Игорь Северянин - Полное собрание стихотворений Страница 61

Твоя страна.

Чуждо над нею нависла

Моя луна.

Все в образцовом порядке

В стране твоей;

Улицы блестки и гладки,

Полны людей.

Люди живут, проходят

Туда-сюда,

Все, что им нужно, находят,

И без труда.

Учатся, и на спектакли

Ходят подчас.

Только поэты иссякли

Что-то у вас…

Да! Но никто не скучает:

Меньше грехов,

Благо, страна процветает

И без стихов…

1915. Июнь

Эст-Тойла

ЭТО СТРАШНО

Это страшно! – все одно и то же:

Разговоры, колкости, обеды,

Зеленщик, прогулка, море, сон,

Граммофон, тоска, соседей рожи,

Почта, телеграммы про победы

И в саду все тот же самый клен…

Из окна коричневая пашня

Грандиозной плиткой шоколада

На зеленой скатерти травы.

Где сегодняшний и где вчерашний

Дни? Кому была от них услада?

Я не знаю! Знаете ли вы?

Лето 1915

Эст-Тойла

ЛЕТНЯЯ ПОЭЗА

Белеет черемуха над сонной гусынею,

И море прохладою подернулось синею…

А в поле так воздушно! а в парке так сосново!

О, радости праздного! восторг безвопросного!

Где желтые лютики златеют на солнышке,

Забегали клевера веселые волнышки,

И белые бабочки, и белые курочки

Доверчиво ластятся к резвящейся Мурочке…

Блаженство бессмысленно, и в летней лилейности -

Прекрасен и сладостен триумф безыдейности…

Лишь думой о подвиге вся сладость окислена,

И как-то вздыхается невольно двусмысленно…

1915. Июнь

Эст-Тойла

ШУТЛИВАЯ РОНДЕЛЬ

Тебе в альбом электростишу

Свою шутливую рондель,

Возьми же эту самодель,

Чтоб спрятать в башенку под крышу.

Ты что-то говоришь, я слышу?

Что? лучше скрыть ее в постель?

Как хочешь! – я электростишу

Тебе в альбом свою рондель.

А может быть, ты спрячешь в нишу

Своей души, под сердца хмель?

Там ненадежно? неужель?

Своей тревоги не утишу,

Но все-таки электростишу.

1915. Июнь

Эст-Тойла

ТРИОЛЕТ О КЛЕНЕ

О, если б клен, в саду растущий,

Расправив ветви, улетел!..

О, если бы летать хотел

Безмозглый клен, в саду растущий!..

Он с каждым днем все гуще-гуще,

И вот уж сплошь он полиствел.

Что толку! – лучше бы: растущий,

Взмахнув ветвями, улетел!

1915. Июнь

Эст-Тойла

V. БЕССМЕРТНИКА ЗОЛОТОЦВЕТ

ПОЭМА БЕСПОЭМИЯ

А если я себе позволю,

Дав ямбу пламенному волю,

Тряхнуть прекрасной стариной

И, вдохновляемый весной,

Спою поэму на отличье,

В которой будет пенье птичье,

Призывотрели соловьев

И воды рек, и сень лесов,

И голубые лимузины,

И эксцентричные кузины,

И остро-пряный ассонанс,

И элегантный Гюисманс,

И современные-грезэрки,

Заполнившие этажерки

Томами сладостных поэз,

Блестящими, как полонез,

И просто девственные дамы,

Себе построившие храмы

В сердцах совсем чужих мужей,

Забывшие своих детей,

Своих супругов – из-за скуки;

И тут же Скрябинские звуки,-

Поэма, полная огня,-

И жалопчелье златодня,

И сумасшествие Берлина,

И мудрость английского сплина,

И соком блещущий гранат,

Эолпиано Боронат

И с ней снегурочность Липковской,

И Брюсов, “президент московский”,

И ядовитый Сологуб

С томящим нервы соло губ,

Воспевших жуткую Ортруду,

И графоманы, отовсюду

В журналы шлющие стихи,

В которых злющие грехи,

И некий гувернер недетский

Адам Акмеич Городецкий,

Известный апломбист “Речи”,

Бездарь во всем, что ни строчи,

И тут же публикой облапен,

Великий “грубиян” Шаляпин

И конкурент всех соловьев

И Собинова – сам Смирнов,

И парень этакий-таковский

Смышленый малый Маяковский,

Сумевший кофтой (цвет танго!)

Наделать бум из ничего.

И лев журналов, шик для Пензы,

Работник честный Митя Цензор,

Кумир модисток и портних,

Блудливый взор, блудливый стих…

…

…

…

…

И свита баб Иллиодора,

Сплошной нелепицы и вздора,

И, наконец, само Танго -

“Бери ее! бери ero!..”

____________________

Мой пылкий ямб достиг галопа

И скачет, точно антилопа,

Но я боюсь его загнать:

Вдруг пригодится мне, как знать!

Уж лучше я его взнуздаю

И дам погарцовать по маю:

Иди, пленяй собой луга…

А там – ударим на врага!

1915. Май

Эст-Тойла

“БРОДЯЧАЯ СОБАКА”

1

Залай, Бродячая Собака!

И ровно в полночь в твой подвал

И забулдыга, и гуляка

Бегут, как рыщущий шакал.

Богемой в папах узаконен,

Гостей встречает Борька Пронин

Подвижен и неутомим

(Друзья! вы все знакомы с ним!)

И рядом – пышущий, как тульский

С солидным прошлым самовар,

Распространяющий угар,

Известный женовраг Цибульский,

Глинтвейнодел и музыкант,

И, как тут принято, талант…

2

А кто же эти, с виду дети,

А по походкам – старички?

Их старший книжку издал “Сети”,

А эти – альманах… “Сморчки!”

Глаза подведены кокотно,

Их лица смотрят алоротно,

И челки на округлых лбах

Внушают дамам полустрах…

О, сколько ласки и умилий

В глазах, смотрящих на своих!..

От них я очищаю стих,

И, избегая их фамилий,

Уж превращенных в имена,

Оставлю им их времена!..

3

Все это “цвет литературы”,

“Надежда” выцветших писак,

Готовых пригласить на туры

Поэзовальса этот “брак”,

Дабы помодничать прекрасным

Зло-недвусмысленным маразмом,

Себя их кровью обновить…

Но тут легко переборщить

И гнилокровьем заразиться…

Нет, в самом деле, черт возьми,

Какими полон свет “людьми”!

Я не могу не возмутиться

И поощрителям “сморчков”

Бросаю молнии зрачков!

4

“Они талантливы”… Допустим!

Но что – в таланте без души?

Бездушные не знают грусти,

А только скуку. Напиши

Поэзу, вызванную скукой,-

И гений мой тому порукой,-

Как тонки ни были б слова,

Она останется мертва.

Ни возмутит, ни зачарует

Скопец, развратник, женофоб.

И современца медный лоб

Теперь лишь сталь бича взволнует,

Да, сталь бича иль гений! Вот

Какой пошел теперь народ!

5

“Ну что же, разве это плохо?

Ведь требовательность нужна…”-

Тут не сдержалась бы от вздоха

Моя знакомая княжна.

Однако ж, чем живет богема?

Какая новая поэма

Бездушье душ объединит?

Что мысли их воспламенит?

Чего хотят? о чем тоскуют?

Зачем сбираются сюда?

Да так… Куда ж идти? куда?

Посплетничают, потолкуют

И, от безделья отдохнув,

Зевают: “Скучно что-то, уф…”

6

Ничьей там не гнушались лепты,-

И в кассу сыпали рубли

Отъявленные фармацевты,

Барзак мешавшие с Шабли!

Для виду возмущались ими,

Любезно спрашивая: “Имя

Как ваше в книгу записать?”

Спешили их облобызать,

А после говорили: “Странно,

Кто к нам пускает всякий сброд?…”

Но сброд позатыкал им рот,

Зовя к столу на бутерброд…

Но это все уже туманно:

Собака околела, и

Ей околеть вы помогли!

1915. Май

Эст-Тойла

ПОЭЗА О ХАРЬКОВЕ

Я снова в нежном, чутком Харькове,

Где снова мой поэзовечер,

Где снова триумфально-арковы

Двери домовые – навстречу.

О Харьков! Харьков! букворадугой

Твоею вечно сердце живо:

В тебе нежданно и негаданно

Моя мечта осуществима.

О Харьков! Харьков! Лучший лучшего!

Цвет самой тонкой молодежи!-

Где я нашел себя, заблудшего,

Свою тринадцатую тоже.

Такая журчная и сильная,

В лицо задором запуская,

Мной снова изавтомобилена

Смеющаяся мне Сумская.

На восхищающем извозчике

Спускаюсь круто прямо к Поку.

Улыбки дамьи, шляпок рощицы

Скользят на тротуарах сбоку.

А вот и девочка графинина,

Одетая тепло-кенгурно,

Болтает с мисс (здесь это принято?):

“Maman им принята… «недурно»…”

Пусть афишируют гигантские

Меня афиши, – то ль не эра!

– Мартын! Сверни к ручьям шампанского

В гурманоазисах Проспэра.

1915. Декабря 19-го

Харьков – Павлоград

(поезд)

ПОЭЗА О МАЙОРЕНГОФЕ

Я помню: в Майоренгофе,

Когда мне было семь лет,

Я грезил о катастрофе,

О встречах, которых нет.

Как верная мне вассалка,

Собака ходила за мной,

И грезилась мне “Русалка”,

Погибшая той весной.

Maman с генеральшей свитской

Каталась в вечерний час.

И нынешний Кусевицкий

Настраивал контрабас…

А я увлекался рьяно

Оркестром “дружка” своего:

О, палочка Булерьяна!

О, милый автограф его!

И это же самое море,

Когда мне было семь лет,

Мне пело, мечты лазоря,

О встречах, которых нет…

1915. Июнь

Эст-Тойла