Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы Страница 65

Глава 5

I

Бедная нахмуренная Кло.Все кричали: вот его убийца.От людских упреков, как стекло,Может наше сердце раздробиться.Прячась днем, а вечером у насТы рыдала, детски сжавши руки.Сколько дней не ведала ты сна,Сколько дней проплакала от муки.Эта смерть тебя приподнялаИ качнула в сторону иную,И прошила страшная иглаВ детском сердце полосу стальную.Жизнь прошла — годами затекла —И в песке безмолвия зарыта,Но сегодня память извлеклаЭтот хлам угаснувшего быта.Снова в сердце стойкий холодок,И опять — измученный, неправый —Я влюблен в старинный городок,Снежный, синеватый и лукавый.Слушаю призыв монастыря,Силуэты вижу в желтых окнах,И алеет зимняя заряВ облаках на розовых волокнах…

ДЬЯВОЛИЦА[331]

I

В коричневый свой обезьяний мех,Застегнутый почти у подбородка,Вы прячете и горечи, и смех,Изломанная женщина-уродка.

Изгиб бедра упрямо нарочит,Клише судьбы — в кивке полувопроса.Вы понимаете — ваш вид кричитОт туфель до подрезанного кросса.

И все-таки, когда ваш силуэтИз света в ночь умчат метельно сани,Острей иных очарований нетИ хочешь слов, улыбок и касаний.………………………………………..

Идут года, и светопись морщинС висков у глаз уже рисует маску…И все-таки швырнет в глаза мужчинРазвратную и дерзкую гримаску.

Раз пьяный друг сквозь зубы бросил «Тварь!»И снес, дрожа, удар твоей отместки:Твоя душа упряма и мертва,А ноготки отточены в стамески.

И образ твой не потому ль томит,Что ты всегда у выступа обрыва,Что ты всегда таишь, как динамит,Возможность неожиданного взрыва.

Здесь тело истомилось от тоски,Там дух погиб над творческим захватом.В какой-то миг они, роднясь, близки,Клубясь тоской, как дымом синеватым.

II

Украв веселость в алкоголе,Ломает смех черты лица,Но сердце, сжатое в уколе,Уже стремит удар конца.

И в истерическом припадке,Себя швыряя поперек,Кричишь, что веришь в мир лампадкиИ в очистительный урок.

Ты говоришь, что где-то мама,Что есть сестра и честный зять,А мы молчим и ждем упрямо,Чтоб успокоенную взять.

И после капель сладко-жгучих,Когда и плач, и голос тих,Ты вдруг поймешь, что нету лучших,Что нет хороших и плохих.

И замирает возмущенье,И каменеет тишина.Прими и ты свое крещенье,Пойми, что ты обречена.

III

Раскинув ноги, голым животомБелеешь ты на страшном ложе том,Где корчилась и изнывала похоть.

А старичок, склонившись на кровать,Спешит штиблет скорей расшнуровать —Торопится и дряхло будет охать.

Потом в пивной, где синеватый газПодвел углы у потемневших глаз,Ты будешь пить и слушать гул Арбата.

И, кокаином нос запороша,Ты подождешь, пока твоя душаНе станет сумрачной, заостренно-горбатой.

И мертвыми покажутся все лица,И скажешь ты, хрипя, как дьяволица:«Не вы, не вы, а он со мной живет!

Он крадется, оборотясь мужчиной,И трижды в день под новою личинойМне оголяет груди и живот…»

И, вся кипя, метнешься на бульвар,В ночной мороз, клубя из горла пар,И будешь дьявола искать в толпе прохожих…

Глядеть в глаза, заглядывать в лицо,Неся в душе железное кольцо,Ища Его, встречая лишь похожих…

IV

Я знаю, ты скажешь: «Еще бы!»О, спутник с движеньями льва,Страшнее трясин и чащобыЗакутанный в полночь бульвар.

Скамьи, за скелетом киоскаПесчаного круга кольцо,И луч электрический плоскийЛадонью ударил в лицо.

Но дальше, в слепой закоулок,Где самое страшное — быль,Где ветер протяжен и гулок,Где хлесткая снежная пыль.

Ты думаешь, пусто? Но ближеРешетки гусиный плетень,Где сумрак затянет, залижетК стволу прислоненную тень.

Бездонна столичная полночь.Ее утомленная речьВздымает бессонные волны,Чтоб где-то высоко сберечь.

И то, что зовется судьбою,Тоскою пронзает сердца,Как будто Архангел с трубоюВознесся над кровлей дворца.

V

Вспылали стриженые тополи,Ветвей развеяв волоса.Вороны крыльями захлопалиИ полетели в небеса.

А те, кто ждали, взяты пламенем,В свирепом огненном бредуПрошли вперед, за дымным знаменемИ обнажались на ходу.

Худые, жирные… с отвислымиГрудями, бившими о грудь,Они руками-коромысламиГребли в огне безумный путь.

И дети, рты открыв, в испаринеБежали между и крича,Свою мечту о добром баринеБросая к следу палача.

