Петр Киле - Телестерион [Сборник сюит] Страница 62

Б ы ч о к. Василиса Премудрая?

Ф е б. Василиса Прекрасная.

Л е ш и й. Да она же себе на уме, весьма даже зловредная.

В а с и л и с а. И я не таковская. Что мы пришли, так это дед говорит, учеников надо бы приютить хоть на ночь. Даром что пустует избушка на курьих ножках.

Л е ш и й. Ребята! Будем настороже. Еще баба Яга явится. Или Кощей Бессмертный.

В а с и л и с а. Останетесь в лесу в ночь, могут и явиться. Нам же нынче не до шуток. Разве вы не слыхали, Савву Ивановича посадили в тюрьму?

А л е н у ш к а. Во все газетах пишут.

С и р и н. А что случилось? Мы бродим по весям и долам все лето, газет не видели.

А л е н у ш к а. Говорят, проворовался. Будто можно самого себя и семью свою обокрасть.

В а с и л и с а. Обманули, разорили Савву Ивановича, уж это точно. Теперь и дом в Москве, и Абрамцево отберут, говорят.

А л е н у ш к а. А мы ведь здешние. В школе учились, в мастерской работаем. Что с нами будет?

Ф е б. Абрамцево — с молотка?

Б ы ч о к. С тем-то мы вступаем в новый век?

С и р и н. Нет, нет, что бы там ни случилось, Москва не даст в обиду Мамонтова.

А л е н у ш к а. Студенты! Идите-ка спать. Уже ночь. Утро вечера мудренее.

В а с и л и с а. У избушки на курьих ножках вас встретит дед. А мы принесем вам молока и хлеба.

Показывается Серов, разыгрывая из себя деда.

С е р о в. Да я их здесь встречу, не велик барин. Здравствуйте! Здравствуйте, господа художники! (Сплевывая в сторону) Народ добрый, да беспутный до легкомыслия и ребячества.

Девушки пугаются, художники переглядываются с недоумением.

А л е н у ш к а (шепотом). Дед, а, дед, ты ли это? Что-то я тебя боюсь. Не бес ли вселился в тебя?

С е р о в. Я, я! Кто же еще? У меня (Прикладывает пальцы к груди. )крест. Его же никакому бесу не перейти. Правильно?

Б ы ч о к. Да не сон ли все это? Прекрасный и ужасный. Можете ли представить, господа, чтобы Лоренцо Медичи посадили в тюрьму?

Ф е б. Очень легко. Медичи могли укокошить кого угодно и друг друга. Ренессанс в Европе — кровавая история, помимо взлетов человеческого гения и мысли. Примем наш век таким, каков он есть.

Б ы ч о к. Каков он есть? Нет, каким он будет.

Л е ш и й. Дед, а ты давно живешь здесь?

С е р о в. Давненько. Почти что с рождения. Еще прежних хозяев — Аксаковых — помню хорошо.

С и р и н. А ты, дед, будто не очень старый?

С е р о в. Да я могу сойти еще за молодого… Да еще шибче бываю иного хрена. Бабы знают хорошо. А вы покажите, что наработали.

Л е ш и й. А ты знаешь толк и в живописи?

С е р о в. А как же! Когда постоянно якшаешься с художниками, когда ты им и друг, и собутыльник, дедуля на побегушках, нельзя не разбираться в красках и линиях, что к чему как лежит и что думает о себе.

Ф е б. Кто думает о себе?

С е р о в. Ну, Феб или Леший, в зависимости от предмета.

Ф е б. Да откуда ты знаешь, как нас зовут?

С е р о в. Разве так вас зовут? Это я, к слову, о модели.

В а с и л и с а (рассмеявшись). Валентин Александрович, это же вы! Меня-то не проведете.

С е р о в. Ох, Василиса Премудрая! Околдовала ты меня. (Вдруг расхохотавшись, предстает в своем обычном виде и уходит в сторону Абрамцевского парка.)

С и р и н. Ну и чудеса!

                 С е р о в(прохаживаясь один, про себя)Заехал я в Абрамцево проездом,Хотя и знал, что никого здесь нет,Но точно, как по зову тихой дали,Отрады русских деревень от века.Здесь с детства я бродил и рос на воле.В семействе Мамонтовых, как роднойЯ принят был еще ребенком робким,На ласку отзываясь, как подсолнух,Что к солнцу обращается головкой,Весь в лепестках, со множеством семян.И, кажется, всю юность я провелНе в Академии, а в сих пенатахВ веселых ученических забавахИ весь в трудах, в разлуке долгой с милой,Пока любовь не повелела: к ней!И я обрел приют для жизни новой,Для счастья и трудов моих вседневных;А милое Абрамцево с тех пор,Как утро дней сияет лучезарно,Исток добра и красоты предвечной.Но тучи заволакивают небо,И села погружаются во тьму,И молнии сверкают в отдаленьи,За краем горизонта, где бушует,Ну, впрямь побоище небесных сил,И что вещает нам Илья-пророк?

