Вилорд Байдов - Саги о варяге Страница 5

Сага II

У ИСТОКОВ ИСТОРИИ

Помню, «варваром» был я,Как нас римляне звали,Хоть не знаю, чтоб звалисьТак народ иль язык,Был я викингом также,Но вернулся обратноВ земли древние русое,И остался я в них…

1. Мы – варвары[40]

В сталь закован, по безлюдьюЕдет гуннов царь Атилла,Как медведь мохнат и крепок.Нем и мрачен, как могила!Вслед за ним, как волны моря,Как грозы небесной тучи,Идут полчища, взывая:Где же Рим, где Рим могучий?

Империи на Западе не стало,И даже варвар не поднял венец,А королём своих он был по праву.Каким злым роком вызван Рима крах,Кто к истязанью наградил любовью,Что заставляло упиваться кровьюПри не жестоких, в общем-то, Богах?..

После русов родился я на севере, может, в Скандинавии. Было сытно там и тепло, но вдруг что-то случилось в небесах и природе – наши земли оделись в ледяное стекло[41]. Мы собрались в дорогу и искали стоянок, где земля бы родила и могла нас кормить – так с мечом и оралом мы с годами пробились от морей наших к югу и остались там жить.

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТОЛЛУНДА

Я стою у витрины музеяИ поверить не в силах глазам —Сквозь стекло я безмолвно глазею,За которым покоюсь я сам!Точно, я! В этот мир возвращался

В ипостасях других много раз,Но ни разу ещё не встречалсяС бывшим телом своим, как сейчас!Умиравших сжигали вначале,Позже стали в земле хоронить —Лишь надгробья могли мне в печали,Кто я был и когда, говорить…Нет ни дат, ни имён на табличкеУ витрины – догадки одни,Но я вспомнил, вглядевшись в обличье,Как всё было в те давние дни.

Где-то здесь, недалёко, в то времяЖили мы средь лесов и болот,И тогда наше каждое племяДля себя было мир и народ…Жили мы от земли – близ селенийВыжигали поля средь лесовИ трудились в поту и без лени,И ещё уважали богов.От рожденья до самой кончиныПомогали они выживать,Но главней всех, и не без причины,Средь богов чтил народ Землю-мать[42] —

Плодородьем и в семьях, и в поле,И в хлевах управляла она —Жизнь людей по её только волеПри рожденье могла быть дана…От полей мы своих получалиКров, одежду, еду и питьё —От набегов поля защищалиМы сильней, чем жилище своё.И весною, и в осень под белымПокрывалом повозку везлиМы по нашим родящим пределам —В ней скрывалась Богиня Земли.А потом, уж в лесу, без народаПриносили ей жертвы жрецы,Чтоб дала урожай и приплоды,И гадали ответ мудрецы[43]…

Помню, долго поля не родили,Стало меньше в селенье детей,И всё чаще мы смерть находилиОт зверья и разбойных людей.Вдруг знаменье жрецы увидали:Мать-Земля жаждет жертвы от нас,Чтоб супруга от племени далиЕй весной в установленный час.Должен каждый испробовать случай,Выбирая из бука бруски —Кто с магическим знаком получит,Тот и просит Богиню руки[44].

По весне из им ведомой рощиВновь повозку жрецы извлекут,Два вола её, старых и тощих,По селению поволокут,А потом со жрецами совместноКашу съест из семян он из тех,Что мы сеять должны, чтоб невестаВ поле их народила на всех.И веревкой, венчальною вроде[45],Жрец супруга удушит тогоИ утопит в священном болоте —Там с Богинею встреча его…

Я как вождь отменил жеребьёвкуИ сказал: сам пойду к ней в мужья,Сам надену на шею верёвку,Ей ценней и достойней всех я!Говорил я и властно, и строго,Что не стану решенья менять —Жребий брошен был раньше намного,Как вождём избирали меня.Знать кто лучше меня нынче может,Что и как ей, Богине, сказать?А вождя изберёте моложе,Мудрость годы помогут стяжать…

А в душе сам вынашивал бремя:Раз поля перестали родить,А в селенье я – вождь в это время,Мне ответ и держать, стало быть.Мне в сраженьях не раз доводилосьБрать удачи быка за рога —Племя верило мне и гордилось,И ходило за мной на врага.Топором боевым не порубишьГолод, что незаметно сосётКровь и силы у тех, кого любишь,Кто в надежде на чудо живёт!

