Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе Страница 6

«Дрейфующий проспект»

1959

«Я уехал от весны…»

Я уехалот весны,от весенней кутерьмы,от сосулечнойапрельскойочень мокрой бахромы.Я уехал от ручьев,от мальчишечьих боев,от нахохлившихся почеки нахальных воробьев,от стрекота сорочьего,от нервного брожения,от головокруженияи прочего,и прочего…Отправляясь в дальний путьна другой конец страны,думал:«Ладно!Как-нибудьпроживем и без весны…Мне-то, в общем,                       все равно —есть она иль нет ее.Самочувствие моебудет неизменным…»Но…За семь тысяч верст,в Тикси,прямо среди бела днядогнала веснаменяи сказала:             «Грязь меси!»Догнала, растеребя,в будни ворвалась                        и в сны.Я уехалот весны…Я уехалот тебя.Я уехал в первый разот твоих огромных глаз,от твоих горячих рук,от звонков твоих подруг,от твоих горючих слезсамолет меня                  унес.Думал:«Ладно!Не впервой!Покажу характер свой.Хоть на время                   убегу…Я ведь сильный,я —     смогу…»Я не мерил высоты.Чуть видна земля была…Но увидел вдруг:вошлав самолет летящийты!В ботах,           в стареньком пальто…И сказала:«Знаешь что?Можешь не убегать!Все равно у тебя из этогоничего не получится…»

Облака

Хочешь,оторву кусок от облака?Вот от этого…Смотри, какое пухлое…Проплывает                с самолетом об руку

белой       свежевыпеченной булкою.На семи ветрах оно замешано,приготовленов дорогу дальнюю…Солнечный разливи тьма кромешнаяпотрудились над его созданием…Посмотри:растет оно и пыжится,будто в самом деле —                             именитое.Так сурово и надменно движется,будто все оно —                      насквозь! —                                      гранитное,монолитное,многопудовое,диктовать условия готовое.Раздувается с довольной миноюи пугает неоглядно толщью:«Захочу —              и я вас уничтожу!Захочу, —             наоборот, —помилую…»Мне еще все это незнакомо.

Мне, —сказать по правде, —                            страшновато.Ну, а если облачная ватав горле у мотора                      встанет комом?Ну, а если небо занавеситсяи на нас навалится с опаскою?..Самолетпо очень длинной лестницелезет       к богу самому за пазуху….

Бортмеханик говорит спокойно,глядя на меня из-под бровей:– Это все, приятель,пустяковина…Будем живы!Ты уж мне              поверь… —Он читает «Расщепленье атома»и поет про свежесть васильков.

Мы летим на север.Скоро Амдерма.Мы летим.Мы выше            облаков.

Немного экзотики

– Ну, и как там?

На улице,             как и вчера, —                                 холодина,снег,      поземка…Впрочем,«улица» —              это большая льдина,от других отличающаясяне очень.Разве что чуть побольше(а все ж таки край —                            недалече).Разве что чуть покрепче(но это мы скажем позже,скажем:«Спасибо,             льдина!Выдержала, молодчина»).Пока      от похвал воздержатьсяособая есть причина.Дело совсем не в страхе!Не в том,            чтобы кто-то сдрейфили вместе с началом дрейфаначались            «охи» и «ахи».У нас хорошая льдина —ее выбирали не зря, —вполне приличная льдина,но все ж таки —                      не земля.Но все ж таки там,                         под нею,такая вода темнеет,таким леденящим светом,что лучше…не будем об этом.Не надо!           Кому охота…Это я просто к слову.

День начинается новыйне с солнечного восхода.Всему удивляться                       какой резон?Но странносчитать в порядке вещей,что солнцеиз принципавообщене уходит за горизонт.Мерцает           маленькое пятносквозь выцветшую пелену…Но если ты очень устал,                                то оновполне заменяет луну.

По радиодиктор неунывающийнас будит            в восемь часов утра —в Москве:«Спокойной ночи, товарищи!» —значит, вставать пора…Пора…И уже минут через пятьмы щурим глаза от света…«Как нынче погода?Ветер опять?»Нет, это не ветер.Это,примериваясь                  для посадки на лед,лопастями винтов шевеля,с достоинством в небе                              висит вертолет —гибрид головастикаи шмеля.

На Дрейфующем проспекте ты живешь…

Мне гидролог говорит:– Смотри!Глубина          сто девяносто три! —Ох, и надоела мне однане меняющаяся глубина!..В этом деле я не новичок,но волнение мое пойми —надо двигаться вперед,а мыкрутимся на месте,                         как волчок.

