Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы Страница 64

Глава 2

I

У меня был в городе дружок,Послушник монаха Питирима:Волоса он подрезал в кружокИ мечтал о катакомбах Рима.В длинной рясе, бледный и худой,Он, таясь, лепил «богов» из глиныИ талант свой называл бедой,Искушеньем — замысел орлиный.Но стихи (тогда явился Блок)Завладели робостью монашей,И, ревнуя иноческий срок,Опускал он взоры перед Клашей.

II

Когда он лепил — пальцыБлуждали по глине, как смычки по струнaм,И в маленьком зальце —Как в замке казалось нам.Казалось, монах оттуда,Где прожил огромно лет,Принес золотое чудо:Улыбку, печаль, привет.И в глине (в унылом тесте,Как в грубо кошмарных снах)Рыдал о светлой невестеХудой молодой монах.И в комнате, тихой очень,Такой голубой сейчас,Размерен, суров и точен,Шел творчески строгий час.Кончал. Вытирал монашекО мокрую ткань ладонь,А там, на доске для шашек,Сверкал голубой огонь.И, в сердце взглянувши чисто, —О, как этот взор звучал! —Отрок с руками артистаКлал уставной начал.

III

И когда трезвонили к вечерне,Руку он мне торопливо тряс.Но была походка всё невeрнейПод полами вздрагивавших ряс.Послушник в конической скуфейкеУходил и там, в монастыре,Принимал свечу от скромной швейкиПеред Спасом в старом серебре.А потом в своей убогой келье,Лишь старик уснет, угомонясь,Он вступал в высокое ущелье,Как в свой замок следовавший князь.Музыка, плывущие напевыЗаскользивших в памяти стиховИ светящий властный образ ДевыВ остриях утонченных грехов.Разговор о городе-гиганте,О свободе смелых и простыхИ мечты о радостном талантеВ ореоле радуг золотых.

Глава 3

I

Теперь всё это давний случай,Десятилетье протекло, —Где ты теперь, жива ли, Кло?Но образ твой из струн созвучий,Как лунный диск над дымной тучей,Встает, светя в мое стекло.Ты так мила. Любила Блока,Мечтала вдаль, грустя светло,И ты не Клавдия, ты Кло,Ты прилетела издалёка,Где паруса под визгом блокаСрывают пены белой клок.О радость — целовать без думы,Любить, жалеть, жестоко взять,Что будет муж, отец и зять,Что будет сонный и угрюмыйВ гросбухах вычеты и суммыВ итогах бисером вязать.Мой сладкий Кло, смешной котенок,Каких не знали мы затей.(Теперь… ты мать своих детей!)Твой аромат был сладко тонок,Он шел от юбок, от гребенок,От острых, в крапинках, ногтей.Те память дни приносит близко,Иду в былое, в тайный лаз.Ведь счастье только для пролаз,А ты, мой сон, не одалиска,Ты — Клаша, Клаша-гимназистка,И перешла в последний класс.

Глава 4

I

Когда наметало снегаПочти до самых сеней,Как сладко лететь с разбегаС горы под прыжки саней.Как облако, паром мерин,Лишь слышен тяжелый храп,Но рaзмах его умеренПод сенью сосновых лап.У леса, где встали сани,Где выше звезды слеза,Вновь просят уста касанийИ взоров хотят глаза.И смех твой прекрасен, детка,В вечерний хрустальный час,И сыплет, качаясь, веткаСвой розовый снег на нас.И к городу снова мчаться,И чувствовать тонкий плен,Коленями вновь касатьсяСогретых твоих колен.А колокол, словно било,Гудит, хрустали дробя…И надо же, надо было,Чтоб он полюбил тебя!

II

Что поделать, Кло — простая барышня,А ее папаша — казначей.От реки, где ива и боярышник,Не уходит далеко ручей.А монашек, Васенька-ваятель,Как его мы звали меж собой,Знал уже, ее послал Создатель,Называя девушку — Судьбой.Что ж, любовь для сильных путь веселый,Хорошо, когда любовь проста,Но есть странной жизни новоселы,Их любовь — страдания Христа.Девушке не умной и не глупойЭта страсть была как острие,Быть любимой свято — слишком скупоРадовало, бедную, ее.А монашек был уже безумен,Он пугал избранницу свою…Почему тогда отец игуменНе швырнул его в епитимью!

III

Когда в голубое окноЛучи наклоненные влитыИ стелет лучи полотноНа своды и темные плиты,Когда, зажигая фонарь,Безумие хмурое бредитИ вновь посылает звонарьТяжелые возгласы меди, —Монашек покинул кроватьИ петлю швырнул на стропило.Душа не могла оторватьТот образ, который любила.И черная ряса егоПод трупа фарфоровым взглядомВисела печально, мертвоНа гвоздике рядом.

IV

Прекрасный, смешной и больной,Святой — говорили иные,Он крылья пронес надо мнойИ канул в поля ледяные.Что девушка? Разве онаИсточник щемящих событий.Над кем тяготеет луна —Вовек не уйдут от судьбы те…Великий обманов исток,Сквозных отражений светило,А сердце глядит на восток,Пока его смерть не смутила.И умер. И город потрясСвоей исступленной кончиной.Под шорох влекущихся рясБыл брошен без пенья и чина.

