Игорь Северянин - Том 2. Поэзоантракт Страница 55

Георгию Шенгели

Ты, кто в плаще и в шляпе мягкой,Вставай за дирижерский пульт!Я славлю культ помпезный Вакха,Ты — Аполлона строгий культ!

В твоем оркестре мало скрипок:В нем все корнеты-а-пистон.Ищи средь нотных белых кипокТетрадь, где — смерть и цепий стон!

Ведь так ли, иначе (иначе?…)Контрастней раков и стрекоз,Сойдемся мы в одной задаче:Познать непознанный наркоз…

Ты, завсегдатай мудрых келий,Поющий смерть, и я, моряк,Пребудем в дружбе: нам, Шенгели,Сужден везде один маяк.

Финал («Закончен том, но не закончен…»)

Закончен том, но не законченЕго раздробленный сюжет.Так! с каждою главою звончеПоет восторженный поэт.

Напрасно бы искать причалаДля бесшабашного певца:В поэме жизни нет начала!В поэме жизни нет конца!

Неисчерпаемая темаЖдет всей души, всего ума.Поэма жизни — не поэма:Поэма жизни — жизнь сама!

Вэрвэна

Все поэзы этого тома, за исключением помеченных 1918 г., написаны в январе 1919 г., причем написаны в Эстонии, на курорте Тойла. Поэза «Музе музык» написана в Ревеле.

I. Жемчуг прилива

Интродукция («Вервэна, устрицы и море…»)

Вервэна, устрицы и море,  Порабощенный песней Демон —  Вот книги настоящей тема,Чаруйной книги о святом Аморе.

Она, печалящая ваши грезы,  Утонченные и бальные,  Приобретает то льняные,То вдруг стальные струнные наркозы.

Всмотритесь пристальнее в эти строки:  В них — обретенная утрата.  И если дух дегенератаВ них веет, помните: всему есть сроки.

Устрицы

О, замороженные льдом,Вы, под олуненным лимоном,Своим муарным перезвономЗаполонившие мой дом,

Зеленоустрицы, чей пискИ моря влажно-сольный запах, —В оттенках всевозможных самых —Вы, что воздвигли обелиск

Из ваших раковин, — мой взор,Взор вкуса моего обнищен:Он больше вами не насыщен, —Во рту растаял ваш узор…

Припоминаю вас с трудом,Готовый перерезать вены,О, с лунным запахом вервэны,Вы, замороженные льдом!

Ликер из вервэны

Ликер из вервэны — грёзерки ликер,Каких не бывает на свете,Расставил тончайшие сети,В которые ловит эстетов — Амор    Искусно.

Луною, наполнен сомнамбул фужерИ устричным сердцем, и морем.И тот, кто ликером аморим,Тому орхидейное нежит драже    Рот вкусно.

Уста и фужер сетью струн сплетены,При каждом глотке чуть звенящих,Для нас — молодых, настоящих, —Для нас, кто в Сейчас своего влюблены    Истому.

Лишь тот, кто отрансен, блестящ, вдохновен,Поймет тяготенье к ликеру,Зовущему грезы к узору,К ликеру под именем: Crеme de verveine —    Больному.

При свете тьмы

Мы — извервэненные с душой изустреченною,Лунно-направленные у нас умы.Тоны фиолетовые и тени сумеречныеМечтой болезненной так любим мы.

Пускай упадочные, но мы — величественные,Пускай неврастеники, но в свете тьмыУ нас задания, веку приличественные,И соблюдаем их фанатично мы.

Фанатики изборов

Мы — фанатики наших изборов,  Изысков, утонка.  Мы чувствуем тонкоТем, что скрыто под шелком проборов,

Тем, что бьется под легким, под левым, —  Под левым, под легким.  Мечтам нашим кроткимПуть знаком к бессемянным посевам.

Не подвержены мы осязанью  Анализов грубых.  В их грохотных трубах —Нашим нервам и вкусам терзанье.

Пусть структура людей для заборов:  Структура подонка.  Мы созданы тонко:Мы — фанатики наших изборов.

Морефея

Флакон вервэны, мною купленный,  Ты выливаешь в ваннуИ с бровью, ласково-насупленной,  Являешь Монну-Ванну.

Правдивая и героичная,  Ты вся всегда такая…Влечешь к себе, слегка циничная,  Меня не отпуская.

И облита волной вервэновой,  Луной и морем вея,Душой сиренево-сиреневой  Поешь, как морефея.

Белый транс

Ночью, вервэной ужаленной, —Майскою, значит, и белой, —Что-нибудь шалое делай,Шалью моею ошаленный.

Грезь о луне, лишь намекнутой,Но не светящей при светеНочи, невинной, как дети,Грешной, как нож, в сердце воткнутый.

Устрицы, острые устрицыЕшь, ошаблив, олимонив,Грезы, как мозгные кони,Пусть в голове заратустрятся.

Выплыви в блеклое, штильноеМоре, замлевшее майно.Спой, опьяневши ямайно,Что-нибудь белое, стильное…

Лунные блики

Лунные слезы легких льнущих ко льну сомнамбул.Ласковая лилейность лилий, влюбленных в пленЛипких зеленых листьев. В волнах полеты камбал,Плоских, уклонно-телых. И вдалеке — Мадлэн.

Лень разветвлений клена, вылинявшего ало.Палевые поляны, полные сладких сил.Лютиковые лютни. В прожилках фьоль опала.Милая белолебедь в светлом раскрыльи крыл.

Лучше скользить лианно к солнечному Граалю,Кроликов ланно-бликих ловко ловить в атласПлатьев лиловых в блестках. Пламенно лик реалюИ, реализм качеля, плачу печалью глаз.

Чары Лючинь

Лючинь печальная читала вечером ручьисто-вкрадчиво,Так чутко чувствуя журчащий вычурно чужой ей плач,И в человечестве чтя нечто вечное, чем чушь Боккачио,От чар отчаянья кручинно-скучная, чла час удач.

Чернела, чавкая чумазой нечистью, ночь бесконечная,И челны чистые, как пчелы-птенчики безречных встреч,Чудили всячески, от качки с течами полуувечные,Чьи очи мрачные из чисел чудную чеканят речь.

Чем, — чайка четкая, — в часы беспечные мечтой пречистоюОтлично-честная Лючинь сердечная лечила чад,Порочных выскочек? Коричне-глетчерно кричит лучистоеВ качалке алчущей Молчанье чахлое, влача волчат…

Образ прошлого

Я слышу в плеске весла галер,Когда залив заснет зеркально:Судьба Луизы де Лавальер —И трогательна, и печальна.

Людовик-Солнце, как кавалер,Знал тайну страсти идеально.Судьба Луизы де ЛавальерВсе ж трогательна и печальна.

Когда день вешний печально-сер,И облака бегут повально,Судьба Луизы де ЛавальерТам трогательна и печальна.

И пусть этот образ из прежних эрГлядит и тускло, и банально:Судьба Луизы де ЛавальерВсегда пленительно-печальна.

У окна

В мое окно глядит луна.Трюмо блистает элегантное.Окно замерзло бриллиантное.Я онемела у окна.

Луна глядит в мое окно,Как некий глаз потустороннего.С мечтой о нем, молю: «Не тронь его,Луна: люблю его давно…»

В мое окно луна глядитТо угрожающе, то вкрадчиво.Молюсь за чистого, за падшегоВ порок, с отчаяньем в груди.

Луна глядит в окно мое,Как в транс пришедшая пророчица.Ах, отчего же мне так хочетсяПереселиться на нее?…

Цветы как крылья