Булат Окуджава - Посвящается вам Страница 6

«Шарманка старая крутилась…»

* * *

Шарманка старая крутилась,катилось жизни колесо.Я пил вино за вашу милостьи за минувшее за все.

За то, что в прошлом не случилосьна бранном поле помереть,а что разбилось — то разбилось,зачем осколками звенеть?

Шарманщик был в пальто потертом,он где-то в музыке витал.Моим ладоням, к вам простертым,значенья он не придавал.

Я вас любил, но клялся прошлым,а он шарманку обнимал,моим словам, земным и пошлым,с тоской рассеянной внимал.

Текла та песня как дорога,последних лет не торопя.Все звуки были в ней от бога —ни жалкой нотки от себя.

Но падали слова убого,живую музыку губя:там было лишь одно от бога,все остальное — от себя.

Державин

Запах столетнего меда,слова и золота вязь…Оды державинской модаснова в цене поднялась.

Сколько ценителей тонких,сколько приподнятых крыл!..Видишь, как зреет в потомкахимя твое, Гавриил?

Будто под светом вечернимвстало оно из земли…Вот ведь и книжные червисправиться с ним не смогли.

Стоит на миг оглянуться,встретиться взором с тобой —слышно: поэты клянутсякровью твоей голубой.

Мнился уже обреченнымутлый огарок свечи…Золото резче на черном.Музыка звонче в ночи.

Гуще толпа у порога,тверже под ними земля…Нет, их не так уж и много.Да ведь и всё от нуля.

«Приносит письма письмоносец…»

М. Козакову

* * *

Приносит письма письмоносецо том, что Пушкин — рогоносец.Случилось это в девятнадцатом столетье.Да, в девятнадцатом столетьевлетели в окна письма эти,и наши предки в них купались, словно дети.

Еще далече до дуэли.В догадках ближние дурели.Все созревало, как нарыв на теле… Словом,еще последний час не пробил,но скорбным был арапский профиль,как будто создан был художником Лунёвым.

Я знаю предков по картинкам,но их пристрастье к поединкам —не просто жажда проучить и отличиться,но в кажущейся жажде местипреобладало чувство чести,чему с пеленок пофартило им учиться.

Загадочным то время было:в понятье чести что входило?Убить соперника и распрямиться сладко?Но если дуло грудь искало,ведь не убийство их ласкало…И это все для нас еще одна загадка.

И прежде чем решать вопросыпро сплетни, козни и доносыи расковыривать причины тайной мести,давайте-ка отложим этои углубимся в дух поэта,поразмышляем о достоинстве и чести.

«Читаю мемуары разных лиц…»

* * *

Читаю мемуары разных лиц.Сопоставляю прошлого картины,что удается мне не без труда.Из вороха распавшихся страницсоорудить пытаюсь мир единый,а из тряпья одежки обветшалой —блистательный ваш облик, господа.Из полусгнивших кружев паутины —вдруг аромат антоновки лежалой,какие-то деревни, города,а в них — разлуки, встречи, имянины,родная речь и свадеб поезда;сражения, сомнения, проклятья,и кринолины, и крестьянок платья…Как медуница перед розой алой —фигуры ваших женщин, господа…И не хватает мелочи, пожалуй,чтоб слиться с этим миром навсегда.

Дерзость, или разговор перед боем

— Господин лейтенант, что это вы хмуры?Аль не по сердцу вам ваше ремесло?— Господин генерал, вспомнились амуры —не скажу, чтобы мне с ними не везло.

— Господин лейтенант, нынче не до шашней:скоро бой предстоит, а вы всё про баб!— Господин генерал, перед рукопашнойзолотые деньки вспомянуть хотя б.

— Господин лейтенант, не к добру все это!Мы ведь здесь для того, чтобы побеждать…— Господин генерал, будет нам победа,да придется ли мне с вами пировать?

— На полях, лейтенант, кровию политых,расцветет, лейтенант, славы торжество…— Господин генерал, слава для убитых,а живому нужней женщина его.

— Черт возьми, лейтенант, да что это с вами!Где же воинский долг, ненависть к врагу?!..— Господин генерал, посудите сами:я и рад бы приврать, да вот не могу…

— Ну гляди, лейтенант, каяться придется!Пускай счеты с тобой трибунал сведет…— Видно, так, генерал: чужой промахнется,а уж свой в своего всегда попадет.

«Черный ворон сквозь белое облако глянет…»

* * *

Черный ворон сквозь белое облако глянет —значит, скоро кровавая музыка грянет.В генеральском мундире стоит дирижер,перед ним — под машинку остриженный хор.У него — руки в белых перчатках.Песнопенье, знакомое с давешних пор,возникает из слов непечатных.

Постепенно вступают штыки и мортиры —значит, скоро по швам расползутся мундиры,значит, скоро сподобимся есть за двоих,забывать мертвецов и бояться живых,прикрываться истлевшею рванью…Лишь бы только не спутать своих и чужих,то проклятья, то гимны горланя.

Разыгрался на славу оркестр допотопный.Все наелись от пуза музыки окопной.Дирижер дирижера спешит заменить.Те, что в поле вповалку (прошу извинить),с того ворона взоров не сводят,и кого хоронить, и кому хоронить —непонятно… А годы уходят.

Все кончается в срок. Лишней крови хватает.Род людской ведь не сахар: авось не растает.Двое живы (покуда их вексель продлен),третий (лишний, наверно) в раю погребен,и земля словно пух под лопатой…А над ними с прадедовых самых времен —черный ворон, во всем виноватый.

Старый король

В поход на чужую страну собирался король.Ему королева мешок сухарей насушилаи старую мантию так аккуратно зашила,дала ему пачку махорки и в тряпочке соль.

И руки свои королю положила на грудь,сказала ему, обласкав его взором лучистым:«Получше их бей, а не то прослывешь пацифистом,и пряников сладких отнять у врага не забудь!»

И видит король — его войско стоит средь двора:пять грустных солдат, пять веселых солдат и ефрейтор.Сказал им король: «Не страшны нам ни пресса, ни ветер!Врага мы побьем и с победой придем, и ура!»

И вот отгремело прощальных речей торжество.В походе король свою армию переиначил:веселых солдат интендантами сразу назначил,а грустных оставил в солдатах — авось ничего.

Представьте себе, наступили победные дни.Пять грустных солдат не вернулись из схватки военной,ефрейтор, морально нестойкий, женился на пленной,но пряников целый мешок захватили они.

Играйте, оркестры! Звучите, и песни и смех!Минутной печали не стоит, друзья, предаваться:ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться,и пряников, кстати, всегда не хватает на всех.

1961

«Мне не хочется писать…»

* * *

Мне не хочется писатьни стихов, ни прозы,хочется людей спасать,выращивать розы.

Плещется июльский жар,воском оплывает,первой розы красный шарв небо уплывает.

Раскрываются цветысквозь душные травыиз пчелиной суетыдля чести и славы.

За окном трещит мороздикий, оголтелый —расцветает сад из розна бумаге белой.

Пышет жаром злая печь,лопаются плитки,соскользают с гордых плечлишние накидки.

И впадают невпопадто в смех, а то в слезыто березы аромат,то дыханье розы.

То раскидистая тень,то крови кипенье,рифма «лень» и рифма «пень»пенье и терпенье…

«По какой реке твой корабль плывет…»