Федор Тютчев - Том 4. Письма 1820-1849 Страница 60

Quant à la question essentielle, on me dit toujours que le Vice-Chancelier était fort bien disposé pour moi et ne demandait pas mieux que de me le prouver. Mais qu’il fallait lui laisser toute latitude et toute liberté. Grâce à ma pousse naturelle et à quelque chose en moi, plus fort encore que cette pousse, — à ma haine pour les jolies citations, je m’arrange parfaitement de ce système de non-intervention. — Je ne suis nullement pressé de quitter la Russie, et si j’étais seulement à Moscou, j’attendrais si patiemment leur décision.

La Comtesse de Ness<elrode> est de retour depuis quelques jours, et je dois aller passer la soirée de demain avec elle chez les Wiasemsky.

Vous ai-je dit qu’entre autres nouvelles connaissances j’ai fait celle d’Ouvaroff*, dont j’ai eu tout lieu d’être entièrement satisfait. Lui aussi ne demande pas mieux que de me servir.

J’aurais de toute manière mille choses à vous dire, mais il faudrait se voir et se parler. Que fait Nicolas? Je l’attends toujours. Quant à Dorothée et à son mari, dites-leurs mille tendresses de ma part. Je n’ose pas leur parler de la lettre que je viens de recevoir d’eux et qu’ils m’ont écrite l’été dernier. Cela ne servirait à rien qu’à renouveler de bien tristes impressions*.

Adieu, chers papa et maman. Je n’ai pas besoin de vous exprimer les vœux que je fais pour vous et pour moi-même à l’occasion du nouvel an. Ils se résument tous dans un seul: puissions-nous nous revoir le plutôt possible. T. T.

С.-Петербург. 29 декабря <18>44

Позвольте мне прежде всего, любезнейшие папинька и маминька, от души поблагодарить вас за подарки*. Но я должен вам за них попенять. Для чего эти новые траты? Разве вы уже недостаточно разорились на нас? и не пора ли остановиться?

Я пишу к вам в весьма печальном расположении духа. Здоровье жены доставляет мне одни тревоги. Вот уже две недели как она очень больна, и сегодня, проснувшись, она почувствовала такую страшную головную боль, что даже вскрикнула и пробормотала, что ей плохо. По всей вероятности, это обострение ревматизма, отдающее в голову. Возможно, способствует этому и погода, потому что все время, пока стояли сильные морозы, она чувствовала себя превосходно и была бодрее, чем когда-либо. Самое печальное, что мы оба, и она и я, потеряли веру в действенность снадобий из чеснока. До сих пор из всех видов лечения, которые ей назначали, не помогало ни одно, и я даже твердо убежден, что последнее лечение в Виши принесло ей более вреда, нежели пользы. Теперь, чтобы предпринять хоть что-нибудь, она обратилась к врачу-гомеопату Ошу, который славится здесь. Не скажу, что имею твердое представление о пользе гомеопатии, но зато безусловно убежден в бессмысленности обычного лечения. Все это меня огорчает и раздражает, и я раздосадован тем, что приходится начинать новый год в такой недобрый час. А я ведь так надеялся начать его рядом с вами.

Что касается до моего положения в свете, только от меня зависит, находить ли мне его приятным. Оно подтверждает, что мне оказывают такой прием, о каком я и не предполагал. Я видал недавно у великой княгини Елены Павловны великую княгиню Марию Николаевну, она так же любезна, как и прежде. Она сказала, что папа́ и мама́ желают познакомиться со мной и что она займется устройством этой встречи*. Разумеется, все это чрезвычайно любезно, но не более того.

Что касается до главного вопроса, мне всегда отвечают, что вице-канцлер весьма расположен ко мне и горит желанием доказать это на деле. Но что надобно предоставить ему полную свободу действий. Благодаря моей природной жилке и даже чему-то более сильному, чем эта жилка, — ненависти к прекрасным обещаниям, я вполне довольствуюсь этой позицией невмешательства. — Я вовсе не спешу покинуть Россию, и если бы только я был в Москве, я бы терпеливо дожидался их исполнения.

Графиня Нессельроде вернулась несколько дней назад, и я должен завтрашний вечер провести вместе с ней у Вяземских. — Говорил ли я вам, что среди моих новых знакомых появился Уваров*, и я имею все основания быть полностью удовлетворенным этим знакомством. Он тоже горит желанием помочь мне.

Мне бы хотелось очень многим с вами поделиться, но для этого нужно видеться и говорить. Что поделывает Николушка? Я все жду его. Что касается Дашиньки и ее мужа, передайте им тысячу нежностей от меня. Я не осмеливаюсь говорить им о письме, которое я только что получил и которое отправлено ими прошлым летом. Это только бы усугубило тяжелые воспоминания*.

Простите, любезные папинька и маминька, нет нужды говорить о том, чего я желаю для вас и для себя в новом году. Все пожелания сводятся к одному — дай Бог нам увидеться как можно скорее. Ф. Т.

Гречу Н. И., 1840-е*

Позвольте, почтеннейший Николай Иванович, усердно поблагодарить вас за вашу память и подарок. Но не для одного меня это подарок — для всей русской современной литературы, которая более, нежели когда, нуждается в вашем руководстве. В этот век, не признающий властей, и власть грамматики сильно потрясена, и потому честь и слава вам, что вы, как ее верноподданный, вступились за ее законное право.

