Андрей Вознесенский - Тьмать Страница 57

Для меня год начался символично. Я летел в Дельфы на Международный день поэзии.

В аэропорту понял, что забыл дома часы. Подошёл к девушке, продавщице часов: «Дайте мне, пожалуйста, самые дешёвые часы, чтобы их потом можно было выбросить». Стоящий рядом незнакомец сказал: «Андрей Вознесенский? У меня есть для вас часы. Я хочу, чтобы моё время было на вашей руке». И подарил мне футляр с часами Картье. Это очень дорогие часы с двумя циферблатами. Они показывают европейское и азиатское время.

Мы познакомились. Звать его Владимир Михайлович Боград. Ему 41 год. Бизнесмен, председатель правления одного из альянсов. Новый русский? Может быть. Но не из тех, о которых рассказывают анекдоты. Я назвал бы его новейшим русским. Говори после этого, что Россия не интересуется поэзией.

Что говорить о шоке, который потряс мир 11 сентября! Я очень люблю Нью-Йорк. Взорванный самолёт вопит о новом сознании. Тысячелетие, увы, началось с этого.

Частная жизнь становится публичностью. То, что было трагедией для художников прошлых столетий – жизнь на экране, муки ада, и т. д., – сейчас становится естественной нормой? Не отсюда ли интерес к передаче «За стеклом»?

В начале сентября на Новодевичьем наконец был сооружён памятник на могиле моих родителей. Памятник создан по моему архитектурному проекту. Идея проста – трёхтонный шар серого гранита находится на наклонной плоскости. Его удерживает от падения небольшой крест. Из меди с глазурью. Освящение памятника провёл отец Валентин.

Проект мой был с удивительной бережностью и тщательностью выполнен в мастерской Зураба Церетели. Спасибо Зурабу, поклон резчикам Давиду, Важе и разнорабочим, которые на руках, без крана, установили шар.

Вчера этот беспощадный шар поглотил новую жертву – сибирского страдальца за всех нас, за Россию – Виктора Петровича Астафьева.

Ночь. Рок-н-ролл. Жарко.У музыки одна корысть:толпа вздымает зажигалки,давая небу прикурить!

Прикрыла душу наготанедолговечной стеклотарой.Как хорошо, что никогдая не увижу Тебя старой.Усталой – да, орущей – да,и непричёсанной, пожалуй…Но, слава Богу, никогдая не увижу Тебя старой!Не подойдёшь среди автографовмеж взбудораженной толпы —ручонкой сухонькой потрогав,не назовёшь меня на ты.От этой нежности страшенной,разбухшей, как пиковый туз,своё узнавши отраженье,я в ужасе не отшатнусь.Дай, Господи, мне проворонить,вовек трусливо не узнатьТвой Божий свет потустороннийв единственно родных глазах.

Из нас любой – полубезумен.Век гуманизма отшумел.Мы думали, что время – Шуман.Оно – кровавый шоумен.

Восхищается толпау Иванова столпа:«Нас красивый силуэтизнасилует!»

В. М. Бограду

Мне незнакомец на границевручил, похожий на врача,два циферблата, как глазницы, —часы сыча, часы сыча.

Двухчашечные, как весы,двойное время сообща,идут на мне часы, часыЧАСЫЧАСЫЧАСЫЧА.

Четыре в Бруклине сейчас,двенадцать – время Киржача.Живём, от счастья осерчавили – от горя хохоча?

Где время верное, Куратор? —спрошу, в затылке почесав —На государственных курантахиль в человеческих часах?

С ожогом не бегу в санчасть —мне бабка говорит: «Поссы…»Народ бывает прав подчас,а после – Господи, спаси!

В Нью-Йорке ночь, в России день.Геополитика смешна.Джинсу надетую – раздень.Не совпадают времена.

Я пойман временем двойным —не от сыча, не от Картье —моим – несчастным, и Твоимот счастия накоротке.

Что, милая, налить тебе?Шампанского или сырца?На ОРТ и НТВчасы сыча, часы сыча.

Над Балчугом и Цинциннатив рубахах чёрной чесучигорят двойные циферблатыСЫЧАСЫЧАСЫЧАСЫ.

Двойные времена болят.Но в подсознании моёместь некий Третий Циферблати время верное – на нём.

Безветренна наша площадь.Зачем же перед Кремлёмподставили маршалу лошадь,виляющую хвостом?

