Владимир Маяковский - Том 4. Стихотворения, поэмы, агитлубки и очерки 1922-1923 Страница 5

[1922]

После изъятий*

Известно:у меняи у богаразногласий чрезвычайно много.Я ходил раздетый,ходил босой,а у него —в жемчугах ряса.При виде егогнев свойеле сдерживал.Просто трясся.А теперь бог — что надо.Много проще бог стал.Смотрит из деревянного оклада.Риза — из холста.— Товарищ бог!Меняю гнев на милость.Видите —даже отношение к вам немного переменилось:называю «товарищем»,а раньше —«господин».(И у вас появился товарищ один.)По крайней мере,на человека похожистали.Что же,зайдите ко мне как-нибудь.Снизойдитес вашей звездной дали.У нас промышленность расстроена,транспорт тож.А вы— говорят —занимались чудесами.Сделайте одолжение,сойдите,поработайте с нами.А чтоб ангелы не били баклуши,посреди звезд —напечатайте,чтоб лезло в глаза и в уши:не трудящийся не ест.

[1922]

Германия*

Германия —это тебе!Это не от Рапалло*.Не наркомвнешторжьим я расчетам внял.Никогда,никогда язык мой не трепалакомплиментщины официальной болтовня.Я не спрашивал,Вильгельму,Николаю прок ли, —разбираться в дрязгах царственных не мне.Яот первых днейвойнищу эту проклял,плюнул рифмами в лицо войне.Распустив демократические слюни,шел Керенский в орудийном гуле*.С теми был я,кто в июнеотстранялот васнацеленные пули.И когда, стянув полков ободья,сжали горла вам французы и британцы,голос нашвзвивался песней о свободе,руки фронта вытянул брататься.Сегодняхожупо твоей земле, Германия,и моя любовь к теберасцветает романнее и романнее.Я видел —цепенеют верфи на Одере,я видел —фабрики сковывает тишь.Пусть, —не верю,что на смертном одрележишь.Я давнос себялохмотья наций скинул.Нищая Германия,позвольмне,как немцу,как собственному сыну,за тебя твою распѐснить боль.

Мы сеем,мы жнем,мы куем,мы прядем,рабы всемогущих Стиннесов*.Но мы не мертвы.Мы еще придем.Мы еще наметим и кинемся.Обернулась шибером*,улыбка на морде, —история стала.Старая врет.Мы еще придемМы пройдем из Норденов*сквозь Вильгельмов пролет* Бранденбургских ворот*.У них долла́ры.Победа дала.Из унтерденлиндских отелей*ползут,вгрызают в горло долла́р,пируют на нашем теле.Терпите, товарищи, расплаты во имя…За все —за войну,за после,за раньше,со всеми,с ихнимии со своимимы рассчитаемся в Красном реванше…

На глотке колено.Мы — зверьи рычим.Наш голос судорогой не́мится..Мы знаем, под кем,мы знаем, под чьимеще подымутся немцы.Мыещеизвеселим берлинские улицы.Красный флаг, —мы зажда́лись —вздымайся и рей!Красной песнеиз окон каждого Шульцаоткликайся,свободныйс ЗападаРейн.

Это тебе дарю, Германия!Этоне долларов тыщи,этой песней счёта с голодом не свесть.Что ж,и тыи я —мы оба нищи, —у меняэто лучшее из всего, что есть.

[1922–1923]

На цепь!*

— Патронов не жалейте! Не жалейте пуль!Опять по армиям приказ Антанты отдан.Январь готовят обернуть в июль —июль 14-го года*.

И может быть,ужерабам на Сенехозяйским окриком пове́лено.— Раба немецкого поставить на колени.Не встанут — расстрелять по переулкам Кельна!

Сияй, Пуанкаре!Сквозь жирв твоих ушахраскат пальбы гремит прелестней песен:рабочий Франции по штольням мирных шахтберет в штыки рабочий мирный Эссен.

Тюрьмою Рим — дубин заплечных свист*,рабочий Рима, бей немецких в Руре* —покачернорубашечник фашисттвоих вождей крошит в застенках тюрем.

Британский лев держи нейтралитет,блудливые глаза прикрой стыдливой лапой,а пальцемукажи,куда судам лететь,рукой свободною колоний горсти хапай.

Блестит английский фунт у греков на носу,и греки прут, в посул топыря веки;чтоб Бонар-Лоу* подарить Мосул*,из турков пустят кровь и крови греков реки.

Товарищ мир!Я знаю,ты бы могспинищу разогнуть.И просто —шагни!И раздавили б танки ногс горба попадавших прохвостов.

Время с горба сдуть.Бунт, барабан, бей!Время вздеть уздукапиталиста алчбе.Или не жалко горба?Быть рабом лучше?Рабочих шагов барабан,по миру греми, гремучий!Европе указана смертьпальцем Антанты потным.Лучше восстать посметь,встать и стать свободным.

   Тем, кто забит и сер,   в ком курья вера —   красный СССР   будь тебе примером!

Свобода сама собоюне валится в рот.Пять —пять лет вырываем с боюза пядью каждую пядь.

   Еще не кончен труд,   еще не рай неб.   Капитализм — спрут.   Щупальцы спрута — НЭП.

Мы идем мерно,идем, с трудом дыша,но каждый шаг верныйблизит коммуны шаг.Рукой на станок ляг!Винтовку держи другой!Нам покажут кулак,мы вырвем кулак с рукой.

   Чтоб тебя, Европа-раба,   не убили в это лето —   бунт бей, барабан,   мир обнимите, Советы!

Снова сотни стайлезут жечь и резать.Рабочий, встань!Взнуздай!Антанте узду из железа!

[1923]

Товарищи! Разрешите мне поделиться впечатлениями о Париже и о Моне*

Я занимаюсь художеством.Оно —подданное Моно́*.Я не ною:под Моною, так под Моною.

Чуть с Виндавского* вышел —поборол усталость и лень я.Бегу в Моно.«Подпишите афиши!Рад Москве излить впечатления».

Латвийских поездов тишепо лону Моно поплыли афиши.Стою.Позевываю зевотой сладкой.Совсем как в Эйдкунене* в ожидании пересадки.

Афиши обсуждаютсяи единолично,и вкупе.Пропадут на час.Поищут и выроют.Будто на границе в Себеже или в Зилу́пе*вагоны полдня на месте маневрируют.

Постоим…и дальше в черепашьем марше!Остановка:станция «Член коллегии».Остановка:разъезд «Две секретарши»…Ну и товарно-пассажирская элегия!

Я был в Моно,был в Париже —Париж на 4 часа ближе.За разрешением Моно и до Парижа городапутешественники отправляются в 2.В 12 вылазишь из Gare du Nord’a[1],а из Монои в 4 выберешься едва.Оно понятно:меньше станций —инстанций.

Пару моралей высказать рад.Первая:нам бы да ихний аппарат!Вторая для сеятелей подписе́й:чем сеять подписи —хлеб сей.

[1923]

Пернатые*