Иван Бунин - Том 1. Стихотворения Страница 54

<30.Х.15>

Скоморохи*

  Веселые скоморохи,Люди сметливые,Поломайтесь, позабавьтеСвет боярина!  Скучно ему во палате!Днем он выспался,Шашки, сказки да побаскиУж приелися.  На лежаночке в павлинахСел он, батюшка,В желтом стеганом халате,В ярь-мурмулочке.  Шибче, шибче, скоморохи!Ишь как ожил он!Глаза узкие, косыеЗасветилися,  Все лицо его тугоеСмехом сморщилося,Корешки зубов из ротаЗачернелися…  Ах, недаром вы, собаки,Виды видывали!Шибче, шибче!Чтоб соседиНам завидовали!

<30.X.15>

Малайская песня*

L'éclair vibre sa flèche…

Чернеет зыбкий горизонт,Над белым блеском острых волнЗмеится молний быстрый блескИ бьет прибой мой узкий челн.

Сырой и теплый ураганПроносится в сыром лесу,И сыплет изумрудный лесСвою жемчужную красу.

Стою у хижины твоей:Ты на циновке голубой,На скользких лыках сладко спишь,И ветер веет над тобой.

Ты спишь с улыбкой, мой цветок.Пустая хижина твоя,В ненастный вечер, на ветру,Благоухает от тебя.

Ресницы смольные смежив,Закрывши длинные глаза,Окутав бедра кисеей,Ты изогнулась, как лоза.

Мала твоя тугая грудь,И кожа смуглая гладка,И влажная нежна ладонь,И крепкая кругла рука.

И золотые позвонкиВисят на щиколках твоих,Янтарных, твердых, как кокос,И сон твой беззаботный тих.

Но черен, черен горизонт!Зловеще грому вторит гром,Темнеет лес, и океанСверкает острым серебром.

Твои уста — пчелиный мед,Твой смех счастливый — щебет птиц,Но, женщина, люби лишь раз,Не поднимай для всех ресниц!

Ты легче лани на бегу,Но вот на лань, из тростников,Метнулся розовый огоньДвух желтых суженных зрачков:

О женщина! Люби лишь раз!Твой смех лукав и лгал твой рот —Клинок мой медный раскаленВ моей руке — и метко бьет.

Вот пьяные твои глаза,Вот побелевшие уста.Вздувает буря парус мой,Во мраке вьется блеск холста.

Клинком я голову отсекВ единый взмах от шеи прочь,Косою к мачте привязал —И снова в путь, во мрак и ночь.

Раскалывает небо гром —И озаряет надо мнойПо мачте льющуюся кровьИ лик, качаемый волной.

23. I.16

«В столетнем мраке черной ели…»*

В столетнем мраке черной елиИстлела темная заря,И светляки в кустах горелиЗеленым дымом янтаря.И на скамье сидел я старой,И парка сумеречный сонМеня баюкал смутной чаройДалеких дедовских времен.И ты играла в темной залеС открытой дверью на балкон,И пела грусть твоей роялиПро невозвратный небосклон,Что был над садом — бледный, ровный,Ночной, июньский, — тот, где следДуши счастливой и любовной,Души моих далеких лет.

(1907 — 16.VII.16)

Святогор и Илья*

На гривастых конях на косматых,На златых стременах на разлатых,Едут братья, меньшой и старшой,Едут сутки, и двое, и трое,Видят в поле корыто простое,Наезжают — ан гроб, да большой:

Гроб глубокий, из дуба долбленный,С черной крышей, тяжелой, томленой,Вот и поднял ее Святогор,Лег, надвинул и шутит: «А впору!Помоги-ка, Илья, СвятогоруСнова выйти на божий простор!»