Глава 5

I

Бедная нахмуренная Кло.Все кричали: вот его убийца.От людских упреков, как стекло,Может наше сердце раздробиться.Прячась днем, а вечером у насТы рыдала, детски сжавши руки.Сколько дней не ведала ты сна,Сколько дней проплакала от муки.Эта смерть тебя приподнялаИ качнула в сторону иную,И прошила страшная иглаВ детском сердце полосу стальную.Жизнь прошла — годами затекла —И в песке безмолвия зарыта,Но сегодня память извлеклаЭтот хлам угаснувшего быта.Снова в сердце стойкий холодок,И опять — измученный, неправый —Я влюблен в старинный городок,Снежный, синеватый и лукавый.Слушаю призыв монастыря,Силуэты вижу в желтых окнах,И алеет зимняя заряВ облаках на розовых волокнах…

ДЬЯВОЛИЦА[331]

I

В коричневый свой обезьяний мех,Застегнутый почти у подбородка,Вы прячете и горечи, и смех,Изломанная женщина-уродка.

Изгиб бедра упрямо нарочит,Клише судьбы — в кивке полувопроса.Вы понимаете — ваш вид кричитОт туфель до подрезанного кросса.

И все-таки, когда ваш силуэтИз света в ночь умчат метельно сани,Острей иных очарований нетИ хочешь слов, улыбок и касаний.………………………………………..

Идут года, и светопись морщинС висков у глаз уже рисует маску…И все-таки швырнет в глаза мужчинРазвратную и дерзкую гримаску.

Раз пьяный друг сквозь зубы бросил «Тварь!»И снес, дрожа, удар твоей отместки:Твоя душа упряма и мертва,А ноготки отточены в стамески.

И образ твой не потому ль томит,Что ты всегда у выступа обрыва,Что ты всегда таишь, как динамит,Возможность неожиданного взрыва.

Здесь тело истомилось от тоски,Там дух погиб над творческим захватом.В какой-то миг они, роднясь, близки,Клубясь тоской, как дымом синеватым.

II

Украв веселость в алкоголе,Ломает смех черты лица,Но сердце, сжатое в уколе,Уже стремит удар конца.

И в истерическом припадке,Себя швыряя поперек,Кричишь, что веришь в мир лампадкиИ в очистительный урок.

Ты говоришь, что где-то мама,Что есть сестра и честный зять,А мы молчим и ждем упрямо,Чтоб успокоенную взять.

И после капель сладко-жгучих,Когда и плач, и голос тих,Ты вдруг поймешь, что нету лучших,Что нет хороших и плохих.

И замирает возмущенье,И каменеет тишина.Прими и ты свое крещенье,Пойми, что ты обречена.

III

Раскинув ноги, голым животомБелеешь ты на страшном ложе том,Где корчилась и изнывала похоть.

А старичок, склонившись на кровать,Спешит штиблет скорей расшнуровать —Торопится и дряхло будет охать.

Потом в пивной, где синеватый газПодвел углы у потемневших глаз,Ты будешь пить и слушать гул Арбата.

И, кокаином нос запороша,Ты подождешь, пока твоя душаНе станет сумрачной, заостренно-горбатой.

И мертвыми покажутся все лица,И скажешь ты, хрипя, как дьяволица:«Не вы, не вы, а он со мной живет!

Он крадется, оборотясь мужчиной,И трижды в день под новою личинойМне оголяет груди и живот…»

И, вся кипя, метнешься на бульвар,В ночной мороз, клубя из горла пар,И будешь дьявола искать в толпе прохожих…

Глядеть в глаза, заглядывать в лицо,Неся в душе железное кольцо,Ища Его, встречая лишь похожих…

IV

Я знаю, ты скажешь: «Еще бы!»О, спутник с движеньями льва,Страшнее трясин и чащобыЗакутанный в полночь бульвар.

Скамьи, за скелетом киоскаПесчаного круга кольцо,И луч электрический плоскийЛадонью ударил в лицо.

Но дальше, в слепой закоулок,Где самое страшное — быль,Где ветер протяжен и гулок,Где хлесткая снежная пыль.

Ты думаешь, пусто? Но ближеРешетки гусиный плетень,Где сумрак затянет, залижетК стволу прислоненную тень.

Бездонна столичная полночь.Ее утомленная речьВздымает бессонные волны,Чтоб где-то высоко сберечь.

И то, что зовется судьбою,Тоскою пронзает сердца,Как будто Архангел с трубоюВознесся над кровлей дворца.

V

Вспылали стриженые тополи,Ветвей развеяв волоса.Вороны крыльями захлопалиИ полетели в небеса.

А те, кто ждали, взяты пламенем,В свирепом огненном бредуПрошли вперед, за дымным знаменемИ обнажались на ходу.

Худые, жирные… с отвислымиГрудями, бившими о грудь,Они руками-коромысламиГребли в огне безумный путь.

И дети, рты открыв, в испаринеБежали между и крича,Свою мечту о добром баринеБросая к следу палача.

Мороз уплыл. Скользящей ростопьюПотек с ветвей слезливый всхлип,И Он прошел тигровой поступьюВ аллею запылавших лип.

И шабаша пройдет урочный час так…Упавшую, возьмут ее в участокИ, слушая царапающий вой,Не ведая, что Дьявол бродит следом,И бабий крик считая пьяным бредом,Ее жестоко бьет городовой.

ДЕКАБРИСТЫ (Поэма)[332]