Чудо? Может, любовь и есть чудо,Что Богиня со мной сотворит? —И надеюсь уже почему-то,Что я прав, а Она говорит:Уж довольно махать топорамиИ леса, и друг друга губить —На земле надо жить не ворами,А уметь и давать, и любить!Я прозрел! Я иду к ней с любовью,Пусть научит своих же детей!Я иду и с мужской, и с сыновнейК ней любовью просить за людей!..

Через долгие двадцать два века —Время быстро лишь ныне бежит —В слое торфа нашли человека[46],Что теперь за витриной лежит…Словно сплю я умиротворённый,Знать, достойно свершил свой обет —Словно сплю, как живой, но… морёныйВ том болоте за столько-то лет.Я не знаю, что сталось с народом,Помогла ли Богиня тогдаИ покончила ли с недородом —Очень хочется верить, что – да…

За две тысячи лет много кровиВидел я и так мало добра,Судьбы наши сложились сурово —Не давать научились, а брать,Истребляя друг друга, народы —Им до мудрости путь протяжён…А вожди? – Стали новой породы:Красен долг им вперёд платежом…Ну, а что же любовь? – Ей, как прежде,Ни к подобным себе человек,Ни к Земле не проникся в надежде,Что и так проживёт он свой век…

Был на двадцать лет старше я того иудея, что, родившись от Бога, принял смерть на кресте и воскрес, и вознесся, но минуют столетья до того, как в Него здесь станут верить везде. А меня, не сказал бы, чтобы в кланах соседних средь вождей уваженье или слава нашли, но молва и удача на немногих дорогах, что к востоку от Рейна, впереди меня шли…

ОБРУЧ СО СТРЕЛКОЮ ВНИЗ

Я брожу с боевым топором на плече,У бедра меч короткий повис,Без щита я и шлема, вокруг головыТолько обруч со стрелкою вниз[47].Сам себе я и вождь, и сам воин себе,И удачу пытаю один,И на сутки пути в этом диком лесу,Как в подворье своём, господин.

Если вторгся сюда или тур, или лось,Или вепри в подлеске шалят,Иль недобрый сосед, или римский дозор —Мне не страшно, мне Трим – словно брат[48].

Шум вдали, сучьев треск, рык и хрип, и возня,Я – туда, притаился в кустах,Так и есть, это – вепрь с брюхом настежь лежит,Кровь и пена на страшных клыках.

А поодаль в доспехах и в шлеме – в кровиРимский отрок, не лучше того,И не знаю, сначала лесное зверьёРазорвёт и растащит кого…

Он дышал, я его до пещеры донёс,Как умел и чем мог, врачевал —Скоро стал он вставать и меня понимать,Но я видел, что он тосковал…

Мы простились по-братски, мечи поменяв,И на память ему я наделС головы моей обруч со стрелкою вниз —Он ушёл навсегда в свой предел…

Через десять, а, может, и более летВ Тевтобургском лесу мы пошлиВ бой на римлян и бились, и многих потомИх и наших в живых не нашли.

Пот и дождь, и гроза мне слепили глаза,Римлян шлемы топор мой дробил —Вместо шлема вдруг обруч со стрелкою внизОн легко пополам разрубил!

Я отбросил топор и склонился над ним —Он был мёртв, но его я узнал!..Грозный Водан! Зачем эта жертва тебе?Почему ты мне знак не подал?!.

В этот раз жить пришлось мне в переломное время: Рим пытался на Эльбу выйти, наших тесня, Друз[49] до Эльбы пробился по воде и по суше, но он насмерть разбился при паденье с коня. Брат Тиберий продолжил, кланы порознь склоняя договором, обманом и коварством под Рим, и, казалось, последних маркоманов богемских разгромить лишь осталось наступленьем прямым[50].

Мы не очень страдали: Рим держал гарнизоны в крепостях лишь немногих и к себе приучал, и вождям наших кланов в чине «всадников»[51] римских на их собственных землях управлять поручал. Но, к несчастью, был прислан к нам из Сирии дальней Вар Квинтилий, который, как привык в тех краях, стал считать всех рабами, непокорных казнили, распиная живыми вдоль дорог на крестах…

Мы с Хермино дружили, Зигимеровым сыном, в Риме звали Арминус иль Арминий его, и в то время учились мы в Италии вместе, в их военном искусстве доходя до всего. Получивши от Рима званье «всадник» и должность командира туземных вспомогательных сил в рейнской армии Вара, возвратился Арминий и увидел, во что тот наш народ превратил.