслышанным сердцебиеньем,чтоб субсидировать триаду –Смерть. Кровь. Любовь –всем убиенным!

Пускай прибудут инвестиции,пусть побеждает баснословнодуши спасенье возвестившаяблуждающая часовня.

Блуждающая меж заблудших,кто отлучён катастрофически,кто облучён сегодня будущим,как гонщики и астрофизики.

Сосульки жмурятся, как сванки,окошко озарилось плошкой,блуждающей часовней – АннойСтепановной Политковской.

Неважно, кто Телец, кто Овен,прислушайтесь – под благовестидёт строительство часовен.Когда достроимся? Бог весть!

Имя твоё – внеплановая листовка:

Седьмое.Десять.Ноль шесть.Не много земного.Дерзость – но крест.Синь смога.Дескать – но есть.Немого детстваНорд-Вест.

Умолчит ли толпа безликая?Чеченская ли война?Взирает на нас Великаяотечественная вина.

Ответственность за содеянное –не женщин и не мужчин –есть Высшая Самодеятельностьиных, не мирских причин.

Обёртывается лейкозиейтому, кто шёл против них, –такие, как Политковская,слепой тех сил проводник.

Курит ли мент «ментоловые»,студента судит студент,на нас проводит винтовкаследственный эксперимент.

След ниточкой дагестанскойтеряется средь лавин.Жизнь каждого – дегустациягустых многолетних вин.

Ждёт пред болевым порогом,прикрыта виной иной,моя вина перед Богоми Бога – передо мной.

Общественные феноменыголода и Чечни…Бывает народ виновен?Формулы неточны.

Никто убийц этих не видел.Приметы несовковые:мужчина ввинчен в белый свитерплюс женщина очковая!

Над кладбищем над Троекуровскимснег – как колонны с курватурами.

Сметаем снег с Твоей могилы.– А где ж дружки её? Чай, скурвились? –изрёк шофёр. – Помочь могли бы.

А рядом хоронили муровца –салопы, хмурые секьюрити,шинели и автомобили.Поняв, что мы – твои тимуровцы,к нам потеплели и налили.Шофёр наш, красною лопатоюперебирая снег, поморщился.Водка – не лучшая помощница.

Лампадки, чьи-то бусы, лапотник«Новой газеты», траур. Лабухии мальчики тебя любили.Февральские снега обильные…

Лишь ленты деревца могильногов снегу чернели, как мобильники.

Что снится Вам, Анна Степановна?Поле с тюльпанами?Кони с тимпанами?Сынок с дочуркой мчатся кубарем.Бутыль шампанского откупорим.Жизнь? Чеченцы с терренкурами?А за оградой Троекуровскойубитый с будущим убийцейпил политуру, кушал пиццу,делился с ним запретным куревом,девицу в кофточке сакуровойулещивал? – Наоборот!

Гриппозные белели курицы.Секьюрити-мордоворотследил, как «роверы» паркуются.Народ они имели в рот.И ждали девку белокуруюдва хулигана у ворот.

Читатель мой благоразумный,не знаю, чем тебя завлечь?Я обожаю нецензурнонеподражаемую речь!..

Куда ведёт нас жизни уровень,полусвятой, полубесовский?Поставь свечу на Троекуровскомв часовне Анны Политковской.

И в наше время коматозноепо Троекуровским пределамдымок, курясь над крематорием,попыхивает чем-то белым.

«Утром вставши, порубавши…»

Утром вставши, порубавши,духи бешенства и огнякак смирительную рубашкунатягивают меня.

Сколько мужества, сколько мукив этой близости роковой!Волосатые чьи-то рукииз моих торчат рукавов.

Скажу милостивым государям:собирателен мой удар.Кто скрывается за ударом –Маяковский или Ронсар?

Через гойевские «Капричос»просвечивал правды клык.Сквозь сегодняшние «Кирпичики»просвечивает мой крик.

Похороны Абдулова

Провожала Москва Абдулова.Толпы безголовые тулова.Он был нашим «а» и «б»в алфавитной темной судьбе.Вслед «д» продудело проДело или Добро?

Лежал Александр Абдуловкартинно среди страныбез курева, без загулов –Тарантино из Ферганы.Лицо остывающей грелкой,вернее, что было лицом,летающею тарелкойуносится за «Ленком».Мы, с лычками и без лычек,с толпою заподлицослепые идём, безликие,потерявшие своё Лицо.Лицо его плыло сбоку,красиво, как полубог,тинейджеровскую скобкусменивши на полубокс.Он был номинантом нации.Я понял, какой ценойон «с 1-го по 13-е»спел, будто прощаясь со мной.Лежал он уже не прежний,сжигавший себя дурак,с улыбочкой небрежной,натянутою на рак.Бабы жгли его кислотою,меняли его черты.Ах, времечко золотое!..Любовь – финал доброты.

Клял почвенник Мрак хазаров,но без хазаров – развал.Озабоченный Марк Захаровгениальным тебя назвал.Молва, как штаны брезентовые,останется после всех.Модели твои бессмертны.Но смертен ты, человек.Москва провожала Абдулова.Милиции сняв кольцо,толпа безликая сдурумолила вернуть Лицо.Придёт ли сигнал оттуда?Верните лицо Москвы!Дома разъезжались, будтовсадники без головы.

Ты преодолел заторы,но соблюдал посты.Спасая мир Красотою,себя не сумел спасти.

Саша, прости!

Кормление из Парижа