Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1 Страница 60

Подруга

Уста в уста, смугла и горяча,Не расстаюсь с тобой среди скитаний.Под душным шелком от моих лобзанийТрепещет тело алого луча.

И где б я ни был, иго дней влача,Без жалобы, без плача, без стенаний,Горишь и гаснешь от моих вздыханий,Как жертва под руками палача, —

Ты, ставшая давно моей рабыней,С кольцом на шее тоненькой стальным,В безумной бездне дня, пустой и синей,

Под звездно вытканным шатром ночным,Всегда со мной, как верная голубка,Моя, в мечтах прокуренная, трубка.

Notturno

Безумья буйным бременем тяжел,Тропой зверей в ущелье я сошел.

Холодной лавою по недрам скалЗеленый яд луны стекал в провал.

И бешенства кипящая струяЛилась в уста жемчужного ручья.

Я поднял голову: мятежный вид!Здесь в корчах ярости застыл гранит

Там жутко выветрился известняк,На допотопный походя костяк.

Как будто в паутине лирных струнВ корнях запутался гигант-горбун.

И хохотом времен оскалив рот,На корточках пред ним присел урод.

Здесь девушка нежнейших ног овалОткинула: грызет ей грудь шакал.

Ушастый карлик, преступленьем пьян,Сквозь лунный пробивается туман.

На красоту и на добро восстав,В белесых кольцах дыбится удав.

Две жабы животом цветы гнетут,Выглядывая жертву, замер спрут.

Без счета высятся из-за углаТоскою обезглавлены тела.

Возлег мертвец, распухший и немой,И с пальцев плесень виснет бахромой.

Чье небо здесь к чьему спустилось дну? —Тревожную спросил я тишину.

Меланхолично отвечала тишь:Ты эти образы в себе таишь.

Вечер

От гор ложатся тениВ пурпурный город мойНезримые ступениПроходит час немой.

И звон соборов важныхСтруится в вышину,Как шепот лилий влажных,Клонящихся ко сну.

И тихо тают дымыСогревшихся жилищ,И месяц пилигримомВыходит, наг и нищ.

Птенцов скликают птицыИ матери — детей.Вот вспыхнут звезд ресницыПотоками лучей.

Вот вздрогнет близкой ночиУютное крыло,Чтоб всем, кто одиночит,От сердца отлегло.

Ночь

О, как больно вспомнить мнеВ этой звездной тишинеВсё, что было, что прошло,Всё, что сам я сделал зло.

Ничего не изменить.Только тоненькая нитьНе дает мне ввысь уйтиС запоздалого пути.

В темноте один иду.В чьем-то радостном саду,За высокою стеной,Меж деревьев шум ночной.

И доносятся едваНезабвенные слова,Что забыли жизнь мою:«Милый… Милая… Люблю…»

«Налегла и дышать не дает…»

Налегла и дышать не даетЭта злобная, зимняя ночь.Мне ее ни с земли, ни с высотНе согнать, не стащить, не сволочь.

Есть для глаз пара медных грошей,Лихо пляшет по телу озноб.Мчится в крыльях летучих мышейМимо окон измерзнувший гроб.

Золотой чешуею звеняИ шипя издыхающим ртом,Гаснет в мокрой печи головня,Холод барином входит в мой дом.

Не стянуть отсыревших сапогИ пальтишком костей не согреть.Но весны нарастающей рогМне трубит, что нельзя умереть.

Черепа

Я боюсь получасовОдинокого удара.В них отмстительная кара,Гнусный шепот мертвецов.

Их медлительность тупа,И звучат они по домуУжасом всему живому,Как пустые черепа.

Утром подвиг, днем мечта,Ночью алая пучина.В каждом часе есть личина,В получасе — нагота.

Он бесстыден и безлик,Безобразно одинаков.Нет страшней у смерти знаков,Чем беззубый этот крик.

И когда, друзья, средь нас,Издевающийся, хилый,Как со дна гнилой могилы,Раздается получас —

Знайте: кончен жизни сон,Если сердце ненарокомИль обманутое роком,С ним ударит в унисон.

Решение

Ужели умереть вдалиЕдинопламенных вулкановИ в недра темные землиУйти с лицом необожженным?

Нет, я из гроба убегу,Свой саван выброшу кровавыйВ лицо огромному врагу,Как зарево моей свободы.

Холодный ветер снежных горИ двух озер кавказских буряЗабросят в северную степьРаскаты песенного грома.

И миллионами сердецСо мной созвучная РоссияСплетет из гроз своих венокНа череп мой, сгоревший в грезах.

Ненависть

Я все ношу в себе отравы,Что Русь рабов хотела дать,Чтобы ни радости, ни славыМне не изведать никогда.

Но я могу вас, молодые,Едва блеснувшие лучи,Провесть сквозь сумраки седыеИ ненависти научить.

Чтó нам любить, чтó ненавидеть,О, если б знал я, если б знал,Когда сжигал я силы, идя,Куда слепая шла весна!

Когда искал я по болотамКакой-то неземной красы,Беснуясь: «Китеж, вот он, вот он!»С толпой безруких и косых.

Когда я падал в лес полночныйСухого трепетней листаИ сладострастья плен порочныйСвященным таинством считал.

Когда хотелось мне истаять,В немой природе изойти,Когда любая птичья стаяБыла мне знаменем пути…

Не выплатить былому дани…Но груз былого сброшу с плеч,Чтобы болотища блужданийПожаром ненависти сжечь.

СТИХИ УШЕДШИМ

Н. Е. Жуковскому

В проулочках, где Чистые пруды,Где цел еще былой уют московский,Он жил, в седые погружен труды,Наш Николай Егорович Жуковский.

Во дворике старинный особнякНе рушится наперекор Ньютону,Хоть в щелях стен давно свистит сквознякИ все оконушки давно уж стонут.

В светелках тесных мир и тишина.А в кабинете — просто умиленье.Здесь жизнь числа вселенского слышна,Здесь в сердце формул спрятано движенье.

Всегда скромны обители идей:Большой диван, столы, шкафы и книги.Всё простенько, как у простых людей.Но вечность здесь разложена на миги.

Отсюда на бескрайние края,Где движутся небесные светила,В незримые глубины бытияВладычной мысли простиралась сила

Отсюда не страшна пространства тьмаИ времени поток (часы без боя!).Здесь смерти нет: она ушла сама.Здесь шуткой кажется борьба с судьбою.

Быть может, комната еще однаНайдется средь людских уединений,Таких же дерзких замыслов полна, —Та комната, где жил полярный гений.

О крыльях, о круженье вихревом,О беге волн, о натиске заносов,О малом и большом, о всем, о всемТак думал лишь Михайло Ломоносов.

Вечерний час. Уж подан самоварИ песенку старинную заводит.Душистый запах меда носит пар.Вот Николай Егорович выходит.

Огромный лоб. Могучие виски.(Но где резец великого скульптора?)И бороды библейской завитки,И глубина задумчивого взора.

Напоминает все какой-то лик родной,Всем близкого, премудрого пророка.Отец Адам? Иль корабельщик Ной?Или иной противоборец рока?

Заговорил… И мысли остриеПростую цифру видит в каждом чуде.Как стройно в числах наше бытие!Как хорошо, что есть такие люди!

Владимиру Юнгеру