Я верю и надеюсь, что ваш легитимизм удачнее будет легитимизма французских роялистов.

Еще раз прошу принять мое искреннее, душевное спасибо. Ф. Тютчев

Тютчевой А. Ф., 1845*

St-Pétersbourg

Ma bonne et chère Anna. Voilà une lettre qui pour s’être fait attendu, te fera un double plaisir, car elle te sera remise par ton frère Charles. Vous aurez quelque peine à vous reconnaître l’un l’autre. Vous aurez plutôt fait de faire nouvelle connaissance. Je n’ai pas besoin de te dire, ma chère enfant, que ce n’est pas sans quelque envie que je le vois partir pour vous aller embrasser, toi et tes sœurs. Il se chargera de vous donner tous les détails que nous concernent. Mais ce qu’il ne pourra jamais t’expliquer suffisamment, c’est combien vous m’êtes chères et les reproches que je me fais de ne pas vous le témoigner assez soit par mes lettres, soit autrement. Mais cette paresse détestable ne m’empêche pas, sois en bien persuadée, d’être constamment préoccupé de votre souvenir et surtout de votre avenir.

Je suis bien fâché que ton frère Charles ne pourra vous donner que fort peu de temps, mais maintenant qu’il est en Allemagne, il y a plus de chances que par le passé de vous voir de temps en temps. Nous sommes toujours encore à Pétersb<ourg> où nous attendons les premiers jours de printemps pour faire le voyage de Moscou. Mais que ceci ne t’effraie pas. Nous n’en sommes pas moins décidés à revenir en Allemagne dans le courant de l’été prochain — et une fois réunis ce sera, je l’espère, pour ne plus nous quitter de sitôt.

Continue, ma chère Anna, à me donner de tes nouvelles. Parle de moi à tes sœurs et charge-toi de présenter mes respects à Madame la Directrice et mes amitiés à tes oncles.

Adieu, mon enfant. Que Dieu vous protège toutes les trois. T. T.

С.-Петербург

Моя добрая и милая Анна, вот письмо, которое заставило себя ждать, зато оно будет тебе вдвойне приятно, ибо передаст его тебе твой брат Карл. Вам будет несколько трудно узнать друг друга, вы как будто вновь познакомитесь. Мне нечего тебе говорить, моя милая девочка, что я не без некоторой зависти смотрю на его отъезд, который доставит ему случай обнять тебя и твоих сестер. Он берется сообщить тебе все подробности касательно нас, но чего он никогда не сможет достаточно объяснить, это того, как вы мне дороги и как я себя упрекаю в том, что не умею этого как следует выразить в письмах или иначе. Но эта отвратительная лень не мешает мне, будь уверена, беспрестанно вспоминать вас и в особенности быть озабоченным вашей будущностью.

Жаль, что твой брат Карл сможет посвятить вам лишь очень мало времени, но, поскольку он теперь будет в Германии, вам представится более, нежели прежде, случаев видаться время от времени. Мы все еще в Петербурге и ждем первых весенних дней, чтобы совершить путешествие в Москву. Но не пугайся. Мы все-таки твердо намерены вернуться в Германию в течение будущего лета — и, раз соединившись, мы уже, надеюсь, не расстанемся так скоро.

Продолжай, милая Анна, сообщать мне о себе. Говори обо мне твоим сестрам и потрудись передать мое почтение госпоже директрисе, а твоим дядям мои дружеские приветствия.

Прости, дитя мое. Да хранит вас Бог всех трех. Ф. Т.

Тютчевым И. Н. и Е. Л., 2 марта 1845*

St-Pétersbourg. Ce 2 mars

Je suis très contrarié, chers papa et maman, de ne pouvoir vous annoncer rien de positif relativement à mes affaires, et c’est là en partie la raison qui a fait que je me suis si longtemps privé du plaisir de vous écrire. On continue toujours à me donner les plus douces paroles et les assurances les plus satisfaisantes, et je crois en effet qu’on est très disposé à faire quelque chose pour moi. — Mais ce qui les embarrasse, c’est la forme à donner à leur bonne volonté.

La Gr<ande>-Duchesse m’a dit qu’elle était très disposée à se charger de l’une des petites et qu’elle demanderait à l’Impératrice de se charger de l’autre, en les plaçant toutes deux dans le même Institut. — Il est certain que ce n’est qu’à cette condition que je pourrai mettre à profit la bienveillante disposition. Car je suis très décidé à ne pas séparer les deux petites. Quant à Anna, elle n’est plus d’âge à recommencer l’Institut, et sa place pour le moment, c’est-à-dire pour les trois ou quatre années à venir ne peut-être ailleurs qu’auprès de moi.

Nicolas vous aura, malgré son <1 нрзб> implacable, donné sur nous et sur notre séjour à Pétersb<ourg> plus de détails que ne comportent les écritures. — Mes rapports avec la C<om>tesse N<esselrode> sont toujours des plus agréables. Je la vois presque tous les jours — et me sens pour elle une véritable sympathie qui, je crois, est réciproque. C’est chez elle que nous avons dimanche dernier terminer le carnaval. La veille nous avons eu un grand bal chez l’ambassadeur d’Autriche. — C’est tout ce qu’on a pu servir du carnaval, compromis par le deuil qui, du reste, vient d’être brusquement terminé par le fait des couches de la Gr<ande>-Duchesse Héritière*.