Сергей Маковский - Год в усадьбе Страница 5

XII. «И пир — горой! Стоит в палатах злачных…»

И пир — горой! Стоит в палатах злачныхвеселья гул до утренней звезды,гостеприимны пышные сады,играет пена в хрусталях прозрачных.

Заморские на золоте плоды,в алмазах слуги — рой арапов мрачных.Не молкнут здравицы за новобрачныхпод звуки флейт и струнные лады.

Невеста милая со мною рядом.Не говорит — сияет, и тишкомкоснется чуть сафьянным сапожком:то пригрозит невинно-смелым взглядом,то вдруг задумалась невесть чеми вспыхивает вся, зовет к отрадам.

XIII. «Мы были с ней одни в опочивальне…»

Мы были с ней одни в опочивальне,еще нежней от лунной тишины.В сияньи затуманенной луныона казалась мне, как небо, дальней.

Люблю! — блаженные лелея сны,я повторяю пламенно-печальнейи грешником в дверях исповедальнидрожу пред алтарем ее весны…

Но миг — что это, Боже! — посвист властный,и свет погас, и буря ворвалась:из рук моих в туманы унесласьтаинственная плоть… И нет прекрасной,и лик судьбы грозит во тьме ужасный!..И в дымах тьмы все сгинуло тотчас.

XIV. «Полуночи последние удары…»

Полуночи последние удары —часов все тот же бой и лунный светиз-за гардин, золы в камине следи на картинах — море и корсары.

И та же грусть моя, товарищ старый,незаменимый друг от юных лет…Но нет! Везде запечатлелся бред,все тайные преобразили чары.

Я комнату в испуге оглянул:здесь кто-то был и холодом дохнул,у двери затаился приоткрытой.Проснулась тишина… И близко чьи-тошаги мне слышались и темный гул —откуда-то из вечности забытой.

XV. «Я вышел в ночь. Полуувядший сад…»

Я вышел в ночь. Полуувядший садблагоухал в осеребренных дымах,фонтанами аллей неисчислимыхпросвечивало кружево аркад…

Вот и бассейн. Но призраков любимыхне узнаю: дельфин и статуй ряди стая лебедей у балюстрад —все плыло жутко в водах недвижимых.

И подле женщина стояла: Тень.Ее лицо туманное сиялои взор манил… Она звала усталок себе, с собой, в потусторонний день…И подойдя: Кто ты, — спросил я, — Тень?Но в тот же миг видения не стало.

Ржевница. 1923.

Костел. Венок сонетов

Вячеславу Иванову

I. «Молюсь изгнанником в дверях костёла…»

Молюсь изгнанником в дверях костёла.Здесь ближе Бог и сердце горячей,и мертвую латынь земных речейживотворит огонь Его глагола.

Прохлада, полутьма, на камни пола —из окон стрельчатых снопы лучей.Распятье и ковчег, и семь свечей,Мадонны лик — над кружевом престола.

О, времени святая нищета!Века, века молитв и клиры мертвых,всеискушенные жрецы Христа,тень инквизиции на плитах стертых, —хламиды королей, в пыли простертых…Величий дым… И мудрость, и тщета.

II. «Величий дым… И мудрость, и тщета…»

Величий дым… И мудрость, и тщета.Слепого Хроноса казнят обиды, —в пучинах дней ты призрак Атлантиды,племен и царств поверженных мечта!

Развалин прах могильный, немотаземных пустынь седые пирамиды,висячие сады Семирамиды,песками занесенная мета…

Эллады сон, миродержавье Рима,развенчанный Царьград, Россия… Мимо!Все минется. За мигом миг — чертав небытие скользит неотвратимо,и любящих целует смерть в уста.На всём, над всем, над всеми тень креста.

III. «На всём, над всем, над всеми тень креста…»

На всём, над всем, над всеми тень креста.И здесь покоище: у двери храма,касаясь плитами, так строго, прямо,гробницы — вряд. И каждая плита,

прощальными словами заклята,о вечности благовестит упрямо.А рядом черная зияет яма,в обитель тьмы отверстые врата.