Обнял крышу Илья, усмехнулся,Во всю грузную печень надулся,Двинул кверху… Да нет, погоди!«Ты мечом!» — слышен голос из гроба.Он за меч, — занимается злоба,Загорается сердце в груди,—

Но и меч не берет: с виду рубит,Да не делает дела, а губит:Где ударит — там обруч готов,Нарастает железная скрепа:Не подняться из гробного склепаСвятогору во веки веков!

Кинул биться Илья — божья воля.Едет прочь вдоль широкого поля,Утирает слезу… ОтнялаРусской силы  Земля половину:Выезжай на иную путину,На иные дела!

23. I.16

Святой Прокопий*

Бысть некая зимаВсех зим иных лютейша паче.Бысть нестерпимый мраз и бурный ветр,И снег спаде на землю превеликий,И храмины засыпа, и не токмоВ путех, но и во граде померзахуСкоты и человецы без числа,И птицы мертвы падаху на кровли.Бысть в оны дни:Святый своим наготствующим теломОт той зимы безмерно пострада.Единожды он нощию приидеКо храминам убогих и хотеСогретися у них; но ощутившеПриход его, инии затворяхуДверь перед ним, инии же егоБияху и кричаще: — Прочь отсюду,Отыде прочь, Юроде! — Он в углеПсов обрете на снеге и соломе,И ляже посреде их, но бегошаТе пси его. И возвратися пакиСвятый в притвор церковный и селе,Согнуся и трясыйся и отчаявСпасение себе. — БлагословенноГосподне имя! Пси и человецы —Единое в свирепстве и уме.

23. I.16

Сон епископа Игнатия Ростовского*

Изрину князя из церкви соборныя в полнощь…

Сон лютый снился мне: в полночь, в соборном храме,Из древней усыпальницы княжой,Шли смерды-мертвецы с дымящими свечами,Гранитный гроб несли, тяжелый и большой.

Я поднял жезл, я крикнул: «В доме богаВладыка — я! Презренный род, стоять!»Они идут… Глаза горят… Их много…И ни един не обратился вспять.

23. I.16

Матфей прозорливый*

Матфей

Ночь и могильный мрак пещеры.Бушует буря на реке,Шумят леса… Кто это серыйВход заслоняет вдалеке?Опять ты, низкий искуситель?

Дьявол

Я, прозорливец, снова я!Черней трубы твоя обитель,Да ты ведь зорок, как змея, —Тотчас заметишь!

Матфей

Гнус презренный,Тебе ль смеяться? Нет лютейВрага для вас во всей вселенной,Чем я, нижайший из людей.

Дьявол

Ах, прозорливец! Этим людямТы враг не менее, чем нам.Давай уж лучше вместе будемХодить за ними по пятам.Ты мастер зреть их помышленья,Внедряться в тайну их сердец,Не вовсе чужд, святой отец,И я порядочного зренья:Зачем же бесам враждовать?Ты разве хуже бес, чем все мы?

Матфей

Молчи, завистливая тать,Тебе пути мои невемы.

Дьявол

Ну да, уж где мне! Ты пророк!Ты разрушаешь наши козни,Ты топчешь семя зла и розни,Ты крепко правишь свой оброк!Ты и стоокий и стоухий!Спроси тебя: «Ты почемуИсследуешь так жадно тьму?» —Ты тотчас скажешь: «Там, как мухи,Как червь на падали, кишатИсчадия земли и ада —Я не могу терпеть их смрада,Я на борьбу спускаюсь в ад».О ненасытная в гордынеИ беспощадная душа!Нет в мире для тебя святыни,Нет заповедного ковша,Нет сокровенного потока:Во всех ключах ты воду пилИ все хулил: «Вот в этом ил,А в том — гниющая осока…»

Матфей

Что отвечать мне твари сей,Столь непотребной, скудоумной?Мой скорбный рок, мой подвиг трудныйОн мерит мерою своей.И тьма и хлад в моей пещере…Одежды ветхи… Сплю в гробу…О боже! Дай опору вереИ укрепи мя на борьбу!

24. I.16