Мороз уплыл. Скользящей ростопьюПотек с ветвей слезливый всхлип,И Он прошел тигровой поступьюВ аллею запылавших лип.

И шабаша пройдет урочный час так…Упавшую, возьмут ее в участокИ, слушая царапающий вой,Не ведая, что Дьявол бродит следом,И бабий крик считая пьяным бредом,Ее жестоко бьет городовой.

ДЕКАБРИСТЫ (Поэма)[332]

1

Вы помните призыв Карамзина:«Чувствительность, ищи для сердца пищи!»А до него великая война,Восстанье на Урале и Радищев.Помещики сквозь полнокровный сплинВ своем рабе почувствовали брата.Гвардеец, слабовольный дворянин,Влюбленный в Робеспьера и Марата.Так карты жизни путает судьба,Так рвет поток весной ложбину шлюза..Событий огнекрылая трубаИ золотая Пушкинская муза!

2

На Западе багрово-золотомТяжелой тучи выгибались плечи.Над городом, построенным Петром,Лиловой дымью расплескался вечер.Шла оттепель. Напоминало мартСырых и влажных сумерек раздумье.А над дворцом опущенный штандартКричал о том, что император умер.Тринадцатое истекало. СонОкутал улиц темные овраги,И стиснутый в казармах гарнизонНаутро приготовился к присяге.

3

Рылеев, лихорадивший всю ночь,Из тьмы рассвета дрожек стук услыша,Поцеловав проснувшуюся дочь,Перекрестив жену, — сутуло вышел.У Трубецких в натопленной людскойШептались девки: «Поднят до рассвета,С семьей простившись, младший ТрубецкойПотребовал палаш и пистолеты…»Светало. Плохо спавший НиколайУ зеркала серебряного брилсяИ голосом, напоминавшим лай,Кричал на адъютанта и сердился.

4

Он император. Новая грозаВзойдет на звонкий мрамор пьедестала.И выпуклые наглые глазаВпервые нынче словно из металла.А там, в приемной, комкая плюмаж,Шептал гонец с лицом белей бумаги,Что возмущен гвардейский экипажИ дерзко отказался от присяги.Забегали, предчувствуя бедуЗа годы угнетенья и разврата,И в голосах: «Мятежники идут!»Из двери вышел бледный император.

5

Чиновница, не снявшая чепца,За мужем побежала за ворота,Ведь мимо оснеженного крыльцаМятежным шагом проходила рота.Лабазник закрестился, на двореГостином зашушукался с собратом.И строилось декабрьское карэНа площади перед пустым сенатом.Уже дрожит восторгом мятежаМастеровщина… Не победа ль это?Каховский, нервничая и дрожа,Три раза выстрелил из пистолета.

6

Еще бы миг — и не было б царя,Плетей и крепостного лихолетья,И ты, четырнадцатое декабря,Иначе бы построило столетье.Уже рвануло вихрями борьбыВ народ бесправный, к силам непочатым,Но цепи исторической судьбыНе по плечу мечтательным барчатам.Уже гудел и рос поток людской,Уже насильник, труся, прятал спину,Но даже ты, диктатор Трубецкой,Товарищей на площади покинул!

7

И в этот миг, когда глаза горятИ каждый раб становится солдатомИ рвется в бой, — они… они стоят!Стоят и ждут перед пустым сенатом!И чувствует поднявший меч борьбы,Что будет бой мечты его суровей,Что вздыбят степь могильные горбы,Что станут реки красными от крови.И сколько близких канет под топор,И сколько трупов закачают рощи,И потому он опускает взорИ, как предатель, покидает площадь.

8

Они стоят. И их враги стоят.Но громыхает тяжко батарея,И офицер, в жерло забив снаряд,Глядит на императора…— Скорее,Скорей в штыки! Они — один исход,Иль правы растопчинские остроты:«В Париже прет в дворяне санкюлот,У нас дворяне лезут в санкюлоты».И император понял: «Дураки!»И, ощущая злость нечеловечью,Он крикнул батарее (передкиУже давно отъехали): «Картечью!»

9

И пушки отскочили. На летуПодхвачены, накатывались снова,И били в человечью густоту,И, отлетая, рявкали сурово.И это всё…Зловеще тишинаБесправия сгущалась год от году.И ты, порабощенная страна,Не получила от дворян свободу.В аллее дней, блестящ и одинок,День отгорел бесславно и тревожно.И, салютуя деспоту, клинокТы, дворянин, покорно бросил в ножны.

10

И виселицы встали. Но не зряМонарх-палач на площади их строил;От них до грозных пушек ОктябряОдна тропа… И слава вам, герои!Явились вы, опередивши час,И деспот вас обрек на смерть и пытку,Но чуждый вам и победивший классПриветствует отважную попытку.По сумрачному, злому рубежуСверкнул декабрь ракетою огнистой,И, столько лет взывая к мятежу,Стране как лозунг было: «Декабристы!»

ПСИЦА[333]