Две недели,с самых холодовпуть такой —ни сердцу, ни уму…Кто заведует движеньем льдов?Все остановил он                       почему?Может, по ошибке,не со зла?Может, мысль к нему в башку пришла,что, мол, при дальнейшем продвижениирасползется все сооружение?С выводом он явно поспешил —восхитился намии решилпожалеть,отправить на покой.Не желаю             жалости такой!Не желаю,             обретя уют,слушать,как о нас передают:«Люди вдохновенного труда!»Понимаешь, мне обидно все ж…

Я гидрологу сказал тогда:– На Дрейфующем проспекте                                          ты живешь.Ты же знал,               что дрейф не будет плавным,знал,      что дело тут дойдет до драки,потому чтов человечьи планывносит Арктика                     свои поправки,то смиряясь,то вдруг сатанеятак,что не подымешь головы…Ты же сам учил меня, что с неюнадо разговариватьна «вы».Арктика пронизывает шубыяростным дыханием морозов.Арктика показывает зубыветром исковерканныхторосов.Может, ей,              старухе,и охотанасовсем с людьми переругаться,сделать так,               чтоб наши пароходыникогда не знали                       навигаций,чтобы самолеты не летали,чтоб о полюсе мы не мечтали,сжатые рукою ледяною…Снова статьневедомой страною,сделать так,               чтоб мы ее боялись.

Слишком великалюдская ярость!Слишком многихмы недосчитались!Слишком многие                       лежать остались,за победу            заплатив собою…В эти разметнувшиеся ширислишком много мы                          труда вложили,чтоб отдать все то,                         что взято с бою!Невозможно изменить законы,к прошлому вернуться                              хоть на месяц.

Ну, а то, что кружимся на месте,так ведь это, может,для разгона…

Подъем флага

Флаг поднимался медленно и верно.И знал,что взгляды всех сейчас —на нем!Он наши лица                    осветил мгновенноземным огнем.Трепещущим огнем.Он сразу же                метели стал перечить.Молчал.(А нам казалось, что – звенит!)Он, складки распрямляя,                                 будто плечи,над нашей головойвсходил в зенит…Стояли мы,немея от восторга,смотрели,             как он бьется на ветру.И было ясно:флаг сюда —надолго!Ему     такое место —по нутру!..

И знали мы:среди торосов грузныху флага будет каждый на виду.Он не потерпитшкурников и трусов,поможет,если попадешь в беду.Не сдаст,не упадет            и не остынет,бунтующий,разлившийся в глазах.

…Ну, вот и все.Конец тебе,               пустыня!Конец тебе,               безмолвье!Грянул залп.

«Восемьдесят восемь»

Сочетание ««88-С» по коду радистов означает «целую».

Понимаешь,трудно говорить мне с тобой:в целом городе у вас —                               ни снежинки.В белых фартучках                          школьницы идут                                                 гурьбой,и цветы продаются на Дзержинке.Там у вас – деревья в листве…А у нас, —за версту,            наверное,                        слышно, —будто кожа новая,поскрипывает наст,а в субботу будет кросслыжный…

Письма очень долго идут.Не сердись.

Почту обвинять                     не годится…Рассказали мне:жил один влюбленный радистдо войны на острове Диксон.Рассказали мне:                     был онне слишком смели любви привык                      сторониться.А когда пришла она,                           никак не умелс девушкой-радисткой                             объясниться…Но однаждыв вихре приказов и смет,график передачи ломая,выбил он:«ЦЕЛУЮ!»И принял в ответ:«Что передаешь?Не понимаю…»

Предпоследним словом                                себя обозвав,парень объясненья не бросил.Поцелуйвосьмерками зашифровав,он отстукал«ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ!»Разговор дальнейшийбыл полон огня:«Милая,пойми человека!«Восемьдесят восемь!»Как слышно меня?«Восемьдесят восемь!»Проверка».

Он выстукивал восьмерки                                   упорно и зло.Днем и ночью.В зиму и в осень.Он выстукивал,                     покав ответ не пришло:

«Понимаю,восемьдесят восемь!..»Я не знаю,              может,все было не так.Может —более обыденно                     пресно…Только верю твердо:жил такой чудак!Мне в другое веритьнеинтересно…

Вот и ямолчание            не в силах терпеть!И в холодную небесную просиньсердцем           выстукиваю                           тебе:«Милая!Восемьдесят восемь!..»Слышишь?Эту цифру я молнией шлю.Мчать ей            через горы и реки…Восемьдесят восемь!Очень люблю.Восемьдесят восемь!Навеки.

Хребет имени Ломоносова[1]