Но ветер, крутя, как штопор,в невидимый ток облёкту Тоцкую, адскую топку…(Учения. Код «Снежок».)

Овца тепловыми столбикамикружилась. Спаси нас, Бог!Водитель запомнил только:«Как по спине утюжок…»

Всё глуше народный ропот.А маршалу за спинойВсё чудится медный штопорзавинченною виной.

Одиннадцатого сен-тября,сен-Тибра и сен-тепла?Сен-табора, сен-базара,соседского сенбернара,влюблённого в сен-Тебя?И птичьи сен-караваны,несущиеся, трубя…Сен-Библии, сен-Корана,сен-Торы и сен-террора?След стибренного урана?И в небе зрачком обзоразастывшие ястреба.Одиннадцатого сентябряпила ты из кружки этой,два башенных силуэтав «11» соберя.Трейд-центрещё не был сен-центром.Мы жили по старым сентенциямлюбви и морали для(и мира не переделя).От ужаса можно сдвинуться!И я сентября одиннадцатого:одиннадцатого сентябряпроснулся в чужой гостиницеот крика нетопыря.И прошлого века фразыуносятся к Богу в рай:«We must love each otheror die».Меж ужаса центробежногоответил новый Сент-Бёв:«Поскольку смерть неизбежна,любите любовь».И третий, ушедший в светопись,сказал, сухой, как самум:«Мораль – не любовь,не ненависть – а ум…»Пошло мозгов расчленение.И кружка разбилась, бля…ШЛО НОВОЕ ЛЕТОСЧИСЛЕНИЕС 11 СЕНТЯБРЯ

Декабрь – дебаркадер.

Толпятся, ожидая отправки пассажиры – персонажи ушедшего переломного года – деревья, фигуры, собаки – события и герои моей последней книги, ангелы, алкаши, бабуся-врунишка из передачи «Дачники», объявившая, что и я бывал в гостях у журналиста Луи. Исправляя неряшливость телеавторов, повторю, что я не только никогда не был у него на даче, но и даже не был с ним знаком… А рядом сутулится другой Луи – великий Луи Арагон, крупнейшая фигура прошлого века… Наш бардак кодируется в строфы. Кабарда инстинкта переходят в кардан разума.

С Пьером Карденом я виделся 1 декабря этого года. Я приехал к нему с киногруппой поговорить о 20-летнем юбилее «Юноны и Авось». Он встретил нас стройный, страстный. Сказал: «“Юнона» – самый сильный спектакль, который я видел в жизни». Неслучайно в его парижском театре, где когда-то были наши гастроли, на фризе из афиш лучших спектаклей помещены две афиши «Юноны». Два креста, два Андреевских флага.

В Каннах сквозило. Но хозяин не признавал пальто. Его уникальная вилла, построенная без единого прямого угла, подобно осьминогу, ворочалась в сумерках.

Барокамера памяти?

21 декабря состоится мой вечер в Театре на Таганке – поэзия в сопровождении лазера. 28 декабря я выступаю в Киевской консерватории… Что ж, погрузимся и мы в этот декабрьский дебаркадер со своим скорбным скарбом.

Куда нам плыть? В светлое будущее?

Брр… Dark.

На кухне пол закапан красным.Я тряпку мокрую беру,как будто кнопки из пластмассыя отдираю на полу.

Об шляпки обломаешь ногти.Ты поправляешься уже.Но эти крохотные кнопкинавек приколоты к душе.

В лифте, застрявшем от перегрузки,на потолке в виде капель – наш выдох.Ты по-английски сказала: «Вы – русские.Где выход?»

Русская тема, пардон, моветонная!Век свихнут.Кровь кровью мы ищем, духовные доноры,Свой выход.

Чавкает сердце. Темень и сетка.Спичкою вспыхнут.Кто-то под юбкою у соседки,ишь, ищет выход.

Шлемы трещали электросваркой,но этот выходне находил гениальнейший ВагнерРихард!

Рафаэль Санти, лгать перестаньте!Секс колбасится.Пошлость витрин провоцирует анти-глобалиста.

Вы хоть Россию избавьте от правилвзаимовыгод…«Выхода нет, – проповедовал Павел. —Значит, есть выход».

И двоерукий Христос над оравойпуть указал человеку и выхухолю:то ли налево, то ли направо?Где выход?

Нету идеи. Как неприкаянногде-то, без тела,воет без нас, потерявши хозяина,бродит идея.

Я вырываюсь из лифтовой клетки,выломав дверцы.Нет входа в рай. Снова шахта и сетка.Входа нет в сердце.

Пётр искривится улыбкою месяца.Черна свобода.Чавкает сердце. Выход имеется.Только нет входа.

Все таланты его от дочери.Он от дочки произошёл.Гениальные многоточияон малюет на мокрый шёлк.

Почему он, гулявший дочерна,видит в бритвенном зеркальцекак великие очи дочерирасцветают в его лице?

Был он скряга, потухший кратер,нынче пробует всем помочь.изменила его характерпрародительница дочь.

А сама пиво пьёт наивно,в комбинезончике, как оса,переведши талант на имяноворожденного отца.

А ему всех наград не надолишь бы мог день и ночь толочь:«доча – доча – дочадочадо – ч а д о —дочь».

Не таил он в душе заточку,зато в будущем витал —муку взяв на себя за дочку,чёрный кайф предугадал.

Так закидывают альпинисты,крюк с верёвкой на неба край,чтоб вытягивала неистовота верёвочка к Богу, в рай!

Америка по всем программам.«На что способен Человек?»В глазах – обломки чёрной рамы.НЕ ПОНИМАЮ НИЧЕГО.Всё это было не макетом,не Голливуд на нас попёр.Ревёт дымящийся Манхэттен,как потерявший зуб бобёр.

ЧейсамОлётвбитв стенукляксой?

Он тыщи жизней уволок.Цивилизация в коллапсе.Избави Бог! Избави Бог!И трафик душ, спеша расстаться,крутился зло и горячо.Кому несут москвички астры?Кому ещё?… Кому ещё?…И сероглазую студентку,глазевшую на Пентагон,оберегите, не заденьте!Скорее, милая, бегом.Есть вечность зла.Есть свет и вечность.Дышала, схожая с Тобой,мучительная человечность —какой ценой? какой ценой?Цивилизация в коллапсе.По тёмным лестницам кружа,больную вынесли в коляскес 68-го этажа.Как здорово, что столько доноров.У крови лидеры свои.Смысл жизни не в рублях и долларах,а на крови, а на крови.Нам остаётся только тайна.Осталась пыль. Остался гулот сухопутного «Титаника»,который в небе затонул.

Большая кровь побила рейтингбылых эпох. На что нам, Бог,кровавого тысячелетиянепредсказуемый пролог?Иное наступает время.Иные слава и позорещё не ощутимы всеми.Но счёт пошёл, но счёт пошёл.Всё будет: счастье, мелодрамы,успех, в любви – волюнтаризм.Но в чёрной раме, в чёрной рамена всю оставшуюся жизнь.

Голосина, здравствуй, голосина!Плёнку в Пензе обнаружил перст судьбы.Надо мной, над беспартийною Россиейвоет лысый шар «уйди-уйди!»

Голосина с того света, голосина…Для того ли он людей освобождал, —на своих крестьян – чтоб Хиросимойсбросить атомную бомбу на Урал?!

Вверх ногами лампой керосиновойнабухает бешеный кулак.«Вознесенский, – воет голосина, —господин!» (что означало враг).

Пахло водкой, ненавистью, щами.Я не помню даже, что молол.Чрезвычайное чревовещаньепревращало встречу в монолог.

Голосина колбасится, голосина.Был упитан наш царёк, но хреноват.Он от бешенства стал даже красивым,родину к поэту взревновав.

Помнишь, ты был следующим, Вася.В чём была вина наша, Васо?В рёве автоматчиков «Сдавайся!»были мы живыми. Вот и всё.

С той поры в покоях императорскихвоцарились мат и лимита.Стали туалетствовать в парадных.Где Никита? Знаем – «Никита».

Всюду, когда я казался весел,надо мной, между улыбок и зубил,он свистал, сметая залы с кресел.Годы шли. И я его забыл.

Почему же он сегодня именнопокидает в Пензе мавзолей?Воет век на собственных поминках.И блефует, что он всех живей.

Хрюк кабаний. Чавканье трясины.Над интеллигенцией – кулак.«Ишь, какой ты, – воет голосина, —Пастернак!» (что означало враг).

Игнорируйте его отчаяние,нутряной и убиенный рёв,хакеры, new-мальчики очкастые,а иные даже без очков!

Но в веках остался жест бессмертный:с кулаком взметённая рука —как спускают воду из бачка.(Продолжительные аплодисменты.)

Партия и фортепьано