Кого-то ждут? И сердце укололатоска щемящая… Немного дней —как знать? — и мне, взалкавшему Престола,изгнаннику, сойти под камней…И все забыть! Но вспоминать страшней.В родной земле и холодно, и голо.

IV. «В родной земле и холодно, и голо…»

В родной земле и холодно, и голо.Скорблю во тьме. И мир зовет иной,и жаль всего — всего, что было мной,чего в душе и смерть не поборола.

Последний грех загробного раскола,тоска последняя любви земной,и долгий путь неведомой страной,тропами заповеданного дола!

Иль это бред? И там, в небытии,Харону я не заплачу обола,и Стикс туманный не умчит ладьи,и дух развеется струей Эола,отдав земле земные сны свои?Иль человек лишь прихоть произвола?

V. «Иль человек лишь прихоть произвола?..»

Иль человек лишь прихоть произвола?Нет, Господи! Пылает купинанеопалимая. Сгинь, сатана,бессилен яд змеиного укола!

В слезах склоняюсь я на камни пола,целую луч, упавший из окна.Ах, верю в свет, Пречистая Жена,от Твоего земного ореола…

Как нежен лик престольного холста —и прозорлив, и милостив бездонно,как ласково-божественны уста!Люблю Тебя коленопреклоненно,в Тебе одной люблю любовь, Мадонна,и все, чему названье — красота.

VI. «И все, чему названье — красота…»

И все, чему названье — красота,не отблеск ли отчизны неизвестной,где музыкой и тишиной чудесной,из края в край долина залита,

и внемлет херувимам высота,и ризами Невесты Неневестнойсияющий под скинией небеснойобвит алтарь воскресшего Христа!

Но только миг… Погасло умиленье,и слезы уж не те. И ты — не та,обитель слезь и самоотреченья,любви смиренной, бдений и поста:тысячелетнее столпотворенье,неверия и веры слепота.

VII. «Неверия и веры слепота…»

Неверия и веры слепота.Монахи в рубищах. Венцы, тиары.Надменный пурпур, медные ударыколоколов, и Божья нагота.

Не ты ли Рим? Надежнее щитане мыслил водрузить апостол ярый.Флоренция, — о, мраморные чары, —и ты, венецианская мечта!

Крылатый Марк. У пристани гондола.Выходит дож, внимает сбиру он, —литая цепь на бархате камзола.А в храме золото стенных иконмерцает призрачно, уводит в сон,в даль запредельную святого дола.

VIII. «В даль запредельную святого дола…»

В даль запредельную святого дола.и в красоту влюбленные творцыне вы ль воздвигли храмы и дворцынад нищетой апостольской Престола?

Воистину, не вы ли, Божьи пчелы,пред Господом художества жрецы,несли в алтарь и кисти, и резцы,свершая труд великий и веселый?

Чертог разубран кружевом лепным,мозаикой, парчой тонкоузорной.Но этот дар угоден ли соборныйТебе, пред Кем дары земные — дым?Благословен ли подвиг рукотворный?Что знаем, Господи! В веках горим.

IX. «Что знаем, Господи! В веках горим…»

Что знаем, Господи! В веках горим,в веках Твоих — надеждой и гордыней,скорбим ли о небесной благостыне,иль вожделеем к дочерям земным.

Что свято? Что соблазн? Неизъяснимдвужалый взор праматери-богини.Кощунствуем, ревнуя о святыне,молясь Тебе, кумир животворим.

Буонаротт! В часовне Ватикана —языческий Олимп. Да Винчи, маг!Креститель твой — женоподобный Вакх.На ложе нег Данаю Тицианаласкает Зевс…А там — Голгофа, мрак,и кровью жертвенной точится рана.

X. «И кровью жертвенной точится рана…»