Облака проносятся быстро, и проступают небосклоны с очертаниями лесов, гор и городов с главами церквей.

2

Царское Село. Александровский дворец. Комната, отведенная для художника, с костюмами для модели и мольбертом. Входит Николай II. Женский голос за дверью: "Ники! Он не пришел еще?"

               Н и к о л а йЧто, Аликс? Как всегда, прибереглаНапутственное слово напоследок?Но я ведь приступаю не к делам.

Входит Александра Федоровна.

Всего лишь буду я сидеть в тужурке,Столь памятной для нас, и думать сладкоО счастье, что досталось тяжело,Зато навечно…

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а                          Ники! Ну, не надо.Я слышу в голосе твоем укор.Ты знаешь, колебалась я в моей лиЛюбви к тебе? И не в твоей ко мне.Еще детьми судьба свела нас, к счастью.В разлуке только крепли наши чувства.

              Н и к о л а йСестра твоя и дядя мой о насЗаботились с участием сердечным,Но втайне словно бы от нас самихИ всех. Уловка удалась отлично.

      А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н аПривезена в Россию на смотрины,Как будто здесь я не бывала прежде,Я поняла, не очень я угоднаЦарю или царице, я не знала,И силы снесть все муки, как всегда,Нашла в религии моей, которойПомыслить не могла переменитьС тех пор, хотя я знала от сестрыО верности твоей, пускай мужчиныПо части женщин слабы, даже принцы,Наследники престола.

              Н и к о л а й                                          Аликс! Аликс!

     А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н аНу, стало молодцу невмоготу,Я знаю, да к актрисе ревноватьПринцессе не пристало; лишь досадуИ ропот на судьбу я испытала.

               Н и к о л а йКогда же я вдруг превозмог судьбу,Не ты ль едва не заявила: нет!

     А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н аВ религии моей найдя опору,Ей изменить? А не лишусь ли яИ веры, и национальной почвы?Я поняла: религия — мой козырь,Как у тебя — империя в полмира.

               Н и к о л а йАх, Аликс! А любовь моя?

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а                                                 Она-тоСоединила нас, боюсь, к несчастью.Ведь слава венценосцев не любовь.Семейная идиллия у трона —То рай земной…

               Н и к о л а й                            С грехопаденьем сладким?

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н аПожалуй, да. С изгнаньем из Эдема.

               Н и к о л а йЧто, Аликс, ты хотела мне сказать?

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н аАх, да! Ужасный сон приснился нынче,Когда ты навалился на меняСпросонок или спьяну, не всегдаМужичья грубость мне по нутру, знаешь.Но увернуться, вскинуть не могу,Поскольку не один ты, и другиеМужчины добиваются меня,И женщины, под колокольный звон."Иль то мистический мой брак с Россией?" —Подумала я в страхе и восторге,И груда тел содвинулась в овраг,Как в ров для грешников по кругам ада.

                Н и к о л а й    (доставая зажигалку с большим фитилем)Когда бы это был всего лишь сон!

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н аВ объятиях твоих я пробудиласьИ предалась тебе в истоме смерти,Как я предстану вскоре перед Богом,И в рай небесный он возьмет меня.

                Н и к о л а йА знаешь, это ж было на Ходынке.На празднество толпа собралась с ночиИ все теснилась к павильонам ближе,Чтоб утром получить подарки наши.Столпотворенье, давка, как в аду,Раздавленные до смерти тела.Мне предлагали праздник на ХодынкеДа и прием в посольстве отменить,И объявить в первопрестольной траур.Испортить и прервать все торжества,Назначенные мною ли? Нет, свыше!Так смерть отца отсрочить не моглаВенчанье наше царское надолго.

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н аУ гроба я переменила веру,Да продолженьем похорон былаИ свадьба долгожданная, не странно ли?И коронация в Москве — мой бракМистический с Россией — вновь гробамиОтмечена. Что ж значило бы это?

               Н и к о л а й          (закуривая папиросу)Признаться, я боюсь, то знак худой.Все с крови начинается и кровьюНе завершилось бы.

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а                                     Не надо, Ники!Страшнее снов моих твои слова.      (Пошатывается.)

                Н и к о л а й                (уводя жену)Неуж-то я пророк? Иная доляМне предназначена Всевышним, Аликс.

У других дверей показывается дежурный скороход в костюме XVIII века; вслед за